— Вань… ох… так редко видимся! Я уж вся изнылась…, - перемежала она поцелуи с признаниями.

— На полок? Или… еще как? — оторвался он от таких сладких губ.

— Давай сначала на полок! — кивнула Катя ему.

Первый раз — чтобы «сбить охотку!» — Косову пришлось немало постараться, чтобы дождаться получения удовольствия женщиной. В неге и расслабленности они немного полежали так, как и вырубила их волна блаженства.

— Тебе не тяжело так? — приподнял наконец он голову.

— М-м-м… мне хорошо! Мне — просто замечательно! — еще не восстановив дыхания простонала Катя, — Только вот… мокрая вся! Придется и правда с тобой мыться — и пот смыть… и волосы вон все растрепались… тоже — мокрые! Ну все… слазь с меня. Хотя… так не хочется… Сладко-то как!

— Может повторим? — улыбнулся Иван.

— Да ладно… и правда тут пропадем часа на два! А у Глаши там все уже готово, стынет же все! Нет, миленький… потом наверстаем! — засмеялась подруга, — Обмывайся быстренько! Без парной сегодня обойдешься!

Но… глядя как склонившись над шайкой, Катя моет свои длинные густые волосы, Косов все же не утерпел! Очень уж «задок» женщины был привлекательным — широким, тугим… сдобным!

— Ох! Ну что же ты! Ваня! Ну перестань! Ох! О-о-о-х… подожди я коленями на лавку встану… так удобнее будет!

«А ведь, похоже, она сама этого ждала! И встала так… не скромненько боком, а выставив свою красоту на обозрение. И сейчас — вон как заходится в своей любимой позе. А подушки, чтобы она уткнулась в нее, и чтобы стоны и покрикивания были не так слышны… по понятным причинам — здесь нет!».

Дождавшись, пока Катюшка перестанет подвывать волчицей и чуть стихнет, обмякнув и опустив голову на руки, сложенные на полке, Косов поддал энергии в движения и сам… ага!

— Ну вот… опять оба мокрые! Все! Ты как знаешь, а я обмываюсь и ухожу. А то Глаша нам сейчас там задаст жару! И так уже час здесь возимся! — притворно сердясь выговаривала ему Катя.

— Да где же час?! Максимум полчаса, ну — сорок минут! И не помылись толком! — отбрехивался Косов.

— С тобой помоешься, пожалуй! — засмеялась женщина.

«А сама аж светится вся от удовольствия!».

Уже на крыльце он потянул ее к себе, приобнял и коротко поцеловав, спросил:

— Надеюсь, ты не собираешься довольствоваться этим?

Она ответила на поцелуй, и улыбнулась в ответ:

— А ты как думаешь?

Зайдя в дом, Иван не слушал ворчания Глаши, выговаривавшей подруге за задержку, и не слушал, что отвечала, смеясь, Катерина.

— Котлеты я с плиты сняла уже! Вон… на кухонном столе стоят в кастрюле. Полотенцем обмотала. Картошка — вон там, в чугунке. Ты давай, блудня, на стол все готовь. Придем мы из бани и за стол сядем сразу же! — уже выходя, давала последние указания подруге хозяйка.

Дождавшись, пока хлопнула дверь, Косов мягко подошел к Катерине:

— Катюша! Как ты считаешь… они же точно более получаса пробудут? — и приобнял ее за талию.

— Вань! Ну дождись ты уже ночи, а?! — укоризненно протянула та.

— Да? Ну ладно… давай хоть чем-нибудь помогу тебе! — разочаровано протянул Косов.

И к возвращению хозяйки и Ильичева, стол был накрыт. Упомянутые и правда отсутствовали недолго, видно не обломилось Степе «сладенького» в бане.

«Хотя… они вполне могли успеть и пока нас не было!».

«Днюрожденцу» были вручены подарки — Глаша подарила ему хороший «брильный» набор, не импортный, как у самого Косова, но тоже — очень даже неплохой, отечественного производства — бритву, помазок, стальной стаканчик, и небольшой брусочек-мусат. Все — в красивом кожаном футляре. Катерина же подарила набор с одеколоном, лосьоном и мылом. Сговорились, не иначе!

Степан принялся объяснять, какой классный кинжал подарил ему Косов, но женщинам это было неблизко, а потому Ильичев, махнув рукой, пригласил всех выпить и закусить. Косов как-то быстро в этот раз наелся, приняв пару-тройку стопок водки, а потому, отвалившись от стола, потребовал себе гитару.

