— Что ты забрал у него?

— Тебя.

— Меня? Что ты ему предложил?! — я не сдержалась и сжала кулаки под столом, вызывая искру в его глазах. Он столько раз делал мне больно своими словами, что я боялась, как бы не захлебнуться.

— Сделать тебя своей, — беззаботно ответил он, выбивая воздух из моих легких.

— Своей? Женой? — переспросила я и он покачал головой. Харрис был идеалом мужчины, но его прическа всегда шла наперекор величественному виду. Они растрепались, некоторые тёмные локоны спадали на лоб. Величественный волк в деловой позе смотрел на меня с азартом в глазах.

— Больше, чем просто женой. Я хотел сделать тебя продолжением себя, своей копией, своей тенью. Женщиной, способной стоять наравне со мной. Женщиной, перед который бы склонялись все остальные, словно перед самым сильным их кошмаром, — признавался он с напором. Голова закружилась от его признания, и я захлопала ресницами, пытаясь привести дыхание в норму. Он не собирался делать меня своей женой, он собирался вырастить и воспитать меня под себя.

— Что тебе помешало?

— Чтобы сделать тебя копией себя, я должен был сломать тебя. Изранить, выбросить, истоптать, причинить настолько сильную эмоциональную боль, что ты бы забыла, как дышать для того, чтобы появилась новая сильная личность, — от его спокойных и холодных слов я поморщилась, мне вдруг стало не по себе. Я смотрела не на того Харриса, каким он казался мне поначалу. Я смотрела на робота, чей мозг работал настолько быстро и изящно, что можно было заметить шестерёнки. Он использовал людей в своих целях, как использовал и меня. Но теперь мы используем друг друга ради собственной выгоды.

— Ты не смог, — сказала я и он кивнул. Официант принес наш заказ, но я смотрела на еду и понимала, что не смогу её съесть. Кусок в горло не лез после признания.

— Я не смог, потому что в тебе уже была личность. И мне странно, что ты, такая маленькая, принесла столько муки мне, такому большому, — хмыкнул он и наклонился к еде, будто до этого мы обсуждали искусство, политику и лошадей. Беззаботность и холод в его эмоциях ужасал меня.

— Тебе помешала моя личность? Что именно? Наивность, разговорчивость, доверие? Чёрт, я поражена, — я разочарованно покачала головой.

— Мы уже были похожи, — признался вдруг Харрис, даже не поднимая своей головы. Я молча буравила его раскрытыми глазами, будто добьюсь объяснений его слов. Сломать меня… Вот о чём говорил мне Эйвон, вот что предлагал Харрис. Они намеревались изранить меня, но прихоть Харриса изменилась и это поражало и ранило меня до глубины души. Моё отношение к нему стало напоминать боль, которую я не могла остановить. Я была с душевной готовностью открыться, но он всегда был недоступен. Всё с самого начала было неправильным, всё, воспринятое мной, как проявление его чувств — ни что иное, как план. И я поздно осознала это, но теперь я смотрела на Харриса по-другому. Я смотрела на настоящего гениального манипулятора.

Я молча доела обед, заказанный Харрисом и не проронила ни слова. Ему позвонили, и он сделал короткий перерыв, встав и скрывшись в уборной. А я размышляла и чем больше думала, тем сильнее сжималась грудь. Состояние, когда мы чувствуем, что силы и эмоциональные связи, которые держали нас вместе, исчезают и ослабевают. Это чувство, когда мы чувствуем себя утраченными, неполными и оторванными от окружающего мира.

Харрис вернулся и увидев мой сосредоточенный взгляд, склонился надо мной, одной рукой опираясь о стол, а другой держа спинку моего стула.

— Что ты чувствуешь? — он будто высмеивал моё состояние и я подняла глаза, нахмурившись.

— Больно? — спросила и утвердила я, заставив его наклонить голову так, что чертовы голубые глаза заполняли всё моё сознание. Его глаза не давали потеряться.

— Боль теперь твой назойливый и верный друг, Тереза. Но ты станешь сильнее, а я добьюсь своего.

Всю ночь я не смыкала глаз, поэтому решила заварить поздний чай. Мне было по-прежнему смешно с того, что дом, где меня насильно удерживали, стал ближе родного дома, где меня стыдливо прогнали. Прогнали, будто я не родная дочь своей матери, будто я нарушила закон и обрекла свою семью на верную смерть. А я всего лишь потерялась, запуталась, неизвестность сделала свое дело, загнав меня в тупик.

Эйвон спал на диване, я не смела ему мешать, но блондина разбудил свет кухни. Он помычал и попытался подняться, на что я громко шикнула.

— Лежи и не двигайся, — буркнула я, а он широко улыбнулся. Парень был под таблетками, под большим количеством обезболивающего и его голова пьяно плыла.

— Обычно девушки говорят такое, когда собираются оседлать меня, — мечтательно пропел парень и я засмеялась.

— Боже, Эйвон, ты даже в больном состоянии остаешься полным придурком.

— А как без этого, малышка? — хихикнул блондин и упал на диван. Я минуту проследила за ним, чтобы он не смел встать и обернулась только тогда, когда хлопнула дверь. Я вышла в холл, встречая незваных гостей и встала в ступор, разглядывая дикого Харриса. Он учащённо дышал, его чёрная рубашка была наполовину расстёгнута. Я медленно скользила по его телу взглядом, пока не дошла до рук. Странный ужас охватил меня. Его рука была в засохшей крови, которую он с силой пытался оттереть. Он не видел меня, я стояла в тёмном дверном проёме зала, зато лунный свет освещал его царственный и жестокий вид.

Он был человеком безжалостной натуры, а его жестокость проникала до самых глубин моей души. Я пыталась найти в себе силы, чтобы выстоять, но его присутствие окутывало меня тьмой и угнетением. Я был запугана и ощущала, что никогда не смогу освободиться от его железной хватки, если подойду к нему. Тем не менее, я кинулась к Харрису, как самый глупый, нелепый, несуразный и жалкий оленёнок бросается в лапы властному, повелительному и твёрдому волку.

Я не боялась за свою жизнь и отбросила назад крадущийся по спине страх за себя. Я боялась за него.

— Ты ранен? Что произошло? Тебе нужно обработать раны, Харрис, иначе пойдёт инфекция, как у Эйвона. Чёрт, это же надо было так пострадать, — лепетала я, касаясь его широкой ладони. Он молчал, и я боялась поднять глаза.

— Нужно вызвать врача, — уверенно сказала я, перебив своё запыхавшееся дыхание в норму. Харрис поднял руку, занося её за мою голову и касаясь моих распущенных волос.

— Большие, чуть раскосые с опасной лисичьей формой. Зелёные, как первая весна, — шептал он так тихо, что я еле услышала последние слова. Он говорил о моих глазах, продолжая трогать волосы. Глубокие голубые глаза, словно искрятся льдом. Их холодность настолько интенсивна, что создает ощущение, будто ледяная стужа проходит сквозь хрупкое тело.

— Тебе нужна помощь, — я прохлопала ресницами, ощущая странное давление на сердце. Я не могу продолжать так стоять и слушать его слова, позволять трогать себя, будто ему до сих пор это позволено. Но проблема была в том, что ему действительно позволено. Даже дикому, холодному, жестокому, я позволю трогать себя и залезать глубоко в грудную клетку, оставляя там свою ледяную стужу.

Он — суровая зима, но смотрел на меня так, будто я его первая весна.

— Помощь? — будто пришел в себя и посмотрел мне за спину, отвлекаясь от разглядываний моих волос и лица.