Задумчивая пауза. — Возможно. Но скорее всего, они используют моего единственного оставшегося родственника, чтобы заставить меня выслушать их требования. Они знают, что я полноправный Альфа, и что никто не сможет бросить мне вызов, — в его голосе больше смирения, чем гордости. — Это не самый продуманный план с их стороны, но они отчаялись. И чертовски раздражают, — он массирует переносицу.

— Разве они не могут просто отделиться и создать свою стаю?

— Пожалуйста, пусть делают что хотят, это сильно облегчит мне жизнь. Но у них нет ни ресурсов, ни необходимого лидерства для этого. Им нужен контроль над финансовыми активами стаи Юго-Запада. Эмери происходит из длинной родословной могущественных оборотней, и она считает это своим долгом. Но в течение последних нескольких месяцев Лоялисты саботируют строительные проекты, разрушают инфраструктуру, нападают на моих заместителей. Никто, кто прибегает к подобному, не должен контролировать крупнейшую стаю в стране.

— Даже курятником, если на то пошло, — сказала я, закусив нижнюю губу и обдумывая услышанное. — Кто отец Аны?

— Мама никогда мне не говорила. У меня сложилось впечатление, что у него уже была семья, и когда она попыталась рассказать ему об Ане, он…

— Не поверил ей?

— Да.

— Нельзя его винить. Итак, возвращаясь к Серене. Кроме тебя, только Джуно, Кэл и Мик знают об Ане. Кто-нибудь из них мог бы…? — я бросаю на него долгий, многозначительный взгляд, который, как я надеюсь, подскажет ему, чего я не собираюсь озвучивать.

Он качает головой и начинает обрезать корки с бутерброда. Я слежу за ритмичными движениями его рук, завороженная его грациозностью, и вспоминаю, что именно так раньше любила есть Серена, когда мы были… моложе Лоу, это точно. Я бы не подумала, что такой большой и страшный волк может быть таким привередливым в еде.

— Не хочу сеять раздор, и обещаю, что это лишь косвенно связано с желанием Джуно вырезать мне органы, но, может быть, тебе стоит проверить, не проболтался ли кто-нибудь из них.

— Я проверил. Несмотря на то, что они рисковали жизнью ради меня десятки раз, — он говорит это сердито, словно ему горько и больно, словно стыдится, и меня озаряет мысль: возможно, Лоу — тот лидер, который измеряет свою силу не победами в битвах, а доверием, которое он способен оказать другим. В нём есть что-то, в его манере командовать есть какая-то особая сила, которая сочетает в себе прагматизм и идеализм.

Отложив корки в сторону, он вновь уперся ладонями в стол, глядя мне прямо в глаза. — Я спросил. Они не замешаны и никому не рассказывали.

— Ладно, да, но. Есть такая штука, которую люди иногда делают, и для которой у вас, ребята, нет эквивалентного обозначения. Вампиры называют это «ложью».

Он бросил на меня испепеляющий взгляд. — Я сразу бы понял, если бы они меня предали.

— У тебя типа нюх на ложь? Это реально работает?

В этот раз он был менее впечатлён моими познаниями в секретах оборотней. Возможно, потому что это вовсе не секреты.

— Не всегда. Но запах меняется вместе с чувствами. А чувства меняются вместе с поведением.

Я нахмурилась. — До сих пор не могу поверить, что ты знал, что Макс лжёт, и всё равно приставил охрану ко мне.

— Я приставил к тебе охрану ради твоей безопасности.

— О. — Правда? Я об этом не подумала. Мне потребовалось целых две секунды, чтобы переосмыслить последние пять дней, и… О, да, действительно. — Я могу позаботиться о себе.

— Против молодого оборотня без подготовки, да. Против кого-то вроде меня, сомнительно.

Я могла бы фыркнуть и обидеться, но мне нравится думать, что я знаю свои пределы.

— А он накапливается?

— Что?

— Запах. Просто интересно, поэтому ли я пахну для тебя рыбным супом? Неужели я так много лгала в своей жизни?