— Для именинника звучит следующая песня! Степа! Тебе, как казаку и потомку казаков, думаю — понравится!

— Под зарю вечернюю солнце к речке клонит.

Все что было — не было, знали наперед!

Только пуля казака во степи догонит,

Только пуля казака с коня собьет!

Ильичеву — понравилось! Даже — очень! Он расчувствовался и полез к Ивану целоваться.

«Чего-то он быстро сегодня захмелел, казачина этот?! Или, пока нас не было, они тут не развратом занимались, а Степа — «поздравляться» начал?».

Ивану пришлось повторить песню, а потом — и еще раз. Ильичев стал допытываться — знает ли Иван что-нибудь еще… эдакое? Косов разомлел от выпитого, съеденного, от близости жаркого крутого бедра подруги, сидевшей рядом, а потому… сдался:

— А проводи-ка меня, батя, да на войну!

А оседлай-ка ты коня, да моего!

А я пойду да обниму печаль-жену –

Кабы не быть бы ей вдовой!

Иван наблюдал, как пригорюнились женщины, как заиграл желваками скул Ильичев.

— Ох, проводи-ка меня, батя, да войну!

Был «посошок», теперь давай по «стремянной»!

А за курганом, коль я в поле не усну,

Еще добавим по одной!

Катя покусывала губы, а Глаша, тихонько вытирала кончиком платка, наброшенного на плечи уголки глаз. Ильичев скрипел зубами, а дождавшись, когда Иван закончит петь, заявил:

— Ох и гад, ты, Ванька! Ох и гад! Как же ты так-то…, - покачал головой, потом набулькал себе одному лафитник водки, махнул, не закусывая, и вроде бы — без связи с предыдущим:

— Летом, в отпуск, домой надо съездить… Проведать там моих…

Помолчав, вскинул голову:

— Иван! Надо чтобы старшина наш эти песни послушал. Иначе — не хорошо будет! Ему тоже понравится!

Потом они еще посидели и все вместе попели русские застольные песни. Выпивали и закусывали, конечно! А как без этого? Потом Косов, поглядев с удовольствием на подругу, спел «Чернобровую казачку».

— А чего ты только ей песни поешь? И для меня бы спел что-нибудь? — в шутку насупилась хозяйка.

Иван почесал затылок, подумал:

— Глаш! А я про Глафир песен и не знаю… Вот только, если… Но она — шутливая такая, смешная и не серьезная! Ну — сама послушай!

— Приходи ко мне Глафира, я намаялся один!

Приноси кусочек сыра, мы вдвоем его съедим!

Буду ждать желанной встречи, я у двери начеку,

Приходи ко мне под вечер — посидим, попьем чайку!

Косову нравилось, как весело, со смехом его слушали, а подпевали припев — уже все вместе:

— Лучше быть сытым, чем голодным!

Лучше жить в мире, чем в злобе!

Лучше быть нужным, чем свободным –

Это я знаю по себе!

Потом — потанцевали немного под патефон. Ильичев — вот странный тип, дойдя до определенной степени опьянения, как «закапсулировался» — пил еще, но с виду — не пьянел. Только глаза поблескивали шалым, да румянец пятнами на щеках пылал. Дамы тоже — поднабрались изрядно!

И что Косову не понравилось — то, что, опьянев, Катерина как-то заинтересованно поглядывала на Степана. Он помнил, как в первую их встречу, Катя с бОльшим интересом посматривала на Ильичева, чем на него. Казалось бы — они уже не раз встречались в «тесной» обстановке, как говориться — «познали друг друга», но — вот, стоило той чуть больше опьянеть и… Не то, чтобы Косов ревновал, все же Катерина была ему не настолько близка, но — было неприятно!

А уж когда он, пойдя на улицу перекурить, вышел на кухню, и увидел, как Ильичев что-то воркует на ушко Кате, а та… смущенно, но довольно хихикает! А потом… Степа явно погладил ее по попе! Зараза такая!

— Эй, именинник! Пошли выйдем, покурим, да проветримся! Да хмель из головы выдует! — окликнул он Ильичева.

В ограде Косов, закурил, дождался друга, и потянув того за гимнастерку к себе, вроде и улыбаясь, прошипел в лицо:

— Ты чего это, Степа? На чужой каравай — рот не разевай!

Ильичев сначала опешил, потом усмехнулся, отнял руку Ивана от своей гимнастерки и сказал:

— Ты, Ваня, видно выпил лишку сегодня!