— Я точно огрею тебя душем, — улыбнулась я, делая глоток.

— Будет причина присоединиться.

— Глупости! «1984» Оруэлла — это единственное важное произведение о тоталитаризме, и оно точно должно быть включено в список классики, — уверенно сказала я, смотря на то, как красиво он качает головой. Наш спор о книге выглядел, как звуковая драма, мы стояли на двух противоположных сторонах и доказывали свою точку зрения.

— Ты очень много говоришь, но на удивление, я отдыхаю от этого, — признался он, от чего я засияла. Я выпила уже третий бокал вина и все вокруг было покрыто пеленой, кроме сидящего рядом Харриса.

— А я говорила тебе! Из нас вышел бы отличный дружеский союз, мне нравятся твои странные мысли, — улыбнулась я и ощутила на себе тяжесть тела, Харрис прильнул к моей шее, опираясь рукой о мою ногу. Я задержала дыхание и замерла, чувствуя дыхание мужчины на своей шее. Мой низ потянул приятные нотки мелодии от его действий, и я закусила губу.

— Харрис?

— Мы не друзья, Тереза и никогда не сможем ими быть, — прошептал Харрис, находясь в области моей шеи, от чего каждое его слово создавало тёплый ветерок.

— Я твоя заложница, — сказала я и почувствовала терзание в груди.

— Я испорчу тебе жизнь, а ты любезно споришь со мной о классике, пьёшь вино и смеёшься, — ответил он.

— Тебя это беспокоит? — после моего вопроса он сдвинулся, встретившись со мной глазами. Я сглотнула, он был так близко, что казалось, стоило открыть рот, я соприкоснулась бы с ним. Я рассматривала его пухлые губы, всего в сантиметре от меня, сапфировые глаза и не дышала.

— Меня беспокоишь ты, — произнёс он и фатально поставил точку. Моё сердце забилось в тот самый миг, как он находился рядом и смотрел в мои глаза. Момент моего сердцебиения был похож на быструю съёмку расцветающего весной цветка.

— Беспокою? То есть как? Я иногда много разговариваю, ты прав. Но я могу начать говорить по делу, — начала я, но поднятый палец Харриса заставил замолчать. Его тёмные ресницы обременяли два красивых голубых глаза.

— Ты спокойна. Не устраиваешь мне истерики, хотя любая на твоём месте давно бы из ума выжила от сказанной информации, — начал Харрис.

— Скорее всего ты просто не понимаешь всю проблему, ты не видишь её сполна, поэтому так спокойна, — закончил он, в упор смотря на меня.

— Я знаю только то, чего я хочу добиться. Я не доверяю тебе, но я доверяю своим мыслям и полученному от отца опыту, — неуверенно сказала я, уже не зная, так ли прав был мой отец.

— Твой ум — это место, где происходит большинство проблем. Мысли могут быть и ловушкой, нужно уметь доверять им на дистанции, — чётко сказал мужчина. Я чувствовала себя, будто нахожусь на лекции у преподавателя.

— Проводишь мне нравоучения? — хмыкнула я, заставив его посмотреть на меня. Харрис властный мужчина, который проявляет авторитет, уверенность и способность принимать важные решения. Его спокойствие пугает, его хладнокровие выбивает с толку, но одновременно он обладает харизмой и чувством ответственности. Если бы мы встретились в повседневной жизни, я бы мечтала о нем в самых сокровенных снах. Мой отец, не раздумывая, принял бы такого мужчину в дом.

— Ты юная, Тереза, и между тем на тебя свалилась большая ответственность. Я переживаю, что ты будешь мне только мешать, а не помогать, — честно признался Харрис.

— Я не меньше твоего хочу оставить компанию себе, потому что, что бы мне не говорили другие, компания отца — это его личный большой труд, ему пришлось многим пожертвовать, чтобы добиться таких успехов. А какой-то самозваный наглый мужчина собирается лишить его дела всей жизни, — бурчала я, сжимая кулаки, от чего на ладонях оставались отпечатки от ногтей.

— Пожертвовать многим, как и своей родной дочерью, — саркастично отреагировал Харрис на мои слова, разозлив меня.

— Я поплачу об этом завтра, если ты об этом. А сегодня мне нужны чёткие ответы на вопросы о том, что ты собираешься делать и каков план, — скомандовала я. Его указательный палец направился в мою сторону, прищурив взгляд, он стал опаснее.

