Екатерина никогда не уставала восхищаться фонтаном, и Марии нравились фаянсовые рептилии, окружавшие бассейн: блестящие зеленые лягушки, хищные крокодилы и полосатые гадюки, свивавшие кольца на сухих валунах, словно готовясь к нападению.

Шум падающей воды заглушил голос Франциска, звавшего их. Лишь взмахи его рук в конце концов привлекли их внимание. Он неуклюже бежал по ухоженной гравийной тропинке, припадая на одну ногу, и солнце поблескивало на пряжках его туфель. Через год после вступления на трон он превратился в бледную тень самого себя. Он вытянулся, как бледное пещерное растение в поисках солнца, и был таким же тонким и чахлым.

– Maman! – крикнул он. – Мари!

Они остановились и подождали его.

– Гугеноты, – выдохнул он. – Мне сообщили, что… что…

Екатерина шагнула вперед и забрала у него письмо.

– Они снова затевают неладное. Есть только один способ справиться с ними: растоптать их, словно ядовитых змей, какие они и есть на самом деле. Нужно изобразить жалость и готовность к примирению, а потом уничтожить их!

Франциск стоял, угрюмо переводя взгляд с матери на жену.

– Но если я дал слово короля, как я могу не сдержать его?

– Да, это было бы отвратительно, – согласилась Мария. Она смело посмотрела на Екатерину: – Что именно вы предлагаете?

Старшая из женщин пожала плечами:

– Ничего особенного, – ответила она. – Но вы не должны быть такой легковерной и привередливой, если надеетесь стать хорошей королевой.

«Но я всегда считала, что доброе сердце – лучшее качество для правителя, – подумала Мария. – Нельзя отказаться от честности и милосердия, не предавая истину. Нужно относиться к своим подданным так же, как к самой себе».

Она прикоснулась к длинному ожерелью из черного жемчуга, свадебному подарку Екатерины Медичи, и поймала ее критический взгляд. Екатерина мало-помалу становилась все более смелой; она тоже выходила из тени покойного короля. Не секрет, что ее взгляды на политику были диаметрально противоположны взглядам Гизов.

«Все они хотят править Францией, – с внезапным отвращением подумала Мария. – Они по-прежнему считают меня и Франциска послушными детьми, которые будут следовать их указаниям. Точно так же, как лорды Конгрегации в Шотландии думают, будто они могут издавать указы от имени детей монархов…»

– Слишком много обмана и слепого повиновения советам Макиавелли, – вслух произнесла она. – Я не буду так поступать, и люди постепенно начнут доверять мне и поймут, что слово государя заслуживает уважения.

– Мечтательница! – произнесла Екатерина.

Мария покосилась на ее недовольное лицо, и внезапно ей захотелось оказаться где-то далеко, там, где глаза свекрови и дядей не будут постоянно устремлены на нее, изучая и взвешивая ее поступки. Ей хотелось уже сейчас выехать на осеннюю охоту вместе с Франциском. Он всегда оставался ее другом и никогда не хотел видеть в ней нечто большее или меньшее, чем она сама.

Поздней осенью французский двор переехал в Орлеан, где в близлежащем Орлеанском лесу с дубовыми, грабовыми и сосновыми рощами, разделенными торфяными болотами, имелись все условия для превосходной охоты на диких зверей и водоплавающих птиц. Франциск обожал охоту; он унаследовал эту черту от своего деда Франциска I. Желание охотиться у него порой граничило с одержимостью. Он предпочитал охоту учебе, еде и любым другим занятиям; хуже того, он ставил охоту превыше всех государственных дел.

Возможно, его нежелание возвращаться к королевским обязанностям объяснялось еще и тем, что текущие дела не предвещали ничего хорошего. Последователи Кальвина укрепили свои позиции во Франции; гугеноты, с их жестко дисциплинированными «ячейками», превратились едва ли не в альтернативное правительство по сравнению с королевским двором, регулярно переезжавшим из одного замка в другой в поисках развлечений. Братья Гизы – герцог, недавно назначенный военным министром, и кардинал, получивший пост министра финансов, – поощряли короля в его развлечениях и убеждали доверить им управление всеми остальными делами. Они знали, как разобраться с гугенотами: их надо было просто уничтожить. Их не устраивало ничто, кроме поголовного истребления противника.

