— Никак иначе, — беззаботным холодом ответил Харрис, и я грустно хмыкнула. Морозный вечер проникал под одежду, под рёбра, замораживая последние частички сердца.

— Скажи, мне правда нужно меньше разговаривать? Ты, как властный управляющий должен лучше разбираться в качествах, — спросила и ощутила его древесный запах. Он приблизился, продолжая теребить прядку волос.

— Жила была девочка-пепел. Её вечно хотели переделать, перевоспитать, ограничить. Но однажды её украл холодный, эгоистичный и жестокий дракон. И ему всё в ней нравилось, и как она зажигает, и как горит, и как дымит. Если пепел тлеет, то еще не поздно подкинуть огня, девочка, — он шептал ласково, обманчиво сладко и забывчиво. Я распахнула для него зелёные глаза, а он коснулся большим пальцем моей скулы. Щёки загорелись красным, даря обещанное тепло. Он коснулся самого нутра, самих внутренностей. Залез под кожу, выгравировав слова на душе. Что происходит с человеком, когда он начинает чувствовать привязанность? Если пепел тлеет, то еще не поздно подкинуть огня.

— Ты странный, Харрис. Вот ещё одно твоё качество. Ты заботишься обо мне, принимаешь меня настоящую, защищаешь, не отдаёшь никому, кроме себя. А для чего? Чего ты хочешь этим добиться? Я не нужна тебе. Так и делай всё для того, чтобы доказать это, — я отхожу на шаг, теряя близость с его рукой.

— Я сказал тебе, что вижу в тебе ребёнка, которому нужна помощь. Не выдумывай, не строй надежды, не питай ко мне чувств. Человек слаб, когда влюблен, Тереза. А я не дам тебе того, что ты хочешь у меня забрать, — сердце.

— Ребёнок? Ты относился ко мне совсем не как к ребенку, чёрт возьми, — я кричала, отступая от него. Он убрал руки в карманы штанов, смотря на меня с тотальным безразличием.

— Я же просил тебя не смотреть на меня, словно загнанный оленёнок, — он прорычал слова, но сразу же взял эмоции под жестокий контроль.

— Так тебя возбуждал страх и безысходность в моих глазах? — со смехом спросила я.

— Я всегда был падок на тех, кто нуждался в помощи. А ты молча молила меня помочь тебе, будто я — всё, что тебе нужно, — он говорил спокойно, а я горела. Было неправильно и обидно слушать всё, что он доносил до меня.

— Молила о помощи? Молила ублажать меня пальцами, доводя до оргазма? Молила безжалостно целовать меня, будто ища во мне последний глоток воздуха? Молила искать похожих? Не оправдывай моей слабостью свои чувства, чертов мудак, — выплюнула я, подходя ближе к нему. Его выражение лица меня пугало, но я не обращала внимание на грозы и бури в глазах, пока сама горела изнутри.

— Я не скрываю свои чувства к тебе. Теперь я убиваю их, — последнее, что сказала я и заставила его сделать рывок ко мне. Он с силой схватил меня за горло, другой рукой удерживая за спину. Я оказалась в объятиях ловушки, скованной в руках Харриса.

— Не говори мне о своих чувствах. Ты девочка, Тереза, не знающая правильного отношения к себе. Я не сделал для тебя абсолютно ничего, кроме нормального отношения, а ты повелась на него так легкомысленно, подумав о влюблённости. Не кричи о том, что лучше оставить умолченным, — величественная тень Харриса возвышалась надо мной. Было больно, он раз за разом бил по чувственным местам и знал, как сделать ещё больнее.

— Хорошо, Харрис, — обыденным тоном успокоилась я, пытаясь не выражать ничего. Я больше не покажу ему себя. Я последний раз взглянула на него, запоминая каждую частичку лица.

Харрис отступил, и я скрылась в своей клетке, где сразу же поставила холст напротив окна.

