— Времени у него не было! Вот же… балбес! А если бы посерьезнее прилетело?

— Тогда…, - Косов вздохнул, — А вы бы всплакнули по мне, товарищ военврач?

— Я тебе сейчас всплакну, я тебе сейчас так всплакну! — и снова сильный, болючий щипок за бок, — Опять придуриваешься, да?

Сзади послышался негромкий «хмык» женщины.

— Интересные у вас отношения с курсантом, товарищ военврач…

— Вас мои отношения с данным курсантом волновать не должны, товарищ ветеринар! — отчеканила Настя.

— Поду-у-у-маешь…, - протянула та, — Если вы тут уж и без меня справитесь, я может быть пойду уже…

— Да, спасибо, всего доброго!

И когда женщина уже выходила из дверей кабинета, Настя ощутимо мягче попросила:

— Вы уж не обижайтесь на меня… Что-то переволновалась сегодня. И — спасибо вам! От души — спасибо!

Сквозь ресницы Косов увидел, что женщина чуть приостановилась, немного удивленно обвела взглядом его и стоящую за ним Настю, кивнула и вышла.

После этого в кабинет заглянул Карасев:

— Анастасия Ивановна! Тут… милиция спрашивает, можно ли поговорить с Косовым.

— Поговорить? Поговорить можно, если только недолго. Совсем недолго!

Но в кабинет зашли сразу несколько человек — пара милиционеров, причем один — в приличном чине, судя по петлицам.

«Все так же ни хрена не понимаю в их знаках различия! Балбес, как Настя сказала!».

А еще — Верейкис и Карасев.

— Товарищ курсант! Вы можете вкратце рассказать, что произошло? — обратился один из милицейских, чином вроде бы помладше.

— Так! Стоп, товарищи! Вы можете задать сейчас курсанту несколько вопросов, не более! Все разговоры — откладывайте на потом. Вам понятно? — «ишь ты… какая Настя строгая!».

Милицейские переглянулись явно недовольно, но Верейкис хранил молчание, а значит и им спорить с врачом было не с руки.

— Косов! У меня вопрос… а из чего в тебя стрелял этот бандит!

— Из револьвера…

Милицейские опять переглянулись:

— Но на месте мы ничего не нашли…

— У меня в планшете. Зачем же оружие без присмотра оставлять? Мало ли…

Найдя наган на указанном месте, оба мента не на шутку возбудились:

— Из него, Косов?

Иван в ответ чуть заметно кивнул, поморщившись от головной боли.

— Все, товарищи? Товарищ комиссар, можно увозить курсантов в училище! — скомандовала Настя, проводив явно недовольных милиционеров строгим взглядом.

— Погодите, погодите… а как же кони? — забеспокоился Косов.

Получив одобрительный взгляд комиссара, услышал ответ:

— А вот вас на моей «эмке» в училище с товарищем военврачом отправим, а сами с вашим взводным верхами вернемся! Не часто мне сейчас приходится верхом ездить. Молодость вспомнить — оно всегда неплохо. Да, Карасев?

Взводный, судя по лицу, не особо горел желанием трусить верхом от поселка Водников до училища. Да и молодость его — пока никуда не ушла. Но перечить комиссару в столь малом?

Сутки Иван проспал — как убитый. Потом просыпался пару раз — прошел с помощью Андрюхи, также «забритого» в санчасть, как нижнюю конечность повредившего, в санузел на оправку; потом — наоборот, осуществил прием пищи с помощью медсестры Симочки, что было весьма приятно, хоть аппетита и не было. И пришел в себя более или менее, только на второй день к вечеру. Голова болела, но уже — терпимо и падать без сознания было уже не обязательно. Мутило еще временами, но… то дело такое — понятное, и даже — преходящее.

Алешин рассказал Косову все, что тот пропустил, «отключившись» самым бессовестным образом.

— Я ж, Ваня, думал, что ты и правда… чуть только зацепило тебя. А когда народ прибежал, да все закрутилось… Фонарики там… А у тебя весь рукав в крови, и морда — как у того упыря, в кровище! Теперь-то мне понятно, почему мы так долго девчонку в себя привести не могли — она же на тебя как глянула, так еще больше и испугалась, чем тех грабителей-насильников.

«Это он так хохмит, Андрюха! А чего — пострадал несильно, зато — герой! Вон как быстро по палате шкандыбает, почти не хромая!».

