— Или если это прощание, — закончил я. Потому, что мы оба знали, что если она сбежит с ним, то не вернется. Никогда.

— Прощание? — Прошептала она, и это слово врезалось в меня, повиснув в воздухе между нами.

Она казалась мне невыполненным обещанием. Я слишком долго не мог принять это предложение. Форма магии, которую я должен был использовать для себя, пока не стало слишком поздно. Но теперь было слишком поздно.

— Я подожду в закусочной, — грубо сказал я, мое горло перехватило от невысказанных слов.

— Нэш… — Начала она, протягивая руку, чтобы положить ее поверх моей там, где она лежала на ручнике, но я отдернул ее, так как ее прикосновение обожгло меня всеми нужными способами.

— Представь, какими мы могли бы быть в другой жизни, — пробормотал я, воздух в машине наполнился напряжением, сердечной болью и такой чертовой тоской, что было чертовски больно вдыхать это.

— Я бы хотела, чтобы это была такая жизнь, — сказала она немного надтреснутым голосом, когда слеза скатилась по ее щеке, влажно поблескивая в слабом свете звезд. — Прощай, Нэш.

— Прощай, принцесса, — прохрипел я, застыв на месте, когда она потянулась к ручке двери и вышла.

Я смотрел, как она уходит сквозь деревья к хижине, и по всей моей коже образовались трещины, когда первый человек, о котором я заботился за чертовски долгое время, ушел от меня, и основы моей души сотрясались от каждого ее шага.

Я включил зажигание, дал машине задний ход и сумел развернуть ее, немного маневрируя между деревьями, возможно, помяв при этом мою дверь и не придав ни малейшего значения.

Мне просто нужно было убраться отсюда. От нее. От гребаной боли в моей груди и этого взгляда ее больших глаз, который сказал мне, что все это чертово дело во мне. Что это был мой выбор. Что это я повернулся к ней спиной. К нам.

Я слишком быстро помчался по грунтовой дороге, стремясь к дороге в конце ее и к какому-то облегчению от этого всеобъемлющего горя, когда в последний раз отвернулся от нее. Оставил ее позади. Отказался от единственного шанса, который у меня действительно был на что-то хорошее, за так чертовски долгое время, что я даже не мог вспомнить, когда это было в последний раз.

Какого хрена я делаю?

Моя нога нажала на тормоз, и я впился в ремень безопасности, когда машину занесло и она остановилась на полпути вниз по трассе. Я почти не думал о том, что делаю, когда включил задний ход, повернулся на сиденье, чтобы посмотреть в заднее стекло на темную трассу, и ускорился так быстро, как только мог, прищурившись, чтобы что-нибудь разглядеть.

Добравшись до конца, я дернул за стояночный тормоз, сорвал ремень безопасности и, широко распахнув дверцу машины, выскочил наружу. Я даже не потрудился закрыть за собой дверь, когда бежал сквозь деревья к хижине, мое сердце бешено колотилось в груди, а кожа потрескивала от такой яростной энергии, что я не мог игнорировать ее ни секунды дольше.

Деревянная хижина приютилась между деревьями, покрытая мхом и плющом и выглядевшая как часть самого леса. Тонкая струйка дыма поднималась из каменной трубы слева от него, и когда я рванулся к ней, передо мной оказалась тяжелая дверь.

Я схватился за ручку и широко распахнул ее, окидывая открытое пространство внутри одним быстрым взглядом, который охватил стены, обшитые деревянными панелями, простую мебель, кровать королевских размеров справа от комнаты, койки в дальнем конце и камин, в котором оживает недавно разожженное пламя.

Но мне было наплевать ни на что в этой комнате, кроме девушки, которая вскочила на ноги перед камином, ее глаза расширились от тревоги, когда она повернулась ко мне лицом, светлые волосы рассыпались по плечам.

— А что, если я не хочу, чтобы это было прощанием? — Спросил я, мое сердце отбивало боевой ритм в груди так чертовски громко, что я был уверен, что она могла это услышать. — Что, если я не могу попрощаться с тем, кто мне дорог?

— Тогда не делай этого, — сказала она, ее голос был хриплым от желания, и это было все, что мне нужно было услышать.

