«Какое уж тут внимание, если такая фемина рядом стоит и такие речи ведет!».

— Товарищ батальонный комиссар! Разрешите доложить, — подтянулся Косов, — Вот друзья из Красно-Сибирска приехали, разыскали меня. Помдеж разрешил на пять минут на крыльцо выйти, переговорить. А вообще у меня сегодня — увольнение!

— Друзья, говоришь…, - протянул комиссар, внимательно осмотрев и Калошина.

«Ну да! Ни Варя, ни Игорь никак не походят на «ребята с нашего двора». Тут весь внешний вид свидетельствует, что люди — далеко не простые! Богема, блин!».

Высокий Калошин, одетый в темно-серый плащ, сейчас распахнутый, и такого же цвета модную шляпу, в стильном костюме, и явно шелковый галстук… И штиблеты эти лаковые на ногах… Фатовские усики…

«Пижон, мля!».

А уж Варя — сама икона стиля сейчас — светло-бежевый плащик, не длинный, до середины бедра, серая облегающая юбка чуть ниже колена, матовый отблеск фильдеперсовых чулок на полных, красивых ножках, аккуратные туфельки. Беретик этот кремового цвета. И продуманно выпущенные из-под беретика пара локонов. Дама в стиле — «Упасть — не встать!».

«Они больше на каких-то иностранцев походят. Или на высокого полета артистов — прямо из столицы!».

«А Верейкис-то… тоже — тот еще крендель! На меня смотрит — как солдат на вошь, на Калошина с легкой неприязнью, а вот когда на Коневу взгляд переводит — прямо преображается. Нет, не весь, а взглядом… Видно, что пытается сдерживаться, но… так бы и съел! Кобелино тот еще, а ведь — комиссар! Прямо вот сейчас выдаст… как там? «Мадам! Я старый солдат, не знающий слов любви!». Может на этом и сыграть? Отпустит он меня хоть на пять дней, хоть на неделю! Пусть она маленько пококетничает с ним, и все — политработник сдастся!».

— Товарищ батальонный комиссар! Разрешите представить — Варвара Конева, певица, артистка, красавица. Игорь Калошин, певец и руководитель музыкального коллектива завода «Сибкомбайн» города Красно-Сибирска. Ребята! Это комиссар нашего училища, Верейкис Александр Артурович.

Верейкис вытянулся, как лом проглотил, поднял подбородок. Ивану показалось, что он даже щелчок каблуков услышал! Калошину просто пожал руку, а вот с Варей — явно пытался наклониться к руке…

«Чтобы облобызать?».

Но только дернулся, в последний момент выпрямился, просто пожав руку.

— Ребята ненадолго приехали в Омск с концертами, вот — заскочили попроведовать меня…

Верейкис внимание на Косова не обращал, но после его слов, стукнул себя пальцем по лбу:

— Так вот я что пытаюсь вспомнить! Я же ваши афиши видел! Там же и вы, товарищ Калошин, и вы… Варенька.

«А Конева «фишку рубит» моментально! Ай, молодец! Ай, лиса! Сразу разулыбалась комиссару и глазками эдак — зырк-зырк! Переговорить бы мне с нею как-то… Верейкис меня не то, что на неделю — на месяц бы отпустил!».

Косову так мучительно захотелось вырваться хоть на немножко из училища, хоть на недельку вернуться в ту, прежнюю жизнь. Посидеть, поболтать с ребятами, узнать новости; позубоскалить с парнями из коллектива; побренчать в свое удовольствие на гитаре, ловя удивленные взгляды от представления новых песен. Выпить с Калошиным… И чего уж греха таить… м-да… Варенька.

«Ну а как же — Настя? Настя… Да вот и хрен его знает — как быть! И как будто специально в прошлый раз поиграли в этот разговор — «ревнуешь-не ревнуешь?». Можно, конечно, сказать ребятам — нет, не смогу. Служба, дескать! Но вот как же не хочется так говорить-то! А Настя… а что Настя? Варька может опять — финты свои включит — «дам-не дам; дам, но не вам!», и не будет ничего. Чего сразу-то угрызениями мучиться? И вообще… лучше жалеть о том, что сделал, чем о том — чего НЕ сделал! Так что тогда? «Разводим» комиссара на длительное увольнение для одного хитрожопого курсанта? Ага!».

— Ну так что же вы на крыльце-то стоите? — картинно удивился комиссар, — Косов! Разве у нас в училище запрещено разговаривать с гражданскими лицами в вестибюле? К тому же — хоть и весна, но ветерок еще вполне свежий, а певицам нельзя простужаться. Не так ли, Варя?

