Иван, выйдя из воды, поглядывая с улыбкой на расшалившихся, как дети малые, парней, сделал энергичную зарядку, разогрев озябшее тело, и только тогда, повернувшись к обрыву, заметил смотрящую на него Светку.

«А теперь — провокация!» — Косов улыбнулся девчонке и задорно подмигнул.

Светка сглотнула, и негромко сказала:

— Я говорю… ужинать пора. Готово все. Мы кричим, кричим, а вы — как будто не слышите!

Отсюда, снизу, были видны из-под подола платья ее ровные, крепкие ножки в легком загаре. Видны они были — существенно, не менее чем до середины бедра.

«Ну и чего ты уставился? На стадионе же вообще в трусиках ее видел! Красивые ножки, ничего не скажешь! Ну… там же — в трусиках, спортивных, во время занятий. А здесь… из-под подола платья! Вроде бы — совсем другое дело же. Там — они не спрятаны, а здесь… Как будто подглядываешь тайно. Оттого, наверное, и восприятие совершенно другое! Все-таки какие мы еще дикари, мужики! В будущем, на пляже и в стрингах девицы рассекали — а так не действует! Хмыкнешь оценивающе — «Ниче так!» и все. А здесь, случайно увидел ножку чуть выше колена — все! Стойка, как у сеттера и слюна побежала! Это как у собак: цель неподвижна — не, не интересно! Цель вдруг сорвалась и побежала? Все! Это добыча, догнать немедля! Догнать и никаких гвоздей!».

Светка явно увидела его взгляд, но молчала, только приподняла бровь в вопросе. Но не выдержала:

— И чего ты так смотришь?

Косов снова улыбнулся и негромко ответил:

— Любуюсь! Красивая ты. И ножки у тебя — очень красивые!

Девушка хмыкнула:

— А ты всегда… такой откровенный!

Иван кивнул:

— Да! Стараюсь, по крайней мере, таковым быть. Видишь ли… мне кажется, что жизнь и так такая короткая, что врать, ловчить, лицемерить, или — просто скрывать свои чувства — это как время терять понапрасну. А уж молодость-то — она же еще короче. Промелькнет — не заметишь. Поэтому, стараюсь жить быстро. И правду говорить — это же гораздо легче, чем выдумывать какое-то вранье. И запутываться в нем потом. Самому же — запутываться. Ну сама посуди — глупость же несусветная — сам вранье придумал, сам заставил в него поверить других, а потом — сам же и запутался в нем.

— А если правда, она для других приятна, так ее же говорить — еще лучше. Вот стоит красивая девушка, и я ей прямо и честно говорю, что она красива. Ей же, этой девушке, это приятно, да? — продолжил Косов.

Светка чуть порозовела щечками, но промолчала.

— А если и правда, и человеку — приятно, но — почему не говорить-то?

Девушка хмыкнула, поправила локон волос:

— Пошли ужинать, философ! Или все-таки правильнее — бабник и кобель?

— Ну а почему одно с другим не может сочетаться? — Косов поднял гимнастерку и ею наспех обтер голову, потом натянув галифе, в таком виде поднялся на обрыв, — Вот посуди сама… Жил во Франции некий поэт и драматург Эдмон Ростан. Недавно жил. Он в восемнадцатом от «испанки» умер. Так вот, написал он очень интересную пьесу. Называется «Сирано де Бержерак». Главный герой — гасконец, военный, поэт, философ, бабник, конечно же! Дуэлянт записной, храбрый солдат и любимец женщин.

— Интересно…, - протянула Светка, — Ну и что дальше?

— А дальше… кроме всех его достоинств… или недостатков — если вспомнить, что он был бабник! У него был такой — очень отличительный признак… У него был просто огромный кривой нос. Просто клюв орла, а не нос. Уж скольких мужчин он проткнул шпагой за издевательские насмешки над своим носом — не счесть! И что характерно, очень многих женщин — именно этот нос привлекал к Сирано. Вроде бы — уродство, ан нет! Фактор, привлекающий внимание! Ну и не стоит забывать, что он был поэт. Такой — очень своеобразный, интересный. Любовные сонеты писал — женщины млели!

— Слушай, а ведь правда интересно! — загорелись глазки у девушки, — Ну, а дальше что?

— Дальше? Там много чего дальше… А я — есть хочу!