Король не соглашался с ними, и хотя Мария всерьез беспокоилась и пыталась помешать планам старших Гизов, они предпочли подождать, когда Франциска уложит в постель очередной приступ одной из его многочисленных болезней, а их племяннице придется исполнять свою главную обязанность – сиделки при больном муже. Пока король находился в седле или в постели, Гизы могли поступать так, как им заблагорассудится.

Франциск устал от охоты в окрестностях Орлеана и решил совершить экскурсию в густой лес рядом с Шамбором. Погода выдалась чересчур холодной для ноября, но хотя Франциск был явно нездоров – его лицо усеивали красные пятна, а кожа всего тела приобрела свинцово-бледный оттенок, – он страстно желал продолжить охоту. Как и у Франциска I, во время преследования добычи его глаза хищно блестели, к тому же ему приходилось до предела напрягать силы своего организма, основательно подточенные последней стадией сифилиса.

Мебель и вещи из Орлеанского замка отправили в Шамбор, но в то утро, когда они должны были выехать туда, у Франциска появилась мучительная боль в ухе, настолько сильная, что он не мог двигаться. Его быстро уложили на соломенный тюфяк на полу, потому что в комнате не осталось мебели. У него началась лихорадка – он лежал в бреду, стуча зубами и мечась на тюфяке.

Мария заняла место рядом с ним, как это уже много раз случалось раньше. Франциск часто испытывал подобные приступы, и их всегда удавалось облегчить с помощью смеси из яичного желтка, розового масла и скипидара, нагретой и осторожно залитой в ушной канал. Она проделала привычную процедуру, а затем наложила ему на лоб компресс. Вскоре его ресницы затрепетали, глаза открылись, и он улыбнулся ей.

– Кабаны уйдут, – сказал он. Но в его голосе звучала нежность, как будто он пытался заверить ее, что по-прежнему владеет собой и своими чувствами.

– Они подождут тебя, – ответила она. – Самый большой кабан в Шамборском лесу знает, что обречен быть поданным к столу на Рождество. Его конец просто отложен на время, так что ему повезло.

– В отличие от меня. – Он застонал: – О Мари, у меня так кружится голова! И эта слабость…

– Ты скоро выздоровеешь. Масло уже лечит тебя.

– У меня болит… болит за ухом.

Король больше не приходил в сознание и не открывал глаза. В следующие несколько дней лихорадка совершенно изнурила его, а его лицо покрылось багровыми пятнами. Мария не отходила от своего царственного мужа и почти не спала. Она лежала рядом с ним на тюфяке, играла на лютне для того, кто уже не мог ее слышать, и держала его за руку.

Врачи дали ему пасту из ревеня, насильно заставив проглотить несколько ложек. Лихорадка временно отступила, но потом возобновилась.

Королева Екатерина, поспешившая к больному, вызвала королевского хирурга Амбруаза Паре.

– Спасите его, – приказала она.

– Но врачи…

– Врачи ничего не могут сделать, – отрезала она.

Хирург опустился на колени и тщательно осмотрел короля, поворачивая его голову и осторожно дуя в каждое ухо. За воспаленным ухом образовалась большая шишка.

– Ее нужно вскрыть, – решил он, и обе королевы согласились с ним.

Но хотя Паре умело вскрыл опухоль ланцетом и вывел наружу большое количество жидкости, королю не стало легче. Напротив, в последующие дни его состояние лишь ухудшилось.

– Боюсь, единственным средством будет операция, – сказал Паре. – Нам нужно удалить часть черепа. У него гнойник в мозгу, и если гной будет распространяться, то…

– Вскрыть его голову? – воскликнула Екатерина.

Паре посмотрел на жену короля.

– Делайте все, что необходимо, но спасите его, – тихо сказала Мария.

– Неужели вы настолько жестоки? – спросила Екатерина. – Хотите, чтобы его мозги торчали наружу? Как он будет жить в таком виде? – Она повернулась к Паре: – У вас есть какое-нибудь волшебное вещество, чтобы потом залатать ему голову?