Я захлопнул за собой дверь, запирая зиму и погружая нас в темноту, которая лишь немного рассеивалась оранжевым отблеском расцветающего в очаге огня.

Я пересек комнату пятью большими шагами, обхватил лицо Татум ладонями и приподнял ее подбородок так, чтобы я мог захватить ее губы своими. Я прижал ее спиной к каменной каминной полке со стоном тоски и поцеловал со всей страстью умирающего, которому предлагают последнюю трапезу. Но она была больше, чем трапеза, она была пиром, достойным богов, она была воплощенным искушением и каждым грехом, который я когда-либо мечтал совершить. Она была моим спасением и моей гибелью одновременно, и я больше не сопротивлялся ей.

Она ахнула, когда я поцеловал ее, ее руки обвились вокруг моей шеи, когда она притянула меня ближе, давая мне место, чтобы прижать мой язык к ее губам.

Мы сгорали от страсти и месяцами отрицали то, чего жаждали, и когда я вонзил свой твердый член в ее плоть, она застонала от чистой, плотской потребности.

Ее руки скользнули вниз по моему телу, когда я прижал ее спиной к стене, и она схватила край моей футболки, дергая ее в явном требовании.

Я заставил себя прервать наш поцелуй, отстранившись, чтобы она могла сорвать ее через мою голову, затем снова прижался губами к ее губам, когда она отбросила ее в сторону.

Никто из нас не спрашивал, как далеко это зайдет. Теперь нас было не остановить. Не в этот раз. Жар между нами был чертовски сильным, и ни один из нас не мог отрицать этого ни секунды больше.

Она попыталась скинуть ботинки, выругавшись, когда шнурки не поддались, ее зубы втянули мою нижнюю губу себе в рот, когда ее отчаяние переполнило чашу.

Я схватил ее за бедра и оторвал от пола, так что она обвила ногами мою талию, и я мог настойчиво тереться о нее своим членом, и ткань наших джинсов создавала трение, которое было таким чертовски приятным, что она застонала мне в рот.

Ее руки исследовали равнины моей груди, но она не была нежной, ее ногти впивались в мою кожу в ее отчаянном желании взять больше меня, всего меня.

Я зарычал от желания, когда оторвал ее от стены, опуская на ковер перед разгорающимся огнем и наваливаясь на нее тем же движением.

Я поцеловал ее так крепко, что почувствовал вкус крови и не знал, была ли это ее кровь, моя или смесь того и другого.

Мы прижимались друг к другу с такой силой, что я рисковал кончить в свои гребаные штаны, мое эмоционально опьяненное состояние из-за этой девушки подо мной довело меня до грани забвения, прежде чем нам удалось что-либо сделать.

С решительным ворчанием я откинулся на колени, прерывая наш поцелуй, когда поймал ее ступню рукой и разорвал шнурки ее ботинка, чтобы сорвать его с ее ноги и перекинуть через плечо.

Татум стонала от желания, извиваясь подо мной, умоляя меня поторопиться, пока я боролся с ее другим ботинком, и она расстегнула пуговицу на собственном поясе, стягивая джинсы, пока я боролся с ее гребаной обувью.

— Просто потяни за шнурки, — проворчала она.

— Хорошо, — настаивал я.

— Тогда сделай это быстрее.

— Что это? Двойной узел или что-то в этом роде? Кто так завязывает ботинки?

— Просто сними их уже и войди в меня, — прорычала она, и я бы рассмеялся, если бы не был так отчаянно готов следовать ее чертовым командам.

— Я начинаю чертовски ненавидеть зиму.

— Сейчас же, Нэш!

Я, наконец, снял их, швырнув через всю комнату и услышав, как что-то сломалось, прежде чем схватить ее джинсы и сильно дернуть вниз. Материал пытался сопротивляться, но она приподняла свою задницу, и я потянул так сильно, как только мог, стаскивая их с нее, трусики и все остальное, обнажая ее перед собой.

Я отчаянно застонал, возясь с пряжкой ремня, и она приподнялась, чтобы расстегнуть ширинку, задыхаясь от желания, когда ее пальцы проникли внутрь и она обхватила мой член через материал боксеров.