— Девчонка-то — хоть как? — спросил Иван.

— А я — знаю? Пока там, в лесу были, она — то блевала, то плакала. А потом…, - Алешин пожал плечами.

— И что же, тебе как спасителю, не интересно — как себя чувствует спасенная?

Но Алешину эта тема была почему-то не интересна, и даже, по виду, неприятна.

«Может он думает, что эти хмыри успели ее… ага? Хотя… вот не помню, были ли признаки этого. Платье разодрано, но — то и в борьбе могло случится. А больше… больше толком ничего и не помню. Ну — оно понятно, сначала не до этого было, да и темно. А потом — УЖЕ не до этого. Хреновастенько мне было, в общем!».

На перевязке, устроенной Настей, несмотря на его активные возражения, его обрили наголо.

— Ты как маленький, честное слово! Полголовы выбрито, зато за остальную часть — готов сражаться до последнего! — выговаривала ему Анечка.

— А чего я сейчас, как только поступивший, с босой головой буду ходить? — возражал Иван.

— Вон сколько мужчин наголо бреются! И ведь такие солидные мужчины! — приводила доводы женщина.

— Да пусть хоть в синий цвет башку выкрасят, мне-то что с того? Ходят, как зеркалом зайчиков башкой пускают!

— Это ты про начальника сейчас так? — хитро усмехнулась медсестра.

«Упс… язык без костей, что еще скажешь! Точно — Груздев же всегда с лысой, как попка младенца головой!».

Как ни странно, Алешин практически не обращал внимания на Анечку, хотя та была и улыбчива, и приветлива. А вот к Симочке — явно неровно дышал, а женщина его — в упор не замечала.

«Молодой еще, не понима-а-а-ет!».

На третий день Алешина выпнули из санчасти, порекомендовав ему поберечь некоторое время ногу, делая тугие повязки.

— Вы за что его репрессировали-то? — спросил он тишком у Насти, проводившей осмотр его тушки.

Та хмыкнула, покрутила носиком:

— Все вы одинаковы, кобели! Симочка пожаловалась, что достал ее уже взглядами, да вздохами…

— А если это — любовь? — закатил глаза Иван.

Подруга хмыкнула:

— Я вот как дам тебе сейчас… любовь! Чувства у них у всех, ага…

— Думаешь… думаешь и у меня к тебе — ничего нет? — как-то неприятно удивился Косов.

— Причем тут это? Это — совершенно другое. Но вот честно тебе скажу — ни капельки тебе я не верю сейчас. Дай тебе волю, ты бы и Анечку, и Симочку… Может ты ко мне и по-другому относишься, но мимо ни одной юбки не пропустишь. Скажи — не так? — дернула Настя уголком губ.

«Неприятный у нас сейчас разговор выходит! Ну его…».

На третий день его посетили и сотрудники милиции. Косов все рассказал обстоятельно, насколько смог. А потом спросил:

— Получается, что револьвер, который был у этого босяка — это оружия того опера, которого убили?

— С чего ты это взял, товарищ курсант? — якобы удивился милиционер.

«Ага… с какой целью интересуетесь, да?».

— Револьвер был с укороченным стволом. Я слышал — такие опера у вас носят…

Но ответа Косов так и не услышал.

«Да и так все ясно, чего там?».

В санчасти его посетили Верейкис и Кавтаськин. Вручили пару яблок, что в начале лета в Сибири — редкость. Дежурно справились о здоровье.

— Тащ батальонный комиссар, разрешите вопрос?

— Давай, Косов, свой вопрос! — улыбнулся Верейкис.

— Применение мной оружия признано правомерным? — «угу… в будущем у любого мента, попавшего в подобную ситуацию, этот вопрос стоит — очень остро!».

Комиссар удивился:

— А что, есть какие-то сомнения?

— Ну-у-у… мало ли…

— Да не много ли, и не мало ли, а только так! — рубанул комиссар, — Хотя… честно тебе скажу, у нашего начальника был непростой разговор с руководством милиции. Но тут не в правомерности даже дело. Очень уж они… м-да-а… обижались, что ты его не задержал, а пристрелил! Одно дело — дохлый преступник, другое дело — преступник, который дает признательные показания.

«Ну… так-то верно, но… вот даже не представляю, как бы я его тогда задерживал? Можно было бы и в ногу пальнуть, но… я же даже не задумался тогда! Даже не понял сам, как выстрелил!».