Надо сказать, что преподаватели в училище были как из числа командиров, так и из числа вольнонаемных работников. Первые, что логично, вели специальные дисциплины, вторые — дисциплины общеобразовательные. К печали Ильичева, молодых преподавательниц — вообще не было.

— Клюшки старые! Никакой дополнительной мотивации к изучению предметов у курсантов! О чем думает начальство? — сетовал сержант в перерывах между занятиями.

— Начальство как раз-таки — правильно думает! Иначе не дополнительная мотивация у курсантов к изучению предметов была бы, а витания в облаках и грезы… о всяком непотребном! — цыкнул сквозь зубы Косов.

— Ты не прав, Ваня! В борьбе за внимание красивой учительницы, учащийся очень многого может добиться! Уж я то знаю! — улыбаясь, покачал головой приятель, — и не цыкай! Вот я давно уже заметил, что у тебя иногда какие-то блатные ужимки пробиваются?!

— Тебе, конечно, виднее, чего может добиться ученик… в борьбе за внимание учительницы. А блатные ужимки, как ты говоришь… так я — детдомовский, там у половины такие были. Да что там — у половины?! Почти у всех… Да и потом… были знакомства среди этой публики, скрывать не буду.

Учился Косов — довольно легко. Либо молодые мозги так хорошо работали, либо вновь получаемые знания — гладко ложились на имеющиеся, но прочно забытые старые. В отличие от него, Ильичеву приходилось сложнее. И базы нет, и знания слабые. Но сержант брал другим.

«Вот же где… «железная жопа»! В любую свободную минуту — он в Ленинской комнате, с книжками!».

Примерно так же легко, как у Ивана, складывались дела с учебой еще у нескольких курсантов взвода — у Гиршица, что было ожидаемо… глупого еврея найти гораздо сложнее, чем еврея умного! У Амбарцумяна — тоже вполне ожидаемо, и, что немного неприятно для Косова — у Капинуса. Их отношения не вылились пока в прямое противостояние, но… периодически Капинус «взбрыкивал». Не в явную отказывался подчиняться распоряжениям отделенного, но… эдак — показывал раздумья над грамотностью и своевременностью таковых распоряжений. А иногда — «включал дурака», обращаясь с просьбой разъяснить необходимость и срочность того или иного. Пока Косов с этим справлялся, без конфронтации, но раздражало это — изрядно!

Как и везде, к годовщине Октябрьской Революции, поступила команда от политрука роты на изготовления стенной газеты — повзводно! С последующим конкурсом, и награждением причастных руководством училища.

«Сам дурак — ляпнул же, что могу писать перьями, вот — сиди сейчас, после отбоя, когда все нормальные «курки» уже сопят и «носопырками» пузыри надувают!».

Кроме него в Ленкомнате находились Гиршиц — как выявленный художник, и Амбарцумян, вызвавшийся написать статью для газеты. Ильичев, позевывая, зашел перед отбоем, посмотрел на их «изыски», похмыкал, призвал «не осрамить», и «высоко держать знамя», и, почесывая со скрежетом шаровары в районе «пятой» точки, удалился, как он сказал — контролировать исполнение личным составом команды «Отбой».

Косов же, шипя на свою дурь; на дурацкие перья, которых был вовсе не полный набор; на хреновую бумагу, на густую и комковатую тушь… в общем занимался обоснованной критикой своей мошонки, которая, как водится — мешала хорошо танцевать. И на свою пустую голову, которая, в соответствии с поговоркой — всегда найдет приключения на свою задницу!

Художник из него был — так себе, но все же… подтирая иногда мазлы, заскребая иногда лишнее своей бритвой, при помощи и советов Гиршица — заголовок был «вчерне» исполнен.

— Тут еще можно будет потом — обвести буквы тушью другого цвета, чтобы мазлы были не видны… Думаю — даже красиво получится! — потер ухо Гиршиц, и снова углубился в начертание эскизов для газеты.

— Серега! — позвал Иван Амбарцумяна, с головой ушедшего в статью, — Серж! Оглох, что ли?!

— М-м-м…, - ответил «творец», подняв голову, но продолжая находится «не здесь».

— Я хотел у тебя спросить — на какой объем статьи нужно рассчитывать? Надо же… компоновку какую-то сделать… на газетном поле.

