Поравнявшись с Андрюшей, со всей силы врезала ему, попала в грудь и особого урона не нанесла.

Домой мы шли вместе, Андрюша остался стоять, а по трассе прогрохотал «Икарус», на который он опоздал.

— Вот зачем он это сделал? — задала риторический вопрос бабушка.

— Ревнует, — ответил я. — Раньше он был единственным любимым внуком, а теперь появились мы, и ты большую часть времени проводишь с нами. А еще в прошлый раз, когда собирались все вместе, он обижал Борю, и мы подрались. Точнее — устроили дуэль, и я его победил. Вот он и затаил обиду.

Лучше сразу сказать правду, чем множить ложь.

И опять бабушка повела себя правильно с точки зрения морали, кивнула.

— Я помню, как Наташа и Боря от него шарахались. Много пачек испортил этот остолоп?

— Пока не знаю, — пожал плечами я. — Почуял запах, глянул в пакет, а там… Ты ведь не говорила ему, что я должен приехать?

— Нет.

— Вот он и решил нагадить, смыться, а потом сказать, что так и было, сами разбирайтесь.

Шавки все не могли угомониться, носились вдоль заборов и верещали. Возле дома Канальи я увидел гнилой «жигуль» и торчащий из-под капота зад Алексея.

— Привет, дядь Леша! — крикнул я.

Каналья распрямился и ударился затылком о капот. Помахал мне, протягивая вперед черные от масла руки.

— И тебе привет! Рад видеть! Руки я тебе не подам, извини.

Я показал ему «класс» и попытался улыбнуться, хотя было нерадостно.

На кухне, потеснив недоумевающего Юрку, мы первым делом принялись осматривать товар. В одном пакете было повреждено шесть пачек, в другом — четыре. Почти половина. И как же здорово, что вторая половина, та, что для торговли в выходные, придет только завтра.

— Это че это? — спросил Каюк.

— Андрей испортил кофе, — объяснила бабушка.

Каюк выругался, шлепнул себя по губам, но отчитывать его никто не стал.

Бабушка вертела в руке пачки, прикидывала, можно ли аккуратно раскрыть упаковку и заклеить. Это было бы реально сделать с пачками из будущего, эти же представляли собой квадратные брикеты, кофе после вскрытия требовалось так же спрессовать, что не представлялось возможным. К тому же четыре пачки были насквозь пробиты ножом и испачканы содержимым, что может навести покупателей на мысли о подставе.

— В принципе, мы не в убытке, — вслух рассуждал я. — Чем врать и выкручиваться, можно тупо заклеить порченые пачки и продать по себестоимости в рестораны и кафе, у меня есть там клиенты, а им все равно, содержимое-то не пострадало. Обидно только, что ничего не заработаем.

— Обидно, что такое делают — свои, — вздохнула бабушка, грузно опустилась на стул, закрыла лицо руками, плечи ее мелко затряслись.

Эта женщина стреляла фрицев, ползала по-пластунски в грязи, замерзала в окопах и, наверное, не плакала. На пару секунд я растерялся. Уместно ли будет мое сочувствие? Может, ей отвратительно проявлять слабость? Но я все равно встал и обнял ее — оттолкнет так оттолкнет. Юрка шагнул к нам, но не решился присоединиться. И еще больше захотелось нахлобучить братца. Поймать на остановке и бить, бить до кровавой юшки, а потом долго возить мордой по асфальту.

Но Андрюша пришел сам, как побитый щенок. Молча сел на корточки возле пакетов, достал испорченную упаковку, долго вертел в руках и проблеял:

— Наверное, это как-то можно исправить. Можно ведь? Если клеем аккуратно свести края разрыва…

— Там не только бумага, но и под ней — фольга, — сказал я холодно. — И представь лицо покупателя, когда он обнаружит, что ему подсунули брак.

Андрюша забормотал:

— Десять тысяч? У меня есть тридцать две. На новый плеер копил. Я отдам. — Он тронул бабушку за ногу. — Отдам, слышишь?

Бабушка распрямила спину. Удивительно, но ее лицо не распухло от слез, недавнюю слабость выдавали лишь красные глаза и влажные щеки.

— Зачем ты так подло поступил? — спросила она и прошипела: — Ты понимаешь, что я отвечаю за товар, и ты меня подставил⁈

Юрка, почувствовавший себя не в свой тарелке, вышел из кухни. Братец потупился и повторил:

— Я отдам… Только, пожалуйста, маме не говори!

