— Ты что там пялишься? — не оборачиваясь, осведомилась начальница. — Неразумную юность вспомнил?
— Ничего я не вспоминал, — заверил честный лазутчик. — Еще чего не хватало. Но выразительно и завораживает. В оружейно-сказочном смысле.
— Вернись к пацифистской реальности. Шкуру надел, а остальное?
Мин одернул ношеный меховой жилет и пояснил:
— Зубы позже выращу. Я в них говорю шепеляво.
— Вот и рычи. Сдержанно. Мы поймем.
Лазутчик пожал плечами, полез в карман и извлек реквизит. Обдул от крошек и втиснул в рот. Клыки, белые и крупные, были не особо иллюзорные, вполне пластиковые — Аша уверяла, что дешевые — в Старом мире два доллара стоят. Но ничего, уже не раз выручали в те моменты, когда внешние эффекты требовались.
Лоуд, нахохлив крылья, возилась с замком. Отмычка чуть слышно скреблась в замочной скважине.
— Мин, ты бы помог, — намекнула главная шпионка.
Лазутчик-артиллерист отобрал у криворукой оборотнихи набор инструмента и занялся делом. Ничего особенного: обычный засов со стопорным винтом. Тут главное, принцип понять…
Тихо лязгнуло в замке.
— Вот сразу бы и взялся, — одобрила Лоуд. — У меня все эти кропотливые мелочи в голове не держатся. Возраст не тот.
Демонша отодвинула великовозрастного ангела и первой, с ножом в руке, скользнула в дом. Хвост хищно поджался, захлестнув кисточкой голенище высокого узорчато-дырчатого сапога — надо же какая чуткая иллюзия этот хвосто-камуфляж…
Далее все шло по плану. Беспрепятственно прокрались до спальни — здесь было душновато, хозяин чуть похрапывал. Катрин подсветила фонариком — короткая вспышка голубоватых диодов высветила камин, брошенный на потертый ковер домашний халат, кровать и фигуру спящего… Фонарик погас, но шпионы уловили сигнал командира — сначала нужен свет. Понятное дело — в любом спектакле освещение немаловажно…
Мин сторожил у постели, дамы возились у камина. Донеслись шорохи — Лоуд раздувала угли крылом. Замерцало в очаге, его тут же прикрыли экраном-ширмочкой. Катрин махнула
— можно начинать…
Примерился Мин тщательно — когда выпрыгнул на живот спящему, да хорошенько приложил двумя нижне-задними лапами, пробудился хозяин как должно: глаза мигом вытаращились, беззвучно раззявленный рот тщетно пытался вдохнуть. Лазутчик издал краткий утробный рык и сел на грудь жертвы. Хирург в ужасе взглянул в зверскую безносую и клыкастую харю, попытался отшвырнуть исчадие ночи, но руки его сковывало одеяло, а тренированная лапа гостя уже надежно держала за кадык…
Что-то чересчур быстро захрипел достойный мистер Льюсом. Мин чуть ослабил хватку.
— Но каждому грешнику дарован шанс на покаянье и спасенье любвеобильным провиденьем, — мелодично молвили по одну сторону от постели.
— Но он наш! — алчно промурлыкали по другую сторону ложа. — Я забираю его!
Мин позволил жертве слегка повернуть голову: вспышка магически-электрического света осветила ангельской красоты лицо, раскинутые, казалось, во всю спальню белоснежные крылья — милосердная гостья смотрела на ложе с величайшим состраданием.
— Зачем ты грешил, о, несчастный?
— Он наш, наш, наш! — с напористым торжеством уверяли по иную сторону кровати…
Трудность в представительской части имелась — на всю компанию гостей имелся единственный фонарик и должную эффективность подсветки обеспечить было не просто. Впрочем, каким способом миниатюрный реквизит перелетал через ложе и сам Мин не мог догадаться, что уж говорить о клиенте…
…Теперь Мин держал жертву за волосы, устроившись за изголовьем. По-правде говоря, мистер Льюсом был лысоват, и его башка удобством фиксации и удержания не отличалась. Но попыток освободиться хирург не предпринимал, лежал вытянувшись, как и положено на смертном одре в столь решительный момент. Потеть, конечно, мог бы и поскромнее…
…Прохаживалась у камина демонша, играла ножом, хлестала себя хвостом по сапогам, требовала немедля душу и тело хирурга-грешника. Простирала крылья и длани добрая ангелица, молила хоть слово оправдания дозволить слабому человечку. Недолог был спор, но убедителен. У Мина и у самого шерсть на загривке вздыбилась. И когда успели Леди и маньячный оборотень на одну театральную ноту выйти?
