– Пожалуй, Нокс сможет обратить ее в истинную веру! – со смехом воскликнул Мортон.

– Существует опасность превратить дело в шутку, – с тревогой заметил Мейтленд. Его товарищи казались слишком веселыми и легкомысленными. – Джентльмены! – Он повысил голос и хлопнул ладонью по столу. – Мы говорим о вашей королеве! Помните, мы нуждаемся в ней, нуждались в ней с тех пор, как умер король, оставивший нас без сюзерена, и должны быть благодарны судьбе за то, что у нас есть замена.

– Судьбе? – Мортон снова закатил глаза и стал похожим на мастифа. – Это был Бог.

– О да. И лорды Конгрегации должны довериться Его воле.

– Разумеется, – спокойно ответил Мейтленд.

– Мы отправим письмо, – сказал лорд Джеймс. – И я лично последую за ним, если мы не получим скорого ответа. У нас остается мало времени.

Май пришел во Францию как языческий дух, приветствуемый цветами, распускавшимися на лугах и вдоль речных берегов. Весна открыла свою шкатулку и выпустила на волю цветочные ароматы с теплыми ветрами. Ее белые одежды угадывались в пене ручьев и в стайках облаков, проносившихся в ярко-синем небе.

Мария, тоже одетая в белое, ехала по сельской местности, одушевленной прикосновением весны. Оставив Париж позади, она в полной мере ощутила, как непреодолимое течение жизни уносит в прошлое мертвого Франциска. В запертых дворцовых покоях время могло застывать на месте, но здесь, под открытым небом, все было по-другому. Когда умер Франциск, землю словно сковало льдом; теперь повсюду можно было видеть молодую траву, фиалки и ландыши.

Она чувствовала себя совершенно отрешенной от весенних зрелищ, как будто ее белое траурное платье и вуаль воздвигли преграду, через которую ничто не могло проникнуть – ни новые надежды, ни простые радости. Но она делала то, что нужно было сделать, и следовала на коронацию Шарля, младшего брата Франциска, в прекрасный Реймский собор, где менее двух лет назад короновали самого Франциска.

«Двадцать один месяц между двумя коронациями, – подумала она. – Лишь год и девять месяцев он был королем, а я королевой Франции. Два лета и одна зима».

Мгновенный укол боли в ее сердце сменился привычным безразличием.

«Но тогда я была счастлива! – подумала она. – Так счастлива, что даже не думала об этом, не ценила этого и не пыталась продлить драгоценные моменты. Счастье промелькнуло и рассеялось, как утренний туман».

«Почему я не уделяла этому больше внимания? – размышляла она. – Почему я так небрежно относилась к своей радости? Даже мои воспоминания относятся только к вещам: мраморные колонны, золотые солонки, знамена с королевскими лилиями, серебряные трубы и розовое масло, проворные белозубые гончие, пылающие факелы и шелковые балдахины, послы в бархатных камзолах и прокламации на веленевой бумаге с печатями из оранжевого воска…»

Она сидела, наблюдая за коронацией Шарля под именем Карла IX в просторной и прохладной красоте Реймского собора, слушая гулкие слова торжественной церемонии. Когда Франциск был коронован, двор находился в трауре по Генриху II, а Екатерина то и дело принималась плакать. «Теперь я не могу видеть из-за слез, – подумала Мария. – А она…» Она оглянулась на Екатерину Медичи и сразу же заметила радостное волнение королевы-матери. Екатерина старалась запомнить каждую подробность коронации, и ее глаза возбужденно блестели.

«Это потому, что теперь она будет править во Франции, – решила Мария. – Она наконец достигла своего. Генриха больше нет, Дианы тоже, Франциск умер, а со мной покончено, как и с влиянием моих старших родственников. Ей не нужно делиться властью ни с кем до тех пор, пока Шарль не вступит в брак.

Мои дяди пытались убедить меня выйти замуж за Шарля. Екатерина никогда бы не допустила этого. Последнее, чего она хочет, это снова делиться своей властью. Но никто так и не понял, что это последняя вещь, которой я сама могла бы пожелать для себя. Мне не нравится Шарль; в нем есть что-то дурное. Приступы меланхолии у него чередуются со вспышками гнева, он пинает своих собак и бьет слуг. Он сосет сахарную воду из бутылочки и смотрит на меня как безумный. Нет, такой жених мне не нужен. Остается лишь пожалеть ту женщину, которая станет его супругой».