Бабушка поднялась. Отдернула юбку и пнула Андрюшу, опрокинув его на спину.

— Ах ты… щенок! Пошел вон отсюда! — Пинок. — Чтоб ноги твоей, — пинок, — в моем доме больше не было!

Братец выставил вперед руки:

— Я больше не буду! Бес попутал!

— Падлюка! Выродок! — ярилась бабушка.

Андрюша пулей вылетел из кухни во двор, оттуда — через калитку за улицу. Бабушка его передразнила:

— Пожалуйста, маме не говорите! В первую очередь ей и скажу. Чтобы знала, какой выродок у нее растет!

Она подняла пакет с уткой и перекинула через забор.

— Проваливай!

Андрюша поплелся прочь, придерживаясь за бок. Бабушка направилась в дом и сразу же шагнула к телефону, принялась крутить диск, а потом живописала Андрюшину провинность. Видимо, тетя Ира защищала сына, потому что бабушка сорвалась на крик — типа, ты понимаешь, какой Андрюша подлый? Ничего святого у него нет!

Скорее всего, тетя Ира примет сторону сына. Как бы подличать не стала и чинить мне препятствия, она ведь уже пыталась! А теперь из-за меня, гада, ее деточке досталось! Надеюсь, у бабушки хватит авторитета поставить ее на место. А если нет, Ирина — не единственный проводник, мы уж со всеми перезнакомились, будем работать через других.

Было неловко оставлять бабушку в такой момент, но я должен был ехать: меня ждал валютчик и вечером — наши на базе, я пообещал им тренировку. Жестом я подозвал Юру и сказал:

— Присмотришь за ней?

Он кивнул, а я вернулся в кухню, где бабушка неподвижно сидела, глядя в одну точку. Заварил ей и себе кофе, разбавил сливками и сказал, ставя чашку напротив нее:

— Спасибо за поддержку.

— А как еще поступить? Выгораживать крысу только потому, что он свой? — Она сморщилась и покачала головой. — Посчитай убыток, я заплачу за порчу товара.

И тут меня снова взяло зло, я шлепнул по столу.

— Нет! Во-первых, пусть сам отвечает за свой поступок, лишается карманных денег. Он не пятилетка, а почти взрослый мужик. Во-вторых, никакого убытка нет. Я продам бракованное вполцены и верну то, что вложил. Вопрос исчерпан.

Бабушка кивнула. Мы обнялись и распрощались. Переложив уцелевший кофе в рюкзак, я покатил на рынок, к валютчику.

Он был на своем обычном месте. Помощница, молоденькая девушка с барсеткой, рассчитывала клиентов под его чутким надзором. Прищурившись, посмотрела на свет через долларовую бумажку, подозвала Павла, он долго изучал купюру и вернул ее владелице, покачав головой. Видимо, фальшивой оказалась. Та принялась доказывать, что нет, но валютчик был непреклонен.

Когда наконец эта торговка поплелась прочь, к валютчику подошел я с товаром, получил свои деньги, и он сказал:

— Тебя тут местная шантрапа искала.

— Это еще кто? — насторожился я.

— Да мелкий пацан и девчонка. Раньше грязными были, теперь ухоженные, все из себя. А я и не знаю, что им ответить.

Света и Ваня? Что им нужно?

— Когда это было?

— Вчера вечером. Может, свой адрес мне скажешь?

Ага, разбежался. И ключ от квартиры, где деньги лежат. Зачем сиротам я так срочно понадобился, что они ищут меня через третьих лиц? Вроде бы все хорошо складывалось, нашлась женщина, готовая о них заботиться, что же случилось?

— Извини, не могу, — развел руками я. — Девочка — забавная такая блондинка?

— Да, и брат ее. Они что, семью нашли?

— Типа того. Я их опекаю. С ними еще пацан, он тут машины моет.

— Зачем это тебе? — удивился валютчик. — Лишних денег много? Все равно нормальные люди из них не вырастут, они давно на улице, у них уже мозги поплыли.

Вопрос я проигнорировал, уточнил только:

— Где сейчас эти дети?

— Без понятия. Мне больше интересно, почему они именно ко мне подошли.

— Может, видели нас вместе, — предположил я. — Они ж тут давно вертятся.

— Надеюсь, не будет кто-то более серьезный так тебя искать, через меня.