— Ой! А чего так? То все вдвоем везде ходили… а сейчас — вдруг один? — нараспев тянула с усмешкой буфетчица.

— Так… понятно же, почему один-то…

— Ну да, ну да… Понятно все с вами…, - снова протянула женщина с усмешкой глядя на Ивана, — Поди ходатайствовать за дружка сваво беспутнего пришел, а?

— Ну дак… Глафира Батьковна… я ж всегда Вас почитал за женщину умную, проницательную…, - понурился головой Косов.

— А самому-то как — не обидно-то, что «объездил» дружок твой подружку Катеньку… кошку эту драную! — снова поджала губы Глаша.

— Дак… понятно же… что — обидно! Но… тут же как… он же, придурок этот не головой думает, а… известно чем! — вздохнул Иван.

— Ага, ага… тем самым и думает! — опять певуче тянула Глаша, упиваясь моментом, — Так ты что же… простил его, что ли? Раз пришел просить за него?

— Да ведь… тут как получается — и Катя мне не жена, и не невеста. А с этим мудаком — мы же живем вместях, койки-то по соседству стоят. Тут волей-неволей каждый день эту рожу вижу…

— И-эх! Добрый ты парень, Ванька! — махнула рукой Глаша, — Скажи еще… что и Катьку простил?

Она притворно охнула и прижала руку к губам.

— Ну-у-у…

— Ой, телок! Ой, валенок! Ты, Ваня, как — на голову не скорбен ли? — захихикала Глаша, — Или не противно тебе будет-то… вот так-то…

— А чего — противно-то? Он ее чего — в навозе обвалял, да она после того — не мылась? — удивился Иван, — Да ведь и не девушка Катя давно. Откуда же я знаю… сколько у нее до меня было? И сколько еще может будет?

«Ага… это ты, Глаша, не знаешь, какие в будущем варианты бывали. Там и «тройнички» всякие — вполне в ходу, да и прочий — свальный грех! Хотя… почему мы думаем, что предки были такие дремучие в этих вопросах? Или те же «хлысты» — не были уже в истории? Да и горничные всякие у «чистой публики», переходящие от хозяина к хозяину? Не говоря уж о явных «дамах полусвета»? Вон — тот же Николашка, ту же Мотю Кшесинскую… он с кем там ее делил, с братом, по-моему? Или — с дядей? Так что… пусть это все и редко, и далеко не у всех, но… бывало всякое, и люди о таком — знают!».

— Интересно как…, - покачала головой Глаша.

— А вот, Глаша, ты у меня интересуешься, простил ли я Степана… А сама-то как — Катьку простила? Или… совсем разбежались?

Буфетчица засмеялась, даже вроде бы — с удовольствием:

— Ну как… Сначала-то я так опешила, а потом — разозлилась! Ага! Как этот… ебаришка сбежал… Потаскала эту курву за волосья, поорала. А потом…, - Глаша вздохнула, махнула рукой, — Мы ж с ней давно приятельствуем. Что я — не знала, что она «на передок» слаба? Знала, конечно! Я ведь, тогда-то, по просьбе Степана, именно про нее и подумала, когда он за тебя просить стал…

Женщина всплеснула руками и снова засмеялась.

— Ты чего, Глаш? — удивился Косов.

— Да случай такой… смешной ведь! Кому расскажи — не поверят же, а уж хохоту будет! Прям… кумовья какие-то вы получается!

И продолжая смеяться, Глаша негромко спела:

— Что за кума, коль под кумом не была?

Коль под кумом не была — это что за кума?

Косов поморщился. Было все-таки — не очень приятно.

Буфетчица, увидев его реакцию, замолчала, навалилась своей немалой грудью, на прилавок, приблизилась к Ивану и шепотом спросила:

— А тебе… что же… Катька так понравилась… ну — в этом самом?

Косов хмыкнул, почесал затылок, продолжая играть такого… простоватого парнягу:

— Ну дык… понравилась, конечно. Горячая она баба, что уж тут…

Глаша выпрямилась, усмехнулась и иронично протянула:

— Вот ты… телок! За «кунку» все готов простить… как тот теленок за цыцкой тянешься!

Косову такое заявление снова не понравилось:

— Так и вы… бывает, за толстым да длинным — тоже бегаете!

Глаша на удивление на обиделась, а захохотала, а потом, вытерев глаза уголком рукава, признала:

— Да и мы… бывает. Тоже бегаем! Если, как ты сказал — длинный да толстый! Чего уж греха таить?

