— Так чего ты хотел-то? Не понимаю я…, - пожал плечами Ильичев.

— Да просто в город выйти! Прогуляться, куда-нибудь зайти поесть… не училищную пищу. Потом — снова продукты надо закупить. Того, что я в прошлый раз покупал — снова на два дня хватило, на третий уже остатки доедали. Да и парни уже говорили — канцтовары нужно купить — тетрадки там, карандаши, ручки. Конверты опять же!

— Ну-у-у… в общем-то — дело нужное! Я не против! Пойдем вдвоем?

— Не… ну а что — всем взводом идти? Так не выпустят… всех-то! Да и разбредутся — тому туда, этому — сюда. Нет… вдвоем пойдем. Только мне «гражданку» надо. У тебя-то вон — форма первого срока. А я как? В этой рабочей идти? Как пленный румын? Надо со старшиной переговорить, чтобы разрешил одежду взять…

— Ладно… тогда мне побриться надо. Давай — через полчаса, к каптерке подходи!

— Есть, товарищ сержант! Слушаюсь, товарищ сержант! Разрешите выполнять, товарищ сержант! — вытянулся Косов и придурковато выпучил глаза.

— Иди уже… шут гороховый! — засмеялся Ильичев.

Они шли с сержантом по улицам Омска и постоянно крутили головами. Ильичев — потому как человек в городе новый, ничего не знает, все в новинку и диковинку. А Косов — потому как… ни хрена не узнавал! Вот вроде видит — дом знакомый, а все равно — что-то не то! Или этажей не хватает, или окна были другими… вроде бы. Или еще что-то…

Сначала шли довольно быстро, чуть не в припрыжку! Ну как — времени уже после обеда, а до скольки тут магазины работают по воскресеньям — хрен их знает! Иван кинул клич — братва лихая! кому что надо из бакалеи и прочего — мыльно-брильные там, нитки-иголки, тетрадки-карандаши. Народ сначала немного раздумывал, а потом — потянулись, потянулись к нему с заказами. Ну да… вроде бы и все есть — кормят, поят, одевают. Но все равно потребности же этим не ограничиваются. Пришлось составлять список, чтобы не забыть кому что. Обратил внимание, что некоторые парни косятся, но не подходят. Подошел сам… отнекиваются, морды воротят. Противно что ли? Да нет — с деньгами у людей «напряженка»!

— Значит так, уважаемые мои сослуживцы и… можно сказать — однополчане! Училище же — почти полк, так ведь? Ну а если мы поступаем в одно училище, значит — что? Правильно — мы однополчане. Так вот, други мои! Мне категорически неловко и непонятно вот что… Как я вот буду жрать сало с хлебом, писать письма родным и близким, морду брить и прочее… А тут Вы, унылые и голодные. Мне ж… кусок в горло не полезет, а при бритье морды — я могу дрожащими руками горло себе вскрыть! И будете Вы виноваты в моей преждевременной смерти! Умру молодой и такой красивый, а Вас… совесть будет глодать и, в конце концов, догрызет до инфарктов и инсультов! Так что… так дело не пойдет! Если нет сейчас денег… Ну — потом отдадите, невеликие там средства выходят.

«Совсем уж даром все это покупать и отдавать — не стоит. И вовсе не потому, что это какие-то хоть сколько значимые для него деньги, а потому, что бесплатное народ не ценит! А еще и разговоры пойдут у некоторых — деньгами сорит! А так… пусть думают, что они что-то ему должны!».

А получилось немало по количеству! Тут и тетради, и общие, и тонкие. И карандаши, и мыло, и нитки — как положено в армии — черные/белые/зеленые. И папиросы, и махорка… Пришлось брать с собой свою сумку-ранец.

И вот они вышагивают по улицам нового — для обоих получается! Города. Удачно, что нашли магазины, которые работали. Закупили все по списку. Получилась — почти полная сумка.

«А тяжеленькая вышла ноша! Плечо-то оттягивает. Ну да — не сержанту же ее тащить! Вон он какой… весь из себя красивый!».

Еще по выходу из стен училища, Косов прикинул свой вид со стороны.

«А что — вполне себе симпатичный парень! Брюки светло-серые… пусть и не очень понятны окружающим — не короткие и широкие, как сейчас привычно, а вполне по длине конца двадцатого, начала двадцать первого века. И узковаты, по мнению окружающих. Даже Ильичев с сомнением так осмотрел его перед выходом, поцокал языком — мол, штаны у тебя странные! Это Вы — странные, а штаны у меня — нормальные! Туфли парусиновые серые, сорочка светло-синяя, по здешней моде — с закатанными рукавами, чуть ниже локтя. Кепарик, опять же серый, чуть на бок сдвинутый. Чем ни мачо? Да? А вот хрен там! И… хрен этот шагает сейчас рядом!».