Это был искренний вопрос, но Лоу тяжело вздыхает и оставляет меня в неведении. Он убирает еду обратно в холодильник, за исключением одного: арахисовой пасты. Должно быть, мой мозг, так измучен мыслями о биологической возможности существования людей-оборотней, что посылает сигнал моей руке зачерпнуть немного арахисовой пасты с края банки себе в рот. И, чёрт возьми, как же это вкусно, прошло так много времени…

— Какого чёрта?

Я открываю глаза. Лоу с любопытством смотрит на то, как я сосу свой указательный палец.

— Ты сейчас ела?

— Нет, — я краснею, смущённая. — Нет, — повторяю я, но арахисовая паста прилипает к нёбу, искажая слог.

— Мне говорили, что вампиры не едят.

Я не могу вспомнить, когда последний раз испытывала такое смущение.

— Серена заставила меня, — выпаливаю я.

Лоу огляделся по сторонам, не найдя ни единой Серены.

— Не сейчас. Но она заставила меня попробовать впервые, — я вытерла палец о майку. Унизительно. — Последующая зависимость — целиком моя вина, — пробормотала я с признанием.

— Интересно, — его взгляд острый, и он кажется не просто заинтересованным, а заинтригованным.

— Пожалуйста, убей меня сейчас.

— Значит, вы можете переваривать пищу.

— Частично. Наши коренные зубы в основном рудиментарные, так что жевать мы не можем, но арахисовая паста гладкая и кремовая, и я знаю, что это неправильно, но… — я содрогаюсь от того, насколько она вкусная. А ещё от того, насколько позорным и излишним считается среди вампиров есть еду. Даже жизнь среди людей не выбила из меня эту веру. Даже то, как Серена в два часа ночи уплетает три стаканчика лапши быстрого приготовления, потому что она «слегка проголодалась». — Это так недостойно. Пожалуйста, не говори никому и выбрось мой труп в озеро после того, как я пропущу себя через измельчитель отходов, что я и собираюсь сделать прямо сейчас?

Его губы тронула тень улыбки.

— Ты смущена.

— Конечно.

— Тем, что ешь то, что тебе не нужно для выживания?

— Да.

— Я постоянно ем ради удовольствия, — он пожал плечами, будто его плечища сами с ним согласны. У нас здоровый аппетит. Нам нужна еда. — Просто представь, что это кровь.

— Это не одно и то же. Вампиры не пьют кровь ради удовольствия. Мы вливаем её в себя, когда это необходимо, а потом даже не думаем об этом. Это телесная функция. Как, ну не знаю, пописать.

Он садится напротив меня и — чтоб его — ненавижу его за то, как он толкает банку с арахисовой пастой в мою сторону, не сводя с меня глаз.

Он бросает мне вызов.

И это многое говорит о том, насколько я подсела на эту глупую, вызывающую привыкание ореховую пасту, раз подумываю съесть ещё немного.

А потом я просто делаю это.

— А что вампиры делают для удовольствия? — спросил он, слегка охрипшим голосом. Мне совсем не хочется сверкать перед ним клыками, но это сложно, когда облизываешь арахисовую пасту с пальцев.

— Не уверена. — Моё пребывание среди них было исключительно в детстве, когда правил было много, а развлечений — мало. Оуэн, единственный взрослый вампир, с которым я регулярно общаюсь, любит сплетничать и делать язвительные замечания. У отца есть свои стратегические ходы и тихий захват власти. Как остальные развлекаются в свободное время, понятия не имею. — Трахаются, наверное? Пожалуйста, забери это от меня.

Он не забирает. Вместо этого он слишком долго и пристально смотрит, радуясь моему отсутствию контроля. Когда он опускает глаза, это, кажется, требует определённых усилий.

— Что, по-твоему, может расследовать Серена? — его голос хриплый. И отрезвляющий.

— Она никогда не упоминала об оборотнях, даже вскользь. Но и коллег из финансового отдела она не любила. Возможно, она метила на повышение и искала материал за пределами финансовой тематики. Хотя, она бы мне рассказала. — «Неужели? Она явно что-то от тебя скрывала», — ехидно шепчет внутренний голос. Я его заглушила. — Одно я знаю точно, она бы не стала публиковать статью, которая могла бы подвергнуть ребёнка опасности.