— Ну так и что тогда… подковыривать? — насупился Косов.

— Да не подковыриваю я тебя… Просто… глупо все получается. Глупо и смешно!

«Ага! Санта-Барбара, мля!».

— Ладно… чего-то я тебя заболтала! Ты, поди, есть хочешь? А у нас как раз горячие чебуреки поспели. Будешь?

При упоминании о чебуреках… горячих, у Косова рот явно наполнился слюной.

— Буду! — решительно кивнул Иван.

— Садись вон туда, за столик! Сейчас принесу. Да сама с тобой перекушу… чего-то уже проголодалась я.

— Сколько должен буду?

— Да брось ты! — махнула рукой Глаша, — Свои люди — сочтемся!

А потом снова расхохоталась:

— Мы ж с тобой сейчас… навроде родственников! Через этих-то… Степана с Катькой! Ой, не могу! — тряслась она от смеха, — Ой, помру сейчас со смеху! Родственнички, мать иху!

Потом они с аппетитом ели горячие чебуреки и какое-то время пришлось помолчать.

— А я ведь… к тебе, Глаша… еще по одному делу, ага!

Женщина продолжая запивать «вкуснятину» горячим чаем, вопросительно приподняла бровь.

— У нас там, в училище… скоро концерт будет. В аккурат — двадцать третьего февраля вечером! Ну вот… решили по-праздничному все это дело обставить — с чаепитием там, прочим — угощением.

— Ага… ну и что? — вытерла руки принесенным полотенцем буфетчица.

— Да вот… нужны будут чебуреки ваши, да пирожки еще… Может что и еще посоветуешь…

— А сколько надо-то? — заинтересовалась Глаша.

— Дак вот… посчитай сама. Курсантов будет — как бы не под девяноста человек. А это — если по порции чебуреков… по три же чебурека в порции, да? Ну и пирожков там разных… с картошкой, что ли, с капустой… да и с повидлом можно! Там приглашенные еще будут…

Глаша опешила.

— Так это ж… сколько всего-то надо?

— Ну сама посуди… чебуреков — штук триста пусть будет! Пирожков… ну — пусть столько же. Да может… бутербродов еще каких? С колбасой там… с сыром!

— Это ж… с ума сойти! Да мы ж… за день столько не печем! Это же… мы дня за три только такие объемы продаем!

Вилка упала со стола, сбитая локтем все еще ошеломленной женщины. Глаша чертыхнулась и полезла под стол ее поднимать.

«Вот ни хрена ж себе… ну у нее и задница! Это же… монументально! Тут одному обхватить — даже и пробовать нечего! Феерическая женщина! Вроде бы уже и видел… а все равно — поражает! Но… опасная! Такая, если в сексе не задушит всей своей страстью, то уже после… просто во сне — повернется эдак… и придавит! Как того мышонка! Все-таки Ильичев — смелый тип! Или просто — бесшабашный!».

Женщина, хихикая и трясясь, вылезла из-под стола.

— Ой, не могу! А ты чего ж так на мою задницу… пялился-то? Или решил Катьку на меня сменять? — покачивая головой, продолжала смеяться.

«Бляха-муха! А как это она? От же ж… шкаф же вон стоит! А в нем — створки стеклянные. Вот они «припалила» мой взгляд на ее корму! Только вот… выводы сделала не те, что надо! Как-то надо это… разруливать!».

— Вы, Глаша, выдающихся пропорций женщина! — покачал головой Иван, — Я Вами, Глафира, завсегда восхищался! Ну — внешне… Только вот… опасаюсь, что не справлюсь я с такой вот… красотой. Если вдруг доведется. Сомнение у меня по этому поводу…

Глаша затихая смехом, снова вытерла руки о полотенце, потом — гулко высморкалась туда же, покачала головой:

— Да уж… это дело такое! Если есть сомнения — то и начинать даже не надо! Слушай! Тут до обеда, считай, народу и не будет! Может… мы с тобой по рюмочке примем, а?

Косов прислушался к себе:

— Ну если только по рюмочке… Мне же — в училище. Как бы меня там… за жопу с перегаром не прихватили. У нас с этим — строго!

— Ай, да ладно тебе! Говорю же — по рюмочке! А потом… я тебе корешок дам. Тут у нас летом чурки торговали. Всяким… овощи там, фрукты. А осенью, как домой засобирались, давай раздавать все что осталось… Вот и мне корешки да порошки всякие для готовки отдали. Там этот… имбирь, во! Дам тебе кусочек, пожуешь — и никакого запаха!