— И чего? Куда же его девать-то, навоз этот? — по-прежнему не понимал Пилипчук.

Надо сказать, что, отбарабанив на конюшне пару нарядов, Косов решил, что это действо ему — не нравится! Нет, так-то работа и работа, чего уж там. Но — больно уж грязная и… духовитая! Есть и погрязнее, конечно… Та же кочегарка, например. Уголек долбить ломами, лопатами кидать-швырять, а потом таскать на тачках в кочегарку — тоже, знаете ли, в балетной пачке — не поработаешь! Но там — после наряда, можно и помыться в душевой кочегарки, и постираться. А вот здесь — хрен там! Плещись холодной водичкой в умывальнике роты, на общих основаниях! И Косов решил проделать «финт ушами» — устранить данный вид деятельности из перечня работ залетчиков. Хотя, если его план сработает, навоз вывозить по-прежнему будут, но из вида наказания, эти работы перейдут в вид вознаграждения!

— Коля! А вот скажи, у себя дома — вы куда навоз девали?

— Ну скажешь тоже! Там и навоза-то от одной коровенки сколько? В огород вывозили, в кучи, а по весне — огурешни складывали. А вот из колхозной конюшни — то на поля возили.

— Вот, Коля! Вот! Все правильно говоришь! Все верно! И смотри, Коля — букву «А» ты сам сказал, а почему букву «Б» не додумаешься вымолвить? — опять возвел палец горе попаданец.

— Да говори ты толком! — вякнул раздраженный Пилипчук, — Что вокруг да около ходишь!

— Всему-то вас, балбесов, учить приходиться! Ни хрена-то вы сами толком не видите, не разумеете! Ладно… Слухай сюды! — Иван по-дружески приобнял каптера, и склонил голову к тому поближе.

Пилипчук, ведомый языком жестов и определенных телодвижений, тоже придвинулся и уткнулся лбом в лоб Косова.

— Мы живем в Омске. Как ты уже заметил, наверное, больше половины жилого сектора города — частные домовладения. А значит — и огороды, пусть небольшие, у хозяев — имеются. Только вот конюшен в достатке — не наблюдается. То есть — удобрять огород местным особо-то и нечем. И если вдруг курсанты училища начнут предлагать людям кошевку доброго конского навоза… не забесплатно заметь! Но и не задорого! По рублику, к примеру! То — желающие явно найдутся, явно! А навоза там, Коля — возить не перевозить, ага! Там же, Коля, на горе этой, не навоз лежит. Там, Мыкола, деньги навалены. Прикинь — сотни, а то и тысячи рублей. И пока никто не додумался их просто подобрать!

Пилипчук завис. Пилипчук — ушел в себя. Мыкола изображал лицом и телом сложнейшую гамму эмоций — здесь была и жадность; и досада, что сам не додумался; и тягостные мысли — как это все организовать, да — сколько «на поделиться» придется отдать.

— Только, Коля, мой тебе совет… Не лезь сам в это дело! Твое дело — довести диспозицию до… ну — ты сам знаешь до кого! Обрисовать ситуацию, прикинуть перспективы, предложить себя в качестве организатора. Заметь! Не исполнителя, а именно — организатора! Грузить навоз, возить его по дворам, там разгружать — залетчики всегда найдутся. Пара-то человек — всегда под рукой есть, в любой роте, в любом взводе. Только, Мыкола… Если этих залетчиков правильно мотивировать — не только отработкой наряда, а, к примеру — пачку папирос в день. То они у тебя по-стахановски вкалывать будут! Тут уже не «залет» и отработка, тут уже и сам отбирать народ сможешь! Кому довериться можно! Сам прикинь — за день можно вполне штук двадцать кошелок вывезти, если пару коняшек, да четверых человек. А это, Николай, уже двадцать рублей, к примеру! А за месяц? А за год?

Пилипчук отмер. И Косову пришлось даже отшатнуться от каптера. Глаза у того горели, как у того «отца Фёдора»! Но все-таки Мыкола еще сомневался.

— Не будет там за день двадцати кошелок! — покачал он головой, — Не накопится столько!

— Коля, Коля, Коля… А если подумать, а? За день — не накопится, согласен! Но там же — на горе-то… там же залежи этого навоза! Годами копился, десятилетиями! А ты же, как сельский житель сам знаешь — перепревший конский навоз — это же еще лучшее удобрение для огородов и полей…

— Да-а-а… то так и есть! — кивнул Пилипчук, потом с подозрением посмотрел на Ивана, — А сам с того… чего хочешь?