«И опять чуть наклонился к красотке! А предоставление доступа гражданским в вестибюль училища хоть и не запрещено явно, но и не приветствуется. Вполне наряд может огрести за такое!».

Варенька что-то защебетала Верейкису — «Вот прямо — дура дурой, но — красивая!», а Калошин и Косов начали переговариваться бровями — что, дескать, делаем?

Было не понятно, что там из перемигиваний и из языка бровей понял Калошин, но он включился в игру Коневой, начал солидно кивать, изредка бросая фразы из «пустить пыль в глаза».

«Да, тащ комиссар! Вы, конечно, военный в приличных чинах, и власть в училище имеете — будь здоров! Но… перед этими лицедеями Вы — мальчик несмышлёный! Дядя-сарай, как сказали бы в определенных кругах. Это мне напоминает… напоминает мне… Точно! Кот Базилио и лиса Алиса!».

И повеселевший Косов даже замурлыкал про себя:

Лап то бу ди дубудай, лап то бу ди дубудай…

Лап то бу ди дубуда дай, лай лай лай лалалалалала.

А Варенька уже, как будто подтверждая слова Верейкиса о свежем весеннем ветре, зябко жалась в свой красивый плащик, и приподнимала воротничок. И Калошин авторитетно вещал о важности голосовых связок для певца, о хрупкости здоровья эстрадных работников.

Верейкис — поплыл!

— Ну что вы, товарищи! Давайте пройдем ко мне в кабинет и поговорим. Время у меня…, - посмотрел он на наручные часы, — еще есть. Начальник должен примерно через час-полтора подъехать, нам некоторые вопросы обсудить требуется. А пока — я в полном вашем распоряжении!

«Вот как «медовые» ловушки-то действуют! Слаб оказался против Вареньки наш комиссар! Хотя, а сам ты — не слаб? И-э-э-х… приходиться признать — слаб!».

— Хотя… товарищи. Учреждение наше все же — режимное…, - попытался прийти в себя Верейкис.

— Товарищ комиссар! — улыбнулся Калошин, — Вы же слышали, где мы работаем? Коллектив приписан к ДК «Сибкомбайн». А там, на заводе, знаете ли, есть такие цеха… Хотя… не буду продолжать. По понятным причинам, да? Так вот… работать нам приходилось и в цехах — для больших скоплений рабочих. То есть — подписки у нас у всех есть. Да вы можете и в округ позвонить — там нас хорошо знают! И Кравченко, и Долгий…

Кто такие Кравченко и Долгий, Косов — понятия не имел, но Верейкису эти фамилии были явно известны, что и растопило последние сомнения в комиссаре.

— Тогда не будем морозить на ветру красавицу Варю. Пойдемте, я вас чаем напою! — решительно открыл двери училища комиссар.

Варя не была бы Варей, если бы… Уже в вестибюле она скинула свой плащ, перекинула его через руку, и походкой Мерилин Монро вдоль поезда, двинулась следом за Верейкисом. Косову и Калошину оставалось только поспешить за ними.

— Челюсть подбери! — прошипел Иван, проходя мимо помдежа, который так и застыл с «лапой у уха», не успев отдать доклад комиссару.

А тот, похоже, и вовсе не заметил курсанта.

Иван поймал себя на мысли, что даже будучи знакомым с Коневой уже больше года, то есть зная ее — все равно попал под влияние и ритм этого «маятника» перед глазами… Вправо-влево, вправо-влево… и чуть подергиваясь при шагах! Ее крепкая попа, обтянутая тканью юбки, была изумительно притягательной!

А еще чертовка, как чувствуя его взгляд, улучив момент, обернулась к нему вполоборота и сделала беззвучный «чмок» губами, имитируя поцелуй.

«И кто тут Буратино — я или Верейкис?!».

Благо комиссар этого не заметил, показывая гостье что-то по сторонам, рассказывая что-то.

«А то был бы мне еще один — «ротный». И тут уже нарядами вне очереди — не отделаться. Тут и до «вылета» дойти может! Хотя Верейкис все же — повыше этого будет. Поумнее он ротного, как мне кажется!».

Его зачарованность попой Вари заметил и Калошин. Игорь поджал губы, чтобы скрыть улыбку, а потом, наклонившись, тихо спросил:

— Дружище! Тебя чего — и впрямь все это время в келье держали? Чего ты так на Варькину задницу навелся?