Дело осложнялось еще и тем, что Косову и самому требовалось заниматься строевой, а не просто говорить, как надо. А то парней научит, а сам… сено-солома!
Но постепенно стало проявляться некоторое различие в уровне успехов курсантов. Те же Ильичев, Капинус и Амбарцумян меньше задавали вопросов, старательно выполняли требования, не стеснялись переспрашивать и… старались, в общем! И Иван уже сам мог становиться в строй, или заниматься индивидуальной строевой подготовкой — под присмотром этих курсантов. Поправят, если что не так.
Не обошлось и без «потерь» — один «курок» из третьего взвода вне занятий здорово подвернул ногу, и выбыл на какое-то время. Еще двое — сами попросились уйти. Не понравилось им, что и так невеликое курсантское свободное время урезалось до невидимых и неощущаемых величин. Там больше баламутил один из этих двоих, но и второго увлек за собой. Но заданные параметры — тридцать курсантов выполнялись, что позволяло Косову отпустить этих обалдуев. Так он и сделал.
Что-то начало вырисовываться к исходу третьей недели. Можно было уже от занятий вне строя переходить к взводной «коробке». Получалось вроде бы неплохо. Только свербела у Косова одна проблема — не нравились ему категорически имеющиеся в наличии марши. Вот не нравились, и все тут! Поэтому, плюнув на свою же установку — ничего больше не "сочинять" из будущего именно в училище, он все это время ходил и бубнил себе под нос, пытаясь вспомнить что-то из ранее услышанного. Там-то было куда большее разнообразие!
И получалось… получались два марша. Точнее — один марш и одна строевая песня.
«Пурум-пурум-пум-пум… не, припев-то точно помню, а вот куплеты — не все и не все строки в них. Что-то там… «повзводно и поротно». Потом еще — «спокойны как гранит!». Тарам-пам-пам… «Мы армия страны, мы армия народа. Великий подвиг наш история хранит!». А какой Великий подвиг сейчас? Нет, через пять-то лет — понятно, но — сейчас? Хотя… а и пусть сами придумают — какой такой подвиг хранит история! «Не зря в судьбе алеет знамя! Не зря на нас надеется страна, священные слова — «Москва за нами!», мы помним со времен Бородина. К-х-м… а кто такой — этот Бородин? Вроде бы в первой роте есть Олег Бородин, не он ли? Слажал тут Роберт наш, Рождественский, слажал. Ну да — ничего! Не бояре, мы люди попроще, нам и так сойдет!».
Вторая песня была попроще и на полноценный марш — не тянула. Ну ничего — строевых песен тоже раз-два и обчелся! Этакая — армейско-курсантская, о чаяниях простого «курка». И помнил ее Косов — не в пример лучше. Еще с училища помнил. Там и поправить-то пришлось очень немногое. Пару строк и даже — слов.
«Письма нежные очень мне нужны,
Я их выучил наизусть!
Через две зимы, через две весны
Отучусь как надо и вернусь!».
Пришлось привлечь Юрку Гиршица. Тот и так с любопытством посматривал в сторону Косова, четко уловив момент «прихода Музы». Наверное, придурковато смотрелся Косов, бродя вечером по «располаге» и бубня себе что-то под нос. А потом, когда у Косова был на руках уже более или менее связный текст, сам вызвался помочь с подбором мелодии и нот. Мелодию и сам Косов мог бы напеть, но вот ноты…
Были написаны копии текста, розданы курсантам с требованием — «Разучить, мля, к завтраму! И не дай бог, нах!». И кулаком так — покачать перед носом!
А потом и на плац Гиршиц пришел с гармонью, и они тренировались уже в строю. Сначала — маршируя на месте, а потом — и при прохождении строем. Так что, к визиту Мищенко, они были готовы… ну — боль-мень!
И ротный запевала Коля Гончаренко не подвел. Мищенко постоял, послушал, покачиваясь с пятки на носок. Потом — посмотрел на прохождение строя взвода. Подумал, почесал кончик носа…
— Ну что, Косов! Сыровато, конечно… но — видна проведенная работа. Да, видна! Уже можно строем взвода по улицам города пустить — стыдно не будет. Но для парадного расчета… сыровато, да! Работать еще и работать! Ну да ладно! Этим я уже сам займусь. Да! Марш и песня мне понравились. Песня-то… ну, для курсантов — само то! А вот марш — да! Марш впечатляет! Твой?
Похоже, Мищенко знал о творческих талантах Ивана. Новостью для него это не стало.