Каждый цвет, каждая кисточка становятся моим голосом, громким криком моей души. Я переношу на холст все эмоции, все те непостижимые чувства, которые тревожат меня. Он становится отражением моих глубоких мыслей. Мои краски становятся свидетелями того, что я испытываю. Часто в моих работах есть сплошная абстракция, словно я пытаюсь отобразить сложность своей души. Боль, печаль, разочарования — все это находится здесь, на этом холсте. Я рисую все негативные эмоции, чтобы освободиться от них, чтобы они больше не сжимали мое сердце. Я смотрю на итоговую картину, когда на часах уже глубокая ночь. Оценив трезвым умом холст, я горько усмехаюсь.

Мужчина стоял посреди туманной картины, словно незримый властелин мистического мира. Его силуэт выделялся на фоне серого марева, олицетворяя силу и мужество. Туман, как пелена, окружал его со всех сторон. Он смотрел вперед с непоколебимым взглядом, словно готовый к любому испытанию. Два голубых сапфира светились на фоне тёмных красок. Мой тёмный незнакомец. Я смотрела на холст, замечая в нём Харриса.

Я провожу по засохшей краске подушечками пальцев, очерчивая полные губы Харриса. Табун мурашек разгоняется в пояснице, поднимаясь по спине к сердцу. Откуда они? Что меня испугало? Темнота? Холод? Нарисованный опасный взгляд голубых глаз? Нет. Мурашки неприятно заставляли вздрогнуть.

— Это не от холода и темноты, причиной моих мурашек всегда был ты, — шепчу я, смотря в голубые глаза своего ненавистного искусителя.

Я не спала всю ночь, прощаясь с клеткой, из которой меня кормили с руки, которая подарила мне столько тревожных, запутанных, эмоциональных дней. Я рассматривала белизну потолка, вид из сверкающего в ночи окна, шкафа и себя в отражении небольшого зеркала. Я опустила ноги на вечно холодный пол, по которому не могла ходить без обуви или носков и прошла к стоящему возле окна холсту. Я решила оставить картину Харрису, как подарок и воспоминание обо мне. Я подписала её, чтобы оставить частичку себя, свой почерк, роспись художника.

«Ничто не может изменить то, что мы разные»

Проведав Эйвона, который спал на диване, я провела ладонью по его мокрому от холодного пота лбу.

— Ты уезжаешь? — хрипло больным голосом окликнул он и открыл шоколадные глаза. Я поджала губы от его плохого вида и кивнула.

— Понятно. Ты бежишь, — Эйвон прикрыл глаза, его белые крашенные волосы растрепались на макушке. Он выглядел измученно, будто ночь давалась ему с трудом.

Я ничего ему не ответила и молча вышла из дома. Я обратилась к одному из охранников, который до этого времени, следил за мной, чтобы я не сбежала. А сегодня он сам готов вызвать мне машину, чтобы я ушла. На часах 07:45. На улице морозное, холодное, скрывающее солнце утро. Харрис и жители поместья не успели проснуться, а я уже бегу. Бегу из своей клетки, бегу от места, из которого раньше я мечтала сбежать. Так почему в груди колючее, распирающее, жгучее чувство? Будто выбили из-под ног и заставляют делать то, чего не хочешь? Я покачала головой, кидая мимолетный взгляд на дом Харриса, запрыгивая в машину, которая отвезёт меня домой.

Мой дом. Я стояла на крыльце перед дверью, когда охрана с шокированным выражением лица, впустили меня внутрь. Я сжимала сумку на плече и дрожала, но никогда не признаю, что стою перед своим страхом. Перед местом, в которое тревожно возвращаться, потому что не знаешь ждут ли тебя. Как отреагирует мама? Что она скажет про отца? Какую ложь я должна буду поддерживать?

Дверь открывается и меня обдувает ветерок, я прикрываю глаза в волнении.

— Терра? — раздается итальянский голос Энцо, и я распахиваю глаза, всматриваясь в острые черты лица. Он оброс. Щетина на щеках придает ему мужественности, делая его взрослее своего возраста. Сильный, коренастый, красивый.

Мы смотрим друг на друга, не скрывая свои разглядывания и я медленно осознаю, что внутри меня пусто. Сердце не бьется в волнении, руки не дрожат и не потеют, а дыхание остается спокойным и ровным. Тереза три месяца назад расплылась бы в счастливой улыбке, увидев оценивающий взгляд Энцо. Но не сейчас, ведь что-то изменилось. Я поменялась.