…Зашептал-захрипел, каясь и моля несчастный хирург. Нужно признать, многовато нагрешить успел к тридцати пяти годам, замучаешься слушать. Свершались мистером Льюсомом и благие поступки, коим успевала возликовать, захлопав крылами благая спорщица, но куда чаще кривился улыбкой чувственный рот рогатой палачки. Вырулить среди бесконечных пирамид грешков детства и юности, пробиться по безбрежным болотам гадостной взрослости, пропрыгать по ненадежным кочкам оправданий к нужной теме современности было непросто, но допрос вела опытная группа дознавателей…
…— Очисти сердце, зеница моих очей, шаг до спасенья, один шаг… — обещал коварный ангел.
— О чем, ты глупец⁈ Смолчи и ужаснешься в наших знойных чертогах, — откровенно сулила рогатая гостья из пекла.
— Не боись, дитя моё. «Ничто не препятствует тому, что у одного поступка может быть два следствия, из которых одно преднамеренное, а другое — непреднамеренное» — уместно цитировала[2] оборотень, преуспевшая в общении с Логосом и иным мудрецами.
Льюсом «пел» о больных хвостачах, о вывихах и переломах, о своей тяжелой службе и бесконечных придирках начальства. Скрывать что-то он не считал нужным — какой смысл, когда те создания вопрошают, что и сами все ведают? Искренность из мистера Льюсома так и перла. Многословная и жутковатая в своей неприглядности. Наверное, хирургу и самому не нравилась его служба — все же, не армейский врач-ветеран, а случайная фигура в безумном лагере «Нью Крейн». Но ведь и, правда, гадостно. Мин считал себя разведчиком бывалым, но тут такое циничное бесчувствие открывалось, что у самого хладнокровного полукровки уши трубочкой закрутит…
…Наконец-то имена появились. Катрин сидела в старом кресле и уже не скрываясь, записывала, ангел шуршал крыльями в темном углу, периодически чем-то странно шипя и побулькивая. А мистер Льюсом все говорил и говорил, не слыша своего охрипшего голоса и крепко зажмурившись. Тщился подчистить свою запятнанную душу…
…У Мина уж и лапы порядком затекли, когда Леди подала знак. Разведчик нашарил на поясе баллон — дважды нажал под носом у клиента, отскочил в сторону, прикрывая лапой лицо. Мистер Льюсом жалобно бормотнул и расслабился…
— Ну и? — спросила демонша, благоразумно отступившая подальше к двери в гостиную.
— Спит, — доложил Мин, прислушиваясь к ровному дыханию подопечного.
— Так глянь, крепко ли задрых, да пойдем, — взмолился истомленный ангел. — Сил моих больше нету.
Мин отвесил подопытному крепкого фофана — есть такой проверочный не-смертельный прием.
— Что-то вы совсем озверели, — удивилась начальница, пряча блокнот. — К чему садизм-то такой?
На звонкий щелчок фофана клиент ответил жалобным похрапыванием.
— Что ему будет-то? — со вздохом резюмировал Мин. — Такому типу, что хвостачей на опыты отбирать, что каяться — разницы никакой.
— Не лучший из сапиенсов, — согласилась Катрин. — Но ты, мой друг, не разочаровывайся в мироздании. Бери, вон, пример с ангелов. Выдула две бутылки тоника — бодра, оптимистична, верит в лучшее.
— Что ж мне было от жажды подыхать, что ли? — оправдалась Лоуд. — Я вообще с крыльями не привыкла, а тут духотища, не продохнешь. Кстати, недурной напиток. Щекотящий. Именуется — «Швепс». Ты, Енот, не хочешь попробовать? Я оставила.
— Я бы пива выпил, — мрачно признался Мин. — Ну, давай хоть это, щекотящее…
— Бутылки пустые не забудьте забрать, — напомнила начальница. Хвост ее помахивал утомленно, но благосклонно…
Оперативно-шпионская группа с облегчением покинула дом грешника. Мин задвинул на место засов, отдал связку отмычек оборотню. Двинулись прочь — в воздухе уже чувствовалась утренняя сырость и прохлада. Лоуд, убравшая демаскирующую белизну и сияние нимба, приняла женско-сельский вид и шагала, помахивая пустыми бутылками.