Еще в первые дни Иван отметил — сержант-то наш — парень куда как видный. Еще в голове мысль вертелась — «Кого он мне напоминает?». Потом, толком не вспомнив, решил, что напоминает Ильичев ему… мордально если! Актера из старых фильмов. Фамилию он его толком не помнил — в восьмидесятые, когда подросший Елизаров что-то стал понимать в кино, и смотреть начал уже с разумением, эти фильмы показывать стали куда реже — страна готовилась к перестройке, а потому все эти фильмы о коммунистах были как-то не в моде. Но помнил немного этот фильм, и помнил, как вздыхал тогда батя — «Куда ж все эти коммунисты подевались? Сейчас коммунисты все больше… не коммунисты!».

«Урбанцев… Урманский… Уржумов? Нет, как-то все не то!».

Но да — актер тот был — фактурный такой… Прям — образец маскулинности, для того времени. Да и для этого — тоже! Вот и Степа сейчас так же идет — широкоплечий, форма сидит — как влитая; в сапоги, как в зеркало смотреться можно; фуражка командирская на голове, треугольники сержантские в петлицах. А на широкой груди — отважная медаль! И улыбка на морде такая… сдержанная, но располагающая к себе! Смерть всем бабам… ну — и девушкам тоже!

Косов поймал себя на мысли, что даже… чуть злиться. Поглядел немного снизу на напарника. Снизу — потому как этот эталонный боец РККА выше Косова сантиметра на четыре-пять.

«Мудак, а? Точно — сволочь… С таким по бабам бегать — занятие будет нервное! По началу-то — все на этого идеального самца будут пялится! Обидно? Привык уже к вниманию женщин, да, Ванюша? А тут… такой соперник. Хотя… дурь это все! Нечему завидовать!».

Иван развеселился про себя — точно, как молодой пацан рассуждаю.

«Надо быть как-то… поумнее, что ли. Чего я тут завистью пыхаю? Нам и то, что есть — сойдет! Вон… как в Красно-Сибирске за год «порезвился». Сомнительно, что у Степы было столько красивых баб!».

Но все равно… раздражало, что встреченные ими девушки, и молодые женщины гуляющие и парочками, и стайками, в первую очередь начинали пялиться на Ильичева! И румянились, и улыбки прятали… А тот — как дядя Степа-милиционер, шагает невозмутимо, чуть не строевым, улыбается уголками губ.

«Носяра этот… здоровый, как топором рубленный! Губы… у него же губы — чуть не как у негра — полные! И подбородок тяжелый! И все равно… Ну и как тут с ним, с таким — на блядки бегать? В будущем?»

Косов закурил, чтобы спрятать раздражение.

Ильичев приостановился, придержал Ивана за руку:

— Решил покурить? Давай покурим. Только… у нас ротный говорил — что курить на ходу нельзя! И вредно это… и не красиво!

— Степ! А ты чего — и в правду такой строевик? — выдохнув дым, поинтересовался Косов.

Тот на полминутки задумался и покачал головой:

— Да нет… Просто… вот когда думаешь, чего там в уставе и как… Так чаще получается, что так и правильнее, и лучше, даже — красивее… иногда.

«М-да… философ… поклонник уставов. Такого я еще не видел. Нет… так-то не раз слышал — «Устав написан кровью!». Понимаю — что исполнять уставы нужно. Но… чтобы вот так убежденно, и даже несколько… с эстетической точки зрения? Впервые такое слышу!».

— Ну ладно… докуривай, да пошли! А то все магазины позакрываются!

Потом они все-таки прошли на Казачий рынок. Просто Косов больше и не знал ничего здесь. Пока. Докупили кое-что из продуктов… А потом Иван предложил:

— Слушай… тут парни советовали… Пельменная здесь есть, готовят, говорят, вкусно. Может зайдем, опробуем, так ли это? Надо же узнавать разные места в городе.

Ильичев согласился.

Заведение было и впрямь — неплохим. Не ресторан, конечно, далеко — нет. Но и не забегаловка какая-нибудь! Вполне чистенько, занавески на окнах, фикусы в кадках по углам. И на буфетчице халат вполне белый, не замызганный! За столиками в зале люди сидели, и довольно много, но и свободные столики все же были. И даже какие-то скатерти на столах имелись, и даже — не сильно грязные. Точнее — почти чистые!