— Мой. Музыку мне курсант Гиршиц помогал подбирать!
— Ага… Ты это… тексты есть? — уставился на него капитан.
— Вот, тащ ктан! — Косов вытащил из внутреннего кармана бушлата, сложенные листы с текстами и нотами.
«Юрку надо поблагодарить как-то!».
— Ага… покажу в отделе. Еще надо и в политотдел занести. Это ты — сам, понятно?
— Так точно, тащ…
— Ладно, не тянись! — потом Мищенко подумал, и вдруг улыбнулся, отчего его грубоватая физиономия стала довольно человечной и даже — немного простецкой, — Если отработаем строевую как надо, да еще со своим маршем! Это же — ого-го! Это же… такого ни у кого нет! Понял, Косов?
И как не просил Иван особо не распространяться курсантов сводного взвода о марше и песне — пока, по крайней мере! Как не уводил своих подопечных для занятий в самый угол территории училища, но… Шила в мешке не утаишь! Сначала — «шу-шу-шу» негромкое, а потом — все сильнее и сильнее. А после уже и другие курсанты начали подходить, интересоваться… Пришлось Косову отдать строевую песню на роту!
«Пусть будет нашей ротной строевой! Пока! А потом, когда уйдем… Да какая разница, кто ее будет петь?».
По распоряжению ротного, курсанты сводного взвода, при занятиях роты, стали уже сами натаскивать все взвода — как инструкторы. Получалось пока неважнецки, но — лиха беда начало!
А потом последовала, в общем-то, вполне ожидаемая команда — «Курсантам сводного взвода второй роты построиться на плацу!».
«Ага! Руководство училища заинтересовалось! И Груздев здесь, и Верейкис. И еще командиры — и ротный наш, и взводные все. Даже начальник организационно-строевого отдела майор Бритвин пожаловал!».
Этого невысокого, коренастого, с пышными усами майора Косов видел всего несколько раз за почти год. Боялись его курсанты — как бы не больше самого начальника училища!
До прихода начальства, Мищенко проинструктировал их:
— Так! Взвод ведет сержант Ильичев! Это — на прохождении с песней, понятно? На месте, маршируя, исполняете марш! Ильичев! Командуешь ты, понял? Не подведи!
Ильичев не был бы Ильичевым, если бы подвел! Он даже как-то вытянулся и стал вроде бы стройнее и тоньше.
«Ну что… прошли с песней — вроде бы нормально! Хотя из строя — не определишь. И на месте марш спели — тоже неплохо, как мне кажется. И эволюции все отработали нормально. Не «налажали», вроде бы…».
Командиры стояли тесной кучкой и Мищенко что-то объяснял Груздеву, Верейкису и Бритвину. Ротный со взводными — чуть в сторонке. Груздев слушал внимательно, изредка кивал. Бритвин несколько раз что-то переспрашивал у Мищенко, выглядел задумчивым.
Вот послышалось более громкое Мищенко — «Есть!», и капитан, повернувшись к строю, скомандовал:
— Курсант Косов! К начальнику училища!
— Есть! — тщательно вышагивая, показывая, все то, чем овладел за это время, Иван вышел из строя и подойдя к Груздеву, отдал рапорт.
Груздев внимательно, как будто в первый раз, осмотрел его.
— Значит, марш и песню сочинил?
— Так точно, тащ полковник! Курсант Гиршиц помог с музыкой.
— Ну-ну… неплохо получилось! Неплохо! Молодец, курсант Косов. Молодец! И ведь получается… мы же тебя никак не поощрили ни за песню о Ленине, ни за «Казачку». Нехорошо получается! А сейчас — еще два номера преподнёс… Ну что… еще раз похвалю. Заслужил. А по поводу поощрений… мы подумаем, с товарищем комиссаром, да. А у меня вот вопрос, Косов… А про Бородино… это как ты вспомнил?
— Так, тащ полковник… Лермонтов же! «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Красиво же! И — защита Отечества опять же!
— Ну да… я так и понял!
И, уже поворачиваясь к Мищенко, начальник сказал:
— Ну что, товарищ капитан… Готовьте сводный взвод, как парадный расчет училища. Мне понравилось. Товарищи командиры, я думаю, со мной согласятся! Надо подготовить приказ о переобмундировании курсантов этого взвода в первый срок командирской формы. Лицо училища, как-никак! Мищенко! Увеличить время занятий взвода по строевой. И все эти… экзерциции — знаменная группы, ассистенты, линейные. Чтобы все было отработано, как надо!