— Пока ты в моем доме и ешь мою еду, командую тобой я, стрекозка. Не переходи границы дозволенного, иначе мне ничего не останется, как запереть тебя в подвале до твоих полных полномочий и пристрелить, как только ручка распишется на бумаге, — серьёзно повторил он, я вздохнула.

— Не думай, что я буду подчиняться и стоять перед тобой на коленях. Я по-прежнему считаю твой контроль неуважением, хоть и благодарна тебе за все оказанные условия. И ты не любишь пачкать руки, — сказала я его словами, заставляя уголок его пухлых губ приподняться. Он потянулся ко мне и двумя пальцами взял локон моих русо-рыжих волос, наматывая их.

— Для тебя я придумаю самую испачканную и грязную смерть, если не закроешь свой рот и поверь, ради такого стоит замарать руки, — от холодных слов все вернулось на свои места. Он не мой друг, он не мой знакомый. Он мой враг. Он мой антагонист.

— Это так удивительно, знаешь. Моя мама вечно затыкала мне рот, а отец создал для меня самое благоприятное положение, я ни в чем и никогда не нуждалась. В моей жизни было две проблемы: травящие меня дети, но некоторые дети по истине злые и отсутствие фантазии перед важной сдачей эскиза или картины. Если с первой проблемой я справилась за счет возраста, со второй он не в силах был помочь. Я действительно слабая и способна лишь подчиняться, — пожав плечами, я поставила бокал на стол. Он сидел молча, если бы я не видела его краем глаза, подумала бы, что я в комнате одна.

— Люди адаптируются ко всему, если хотят выжить, — напомнил его бархатный голос и я подняла усталые глаза.

— Знаешь, если бы мы встретились при других обстоятельствах, я бы скорее всего влюбилась в тебя. Ты мне кое кого напоминаешь из моего детства, — я прищурила глаза, осматривая широкие плечи мужчины. И правда, со спины он очень похож на моего спасителя.

— На кого я похож?

— В детстве, когда меня обижали другие дети, пару раз меня спасал старшеклассник, — я глупо улыбнулась и посмотрела на своих ноги, будто это скроет мою тоску.

— И по удивительной случайности, когда он меня находил, я всегда была заперта. Я была в темноте. А он каким-то чудесным образом находил меня и выводил на свет, будто каждый раз молча говоря, чтобы я не сдавалась и помогал найти путь. Я всегда была заплаканной настолько, что приходила в себя только тогда, когда он давно уже уходил, — я нахмурилась, вспоминая красочные детали. Он всегда оказывался рядом, будто чувствовал меня. Мне было 9, а ему предположительно 17, и он заканчивал школу. Я так и не узнала его настоящего имени.

— Почему ты решила рассказать мне это? — с холодной отстраненностью спросил Харрис, его руки были скрещены на груди. Почему? Почему смотря в два голубых айсберга, я рассказала о своем детстве? Он манил и пленил мой разум, побуждая говорить без умолку.

— Мне одиноко, — я пожала плечами и от этого жеста окончательно устала, прислонившись спиной к дивану.

— Я не лучшая компания для твоего одиночества, Тереза. Почему ты решила, что влюбишься в меня? — спросил резко он. Я могла видеть, как на черную футболку падает свет лампы. Закусив губу, я хмыкнула, но даже на это с трудом нашла силы.

— Ты видел себя? Стойкий, уверенный, холодный, обладаешь сверхъестественной харизмой и красотой, — я описала его своей свободной рукой и задержалась на теле.

— Разве не очевидно? На тебя что, не вешаются девушки? Да даже на том чертовом рауте каждая готова была станцевать с тобой как при людях, так и устроить приватный танец, — я от чего-то глупо засмеялась, заставляя его желваки задвигаться. Он злится?

— Прекрати ругаться, — лишь ответил он и я закатила глаза, делая небольшой выпад к нему.

— А то что? — с дерзостью спросила я и сразу же откинулась обратно на спинку дивана. Глаза Харриса, обрамленные густыми ресницами и хмурыми бровями, расширились. Гнев. В нем забурлил гнев, потому что как объяснить его действия, я не в силах. Его рука, преодолев расстояние, между нами, грубо сжала мое горло. Я закатила глаза, глотая воздух, смотря только в его чувственную сторону, которую мне нравится выводить.