— Юра! Я вас прошу! Нет, я Вас даже — умоляю! Сделайте так, чтобы душа развернулась, а потом — опять — свернулась! — прихлопнул по деке Косов, а потом подмигнул Гиршицу и шепнул: «Зорька!».

— Зорька алая, зорька алая, губы — алые!

А в глазах твоих, а в глазах твоих неба синь!

Ты любовь моя, долгожданная!

Не покинь меня, не покинь меня, не покинь!

«Помню, как моя бабуля, постоянный критик эстрады восьмидесятых, повторяла — «Только один петь умеет! И песни у него все такие славные, душевные!». Да, Евдокимов — это, конечно… да!».

Вот только… только зря он все-таки так пялился на Настю. И щечками заалела совсем уж… очевидно. И потупилась…

«А вот остальные женщины — и вовсе… разнюнились! Платочки достали!».

— Косов! Ну что ты… Ну что ты, Иван, делаешь? Ты посмотри сам… Вон как всех довел! Праздник же, а женщины — плачут. Разве хорошо это? — немного смущенно выговаривала ему Настя, уставившись в стол.

— Сейчас поправим! — обманул ее Иван, и заиграл проигрыш. Юрка, как водиться — подхватил:

— Отцвела липа белая…

Вот и встретились вновь.

Здравствуй первая, нежная, неземная любовь!

«М-да… как-то… эмоции захлестнули зал! Аж самому подурнело! Это же надо — так песни воспринимать!».

— Иван! Ты издеваешься сейчас так над нами? — уже строго посмотрела на него Настя. А у самой щечки алые, и… вроде бы слезинки на ресницах.

«Перебор, однако!».

— Так… все, девочки! Давайте выпьем, закусим, да надо собираться уже! И ребятам пора идти, поверка скоро! — чуть прихлопнула ладошкой по столу тетя-врач, — И ты… тоже хорош! Уревелись вон все… А ты — не понимаешь, тянешь и тянешь все из души! Злыдня ты, Ваня! Хоть и талантливый…

Чуть успокоившись, все выпили, закусили. Женщины были задумчивы, и загадочны…

Пока Косов выходил курить — уже в одиночку, Настя и медсестра Анюта как-то выпроводили девчонок-канцеляристок. С ним же ушла и фигуристая дама — еще одна медсестра училищной санчасти, как оказалось.

С неудовольствием Косов посмотрел на Гиршица. Все же Анюта умудрилась еще налить тому. И Юрка — заметно окосел.

«М-да… проблема, однако! Нет, не такой уж он и пьяный. Дойдет сам, конечно. Но вот — ощутимо его покачивает, разговорчивый вон какой стал. А в роте — поверка, да и просто — не хорошо, если его таким увидят. Мало ли… явных стукачей вроде бы и не выявлено, но! Береженного — Бог бережет! Чтобы такого придумать?».

Оказалось, что придумывать ничего и не надо! Пока Анюта прибирала со стола тарелки-ложки-вилки, Настя увела Косова в свой кабинет:

— Слушай… Юра заметно опьянел. Могут быть проблемы! — затягиваясь папиросой, сказала она.

— Да я уже вижу… Аня эта… Ну зачем ему эти последние пару рюмок наливала? — чертыхнулся Косов.

Настя посмотрела на него и засмеялась:

— Вот вы все же… телки! Да она так и задумала! Неужели не понял?

Иван удивился, пожал плечами:

— А я думал… случайно все так вышло.

Женщина снова засмеялась:

— Ага… случайно! Аня у нас… только — молчок, да? Анюта у нас… слаба на передок! Мне периодически приходится ее в чувство приводить! А то бы она… Здесь в училище такого — не надо! Она же сразу, еще на том концерте, навелась на вас. Но — не дура, и сразу увидев мой интерес к одному… нахалу, в сторонку отошла. Но и сегодня сразу — «Ах какой мальчик! Брюнетик! Молоденький!». А я ей… вот тоже — дурочка где! Я ей на ушко так — «Да он, похоже, девственник еще! Смотри какой смущенный». Вот она и… все!

— А она… не замужем? — ненавязчиво уточнил Косов.

Настя внимательно посмотрела на него:

— Развелась пару лет назад…

— Ага… и чего? — «с Юркой-то что делать?».

— У нас по правилам, в санчасти должна быть одна дежурная медсестра. Постоянно, даже — ночью. Хотя мы и не очень-то придерживаемся этого. Распустила я их чего-то… Ну, курсанты же, как правило, парни крепкие, здоровые. Зачем постовую ночью держать? А если надо — я недалеко живу, и телефон у меня на квартире есть. Позвонят, если что случится…, - пожала плечами Настя.