— Размеры… размеры… х-м-м… размеры. А сколько надо? — перевел на Косова взгляд куйбышевский армянин.

— Не… это я тебя спрашиваю — какой размер будет? А ты мне — вопросом на вопрос! Это вон — у Юрия родичи, в Одессе, любят так разговаривать.

— Я не из Одессы. Я из Челябинска, — пробурчал Гиршиц.

— Да вы только посмотрите на него! Уральский казак! И сколько ты прожил в Челябинске? И… таки да — родственники в Одессе есть?

— Прожили мы с родителями в Челябинске и правда… недолго. Папу только пять лет как перевели на тракторный из Харькова. И в Одессе у меня родственников… немало! — признался Гиршиц.

— Вот! Мы, как материалисты, должны признавать неопровержимые факты, пусть даже иногда они нам и не нравятся! Ты же материалист, Юрий? А ты, Серж?

— Материалисты… Что-то, товарищ командир отделения, от Ваших слов… душком нехорошим попахивает, — насупился Гиршиц.

— Душком нехорошим попахивает… вон — из туалета, по коридору несет. Окно опять не закрыли в сортире, козлы! А мои слова… а чем они тебе не нравятся, Гиршиц? Тебе что, стыдно или обидно, что ты еврей? Мне вот не стыдно, что я русский. А тебе, Серж, стыдно, что ты армянин? Нет? Ну — вот видишь, Юра, нам не стыдно за свои национальности. А ты чего тогда… стесняешься?

— Я не стесняюсь… просто часто… многие некультурные люди… Да что я! Ты же сам все понимаешь! Чего ты дураком представляешься? — не выдержал Гиршиц.

— Спокойно, Юра, спокойно! Я же спокойно разговариваю, вот и ты давай, эмоции в узде держи! Люди говоришь? Часто? И да — я понимаю, о чем ты ведешь речь. И ты прав — люди закостенели в своих предрассудках. И эти предрассудки — очень плохо и медленно из людей уходят. Очень медленно! Тут выход один — повышать культурный уровень людей, чтобы было понимание, что такое — интернационализм, к примеру. И понимание, что судить о людях по их национальности — просто глупо. Но, как ты сам понимаешь, уровень культуры растет крайне медленно, годами, возможно даже — поколениями. Вот сейчас уровень культуры — невысок, а от того и подобные эксцессы. Это нам от царизма досталось. Сам же знаешь — тогда буржуям не нужен был образованный и культурный народ. Глупых и примитивных — проще облапошивать. Закон «О кухаркиных детях» помнишь, по истории проходили? Вот… В царской России был один из самых низких уровней образования в Европе. Такое уж наследство получили большевики. И это еще очень долго нам будет аукаться. Не только в плане ущемления… или хренового отношения к отдельным народам. Много где. На производстве, к примеру. Но ведь работа в этом направлении ведется, да? Вот… нужно просто продолжать работать и работать. Постепенно все наладиться. Я уверен!

Амбарцумян хмыкнул:

— Ты сейчас, Косов, как Кавтаськин заговорил. Тебе бы в политруки податься, а не в строевые командиры.

— А чем тебе, Серж, не нравятся политруки? Почему такое отношение к этим руководителям? — «осекать надо такие разговоры, прежде всего — для блага самих высказывающихся!».

Серж смутился:

— Да нет… ты меня не так понял. Никакого презрения к политическим руководителям у меня нет. Просто — говоришь грамотно, даже — красиво! Как-то… непривычно для курсанта, да даже — для командира не привычно.

— Ладно… проехали! Так какой размер статьи ждать?

— Давай… на два листа! Да! Два листа. У меня черновик уже готов, вот завтра на свежую голову посижу, подумаю. Что-то добавлю, чего-то — уберу… Но — два листа, договорились?

— Лады! Принято! Пойду-ка я покурю…

Пока Косов курил, Гиршиц закончил эскизы.

— Вот, примерно так… я думаю! — показал он листы Ивану.

— А что? Очень неплохо! Очень! Вот есть в Вас эта творческая жилка! И разве я сейчас что-то плохое сказал, Юра?

Гиршиц промолчал.

— Объема пустого еще много! Чем лист заполнять будем? — заметил Амбарцумян.

— Стихотворение нужно. Какое-нибудь такое… пафосное, про Революцию, про Ленина! — предложил Гиршиц.