— А расскажешь после ужина, а? А я и не слышала про такого писателя и поэта, Ростан, да? Но опять же, если человек уродлив на лицо — как же он мог привлекать женщин?

— А здесь… красавица моя… есть один секретик, который молоденьким девушкам знать рано! — засмеялся Иван.

Светка фыркнула, и развернувшись ушла к костру.

«Ну вот, придурок! Заинтересовал девушку. А зачем? Хотя, если верить Машке, Светка во мне и так уже давно — «заинтересована»!».

К ужину уже все было готово — и полог застелен, и кружки-миски расставлены, и овощи-фрукты порезаны. В нескольких кучках расположились крупные ломти хлеба.

«Люблю я это дело — вот так на природе вечером, как говорят хохлы — «поснидать»!».

Суп, или кулеш, Косов не знал, как назвать блюдо, которое приготовили девушки, был вкусен. Хотя для супа он был густоват, а для кулеша жидковат. И зачем в кулеше — картошка?

«Девчонкам, наверное, редко приходилось готовить на костре, в большом котле, на столько народу. Разварилось это все в жидкую кашу. Ну — пусть будет, вкусно все-таки… после дня ходьбы, купания, да и на природе!».

Но народ без претензий активно наворачивал «хлебово» и даже просил добавки. Съели все! Самый мелкий пацан Мишка, еще и из котла все выскреб! Потом, уже более спокойно, с полными животами, все чинно пили чай. Солнце уже почти скрылось, лишь тонкая полоска на западе окрашивала и часть неба, и воду Иртыша, и ивы на острове в красноватый цвет. Посвежело, потянуло ветерком от реки, и Косов накинул свой бушлат на плечи Эльзы.

Сидеть у костра было чертовски приятно и до оцепенения расслабительно!

Но вот уже мелкий Мишка завозился с завязками чехла от гитары, которую всю дорогу нес бережно, не доверяя никому.

«Ну, это и к лучшему! Где еще петь песни под гитару, как не у костра? А то, что вечер тихий и томный отлетит без следа… ну так что же? Это опять старческое брюзжание проснулось? Потрескивание костра; искры, летящие ввысь; звезды, чуть проглядывающие через легкие, еще видимые при свете уже ушедшего солнца, облачка… Может это все еще и будет? Юность — она такая, ей незачем прислушиваться к тишине вокруг; она не хочет наслаждаться покоем. Какой покой, если он «только снится»? Да, скорее всего — еще даже не снится!».

Но Мишку остановила Светка:

— Погоди, Миша… Тут Иван мне начал рассказывать одну интересную историю. Мы с девочками хотели бы услышать ее полностью!

«Ну вот! Напросился сам, кого винить?».

Но не жеманясь, Косов рассказал про Ростана, про его пьесу, про Сирано и его любовь. Ах как горели глазки девчонок при свете костра! Даже Лиза, уже не смущаясь, прижалась к его плечу, тесно обхватив его руку.

Нас не спросив, Судьба заносит молот

И бьёт наотмашь, всё вокруг дробя:

Жестоко некрасив, давно не молод,

А вот — живу, тоскуя и любя.

Безденежен и, в общем — то, незнатен.

Бивак, казарма, комната в корчме…

Но — путь определён и невозвратен,

Как тропка заговорщика к тюрьме.

И вы опять в глаза глядите смело, –

Луиза, Женевьева, Изабелла,

Роксана, Анна — тысячи имён

Слагаются в единственное имя,

Что мыслями и нервами моими

Играет, словно волнами знамён.

Закончил он так кстати всплывшим в памяти одним из сонетов Сирано.

— Откуда ты все это знаешь? — пораженно протянула Машка.

Косов рассказал вкратце свою историю, точнее — легенду:

— Вот так, за зиму в библиотеке, от скуки можно сказать, я чего только не перечитал! — смеясь, закончил Иван.

— А мне в школе стихи очень сложно даются! Никак не могу запомнить того, что задают учить наизусть! — задумчиво произнесла, глядя в огонь одна из девчонок.

Мишке, наконец, дали слово. Точнее — дали сыграть на гитаре. Косов сразу определил классическую школу — очень уж старательно, хотя и умело, не отнять! Играл парень. Умело, но… без импровизации и без огонька! А уж когда запел… Лучше бы он этого не делал! Нет, голос у него вроде бы и был, слабенький такой… Но все в целом — очень неубедительно смотрелось и слышалось. Похоже, это понял не только Косов.