— Ну и?

— Ну и, ну и? Зануикал! — фыркнула женщина, — Оставим твоего Юрку здесь, до утра. Аня за ним присмотрит…

«Подогрели… обобрали. Нет, не так! Подобрали, обогрели!».

Настя внимательно смотрела на него и тоже улыбнулась:

— Ну вот… сам понимаешь, не маленький! А утром, еще до подъема, она его выпроводит. У нас же здесь… дальше по коридору дверь есть. Она на лестницу ведет — сразу чтобы к вам в расположение подняться. Вот она его и отправит, без лишних глаз! И инструменты он захватит.

— Да инструменты и я могу…, - начал Косов.

— Нет, не можешь! — отрезала она, глядя ему в глаза, — Потому что ты сейчас пойдешь меня провожать! Или… не хочешь… провожать?

Как-то в горле сразу пересохло и Косов, хрипя и сипя:

— Ну как же… Хочу! Очень хочу провожать… тебя.

— Ну вот… Значит — договорились! — она кивнула головой.

— Насть… это значит… это значит — ты надумала, да? Значит — Да?

Она засмеялась и отвела взгляд:

— Ничего это еще не значит… Не знаю я сама! А вот не надо было такие песни петь! А то распелся тут! Девки вон — все исплакались… Сердцеед наглый! Ну вот зачем ты к нам в училище поступил, а?

Потом врач встряхнулась:

— Так… кто вас в роте на поверке «прикрыть» может?

— Давай я сбегаю и договорюсь!

— Ладно… только я тебя сейчас через ту дверь пропущу…

В роте Косов нашел Ильичева.

— Степ! Тут такое дело…

Сержант заржал, как жеребец:

— Да я уже понял, какое дело! Прикрыть надо, да?

— Вот же… все ты, Степа, понимаешь… Только как-то превратно! И реакции у тебя… Ржешь как жеребец!

— Да ладно там… Превратно я понимаю! А как еще понимать-то? — усмехнулся Ильичев.

— Ты вот что… друг ситный! Ты у меня смотри… если ты хоть слово в сторону Насти вякнешь, вот — хоть слово! Поругаемся, понял! Совсем разругаемся!

— Да чё я… не понимаю, что ли! — насупился друг.

— Ага… с Катей ты тоже… все понимал! — зло оскалился Иван.

— Ты нашел с кем сравнивать… тоже мне! То — Катька, а то… такая женщина!

— Ну… примерно так. Хотя и Катей… тоже ты по-свински как-то…, - пробормотал Иван.

— Да чё опять-то? Уже же все обговорено! По-свински… Знаешь… Сучка не захочет — кобелек не вскочит! Эй, эй, эй… я сейчас не про врача говорю! Дурак ты временами, Ваня!

— Вот, Степа! — Косов покрутил пуговку на груди сержанта, — Вот помнишь ты про женщину рассказывал… Ну — про учительницу, жену «лейтехи»? Ну так вот… Вот я не заметил тогда, чтобы ты так вот… по-жеребяче относился.

— Ну так… там же… там женщина была. А Катька…, - попытался возразить приятель.

— Нет, Степа… к любой женщине нужно относится по-человечески, к любой!

— Да будет тебе! Пусти, пуговицу открутишь! Понял я тебя, понял!

— Хорошо, если понял… Да, вот еще… Там это… Юрка перебрал немного. Его тоже нужно прикрыть, ага?

— О как? А где он сейчас? Куда ты его спрятал? — удивился Ильичев.

— Никуда не спрятал. Он там, в санчасти останется, выспится, утром придет. К подъему.

— А как это… Он чего там… один останется? А ну как… набедокурит чего? Этот телепень может!

— Не один он там будет… Медсестричка там одна…

— О как вы устроились хорошо! А про меня, Ваня, про друга, ты забыл, да? — обиделся сержант.

— Не забыл! Только ты, Степа, сам забыл — что меня туда пригласили! Пригласили, понял?! И там… не бордель с гетерами! Так получилось просто… Глаз на Юрку положила одна… Вот!

— Да ладно… Понял я. Все сделаю! Поверку сам проводить буду, вас — пропущу. Или лучше… Алешину скажу — он из строя вякнет, что в наряде вы… Кто там в роте знает, кто в наряде, а кто — нет. А Амбарцумяну придется сказать…, - размышлял Степан, — Чтобы вопросов меньше было. Только уж и вы — к подъему — как штык! То есть, как — штыки!