Трубные звуки провозгласили, что Франция обрела нового короля, Его Христианнейшее Величество Карла IX.

Не очень далеко от собора и также в Реймсе находилось аббатство Сен-Пьер, где Мария собиралась расположиться на ночлег. Ее тетя Рене была там аббатисой, и тело ее матери в течение недели должны были там захоронить. Протестантские лорды наконец расстались с Марией де Гиз, которая обретет последний покой у себя на родине.

Вход в аббатство находился на вершине холма. Дорога, ведущая к нему, была прямой и с обеих сторон обсажена высокими платанами. Их листья только начинали прорезаться, создавая тонкую зеленую дымку на темных ветвях над головой.

Огромная дверь как будто влекла Марию к себе, обещая ей запретные вещи, иногда происходившие в снах. Однако, приблизившись к двери, она ощутила покой и облегчение, а не опасность.

– Добро пожаловать, Ваше Величество, – сказала привратница и низко поклонилась ей. Потом за ее спиной появилась округлая фигура Рене де Гиз.

– Здравствуйте, дитя мое, – поприветствовала она и обняла Марию. – Пойдемте и отдохнем.

Впервые кто-то предложил ей что-либо с тех пор, как умер Франциск, и не потребовал ничего взамен.

Рене отвела ее во внутренний двор, где все тоже говорило о весне. Они устроились на каменной скамье напротив колодца, окруженного цветущими айвовыми деревьями. У их ног, прямо рядом с вымощенной кирпичом дорожкой, начиналась грядка с душистыми растениями: кориандром, аконитом и полынью.

– Значит, все закончилось? – спросила Рене.

Мария кивнула.

– И…?

– Придворные отправились во дворец епископа на банкет в честь коронации. А я… – Она пожала плечами. – Я здесь.

Мария надеялась, что Шарль и его мать не обидятся, хотя это уже не имело значения. Она не смогла бы вытерпеть блеска, шума, веселья, золотых тарелок и жирной еды. И танцев, особенно танцев.

– Я больше никогда не буду танцевать! – воскликнула она.

– Чепуха!

Неужели она действительно подумала вслух? Она не собиралась этого делать.

– Вы слишком молоды и полны сил, чтобы отказываться от танцев, – настаивала Рене. – Со временем Бог вернет вам силы.

Она без приглашения взяла Марию за руку и крепко пожала ее. Как ни странно, ее прикосновение не показалось девушке оскорбительным. «Обычно никому не позволено трогать меня, – удивленно подумала она. – Как и мне не позволено никого трогать, кроме моих собак, конечно. Но только не людей. Как это странно…» Внезапно она почувствовала непреодолимую усталость.

Проходило время; она не знала, как долго они сидели в молчании, но начало смеркаться, а соцветия на ветвях айвы налились опаловым сиянием. Прозвонил колокол.

– Вечерняя служба, – тихо сказала Рене и помогла ей встать. Поднявшись, Мария почувствовала себя более свежей и отдохнувшей, чем за последние несколько месяцев. Она последовала за аббатисой в часовню и, словно лунатик, позволила словам вечерней службы ласкать ее слух.

Deus in adjutorium intende, Domime ad adjuvandum me festina…

И:

Да не возвеличится мое сердце, Господи, Да будет мой взор смиренным…

Слова казались ей мягкими и целебными, как топленое молоко.

«Я совсем измучилась из-за смерти матери, – подумала она. – И все это… – Она обвела взглядом безыскусную часовню с гулкими стенами. – Все это кажется мне более теплым и утешительным, чем королевские покои. Здесь, у алтаря, будет покоиться моя мать. Она всегда будет слышать эти голоса, будет окружена этой любовью. А я уйду во внешний мир, чтобы занять ее место».

Прозвучали последние ноты вечернего псалма.

Все было таким знакомым! Она стояла здесь раньше, слышала такие же голоса и содрогалась от этой красоты…