— Х-х-хе-е… Ну до чего ты, Мыкола, корыстный человек, а?! Что же ты… по себе людей-то судишь? Да не нужно мне ничего с того навоза! Ну — доброе отношение Мыколы Пилипчука, как каптера роты и не последнего человека среди тыловиков училища… Так нормально будет, а?

— Ну-у-у… так если? Это-то… это-то — конечно! Это-то — само собой! Что ты, Ваня, в самом деле… Разве ж у нас с тобой и сейчас отношения не хороши? — заверил Косова каптер, и даже, вроде как, чуть обиделся.

Косов хлопнул его по плечу:

— Я, Коля, и сам знаю, что все у нас с тобой — нормально. Но разве плохо — если еще лучше будут, отношения эти, а?

— Да как же плохо-то? Конечно — хорошо! — согласился Мыкола.

— А так, глядишь, я еще чего надумаю, да подскажу тебе, а? — подмигнул Иван каптеру.

А потом — задумался. Мысль мелькнула какая-то… И где она? Куда убежала, едва мелькнув? А-а-а… вот она!

— Еще разговор есть, Мыкола. Но это — не в коридоре, и не наспех…

— А за что тот разговор-то? Ну — хоть словечком намекни, а? — каптер был заинтригован.

— Я же говорю — не здесь! — нагонял таинственности Косов.

— Дак… это же… Рота сейчас на самоподготовку пойдет, а? А потом — ужин опять же! Никого же в роте нету. Если разговор есть — может, ко мне, в каптерку? Чайку поставим, а? — «заячеился» Пилипчук, как есть — «заячеился»! Куй железо, пока горячо!».

— Не, Мыкола! Потом как-нибудь, разговор будет не быстрый! — «надо «на паузе» сыграть! Не хрен вываливать на этого хохла все плюшки и радости сразу!», — Потом, как-нибудь! Вечерком сядем, да покалякаем!

Настя, по пути в училище, была то весела и игрива, то — замолкала и задумывалась. Идти им вновь пришлось «в окружную», дабы не маячить перед окнами «альма матер». Косов шел, покуривая, поглядывая на подругу.

— Вань! — протянула она уже перед дверями санчасти, — Вань, я тебя попросить хочу…

— Слушаю тебя, красавица!

— Вань… ты только пойми правильно, хорошо? — заглядывала она ему в глаза.

— Ну говори, говори…

— Вань… ты только со мной встреч сейчас не ищи, хорошо? Не дело это, если о нас судачить начнут. Если бы была хоть помоложе… тогда — еще понять другим можно было бы. А так… сорокалетняя тетка с курсантом спуталась! Куда ж это годно?! Это… не поймут. Или — поймут, но неправильно. И у тебя, и у меня неприятности будут. Не надо такого.

Увидев, как Косов нахмурился, она зачастила:

— Только правильно пойми! Не по-мальчишески, а зрело постарайся… Я… Я сама тебя найду, весточку как-то передам, что… встретиться можно. Хорошо?!

И заглядывала, заглядывала ему в глаза, пытаясь найти там понимание, что она — хочет как правильно, а не просто «отфутболивает» парня после первой же ночи.

— Хорошо… Я все понимаю. А… тебе точно было хорошо? Может мне и не ждать… этой весточки?

— Ну что ты говоришь, глупый! Конечно ждать! И мне было — очень-очень хорошо! Настолько хорошо… что даже и не верится. И мне… мне обдумать все это надо. По полочкам для себя разложить. Я сейчас… как чумная. Голова ничего не соображает, и только радость такая и… теплота по всему телу! Спасибо тебе, Ванечка! За эту ночь спасибо!

Гиршица в санчасти уже не было. Да и вообще — ничего не напоминало о том, что вчера здесь прошло праздничное мероприятие. Все было чисто, все расставлено по своим местам, все — предельно делово и чинно.

«Они тут что — всю ночь убирались? Или все же Юрец деф-ф-фственности лишился? Ишь, какой порядок! Как их Настя «застроила»!».

Анечка была собрана, деловита, подчеркнуто официальна. Доложилась почти по-армейски — что все в порядке, происшествий не случилось, жалоб и обращений — не поступало, больных и раненых в санчасти нет.

«Ну да… чего тут такого-то? Дело-то житейское — ушла начальница с молодым «курком» поздно вечером; пришла с ним же — рано утром… Может они медпрепараты на складе всю ночь получали? Или отчеты и справки готовили?».