– Я хочу туда пойти!

– Могу попросить разрешения отвести тебя туда… если сегодня и завтра проявишь усердие на наших уроках.

Я неусидчив и склонен к беспокойству. Сознавая это, я старался контролировать себя и изображал интерес, пока Аникет рассказывал о монументальной «Истории от основания города» Тита Ливия, хотя на самом деле мне этот труд казался очень скучным. Но в конце занятий меня ждала награда, и я не хотел ее упускать, так что пришлось вытерпеть чтение отрывков из книг.

Аникет сдержал слово и повел меня в Антиум – по сравнению с Римом крохотный городок, но там был храм, которым мог бы гордиться любой город. Святилище на платформе из золотого камня окружали мощные колонны. Рядом собрались толпы людей – одни пришли поклониться богине судьбы, другие просто торговали с прилавков подношениями, цветами и благовониями.

– Подходите, покупайте! – зазывал самый крикливый торговец, размахивая букетом нарциссов и фиалок. – Ее любимые цветы!

Аникет купил букетик, пояснив, что мы должны поднести что-то богине, но нужно оставить несколько монет для жрицы. Ритуал проходил так: статую богини выдвигали из полумрака святилища, а служитель храма выносил небольшую шкатулку с деревянными жетонами. Желающие узнать о своем будущем по одному подходили к служителю, доставали из шкатулки жетоны и читали предсказание богини судьбы.

– Фортуна не богиня слепой удачи или жестокого случая, она – богиня скрытой воли судьбы, которая предопределена и неминуема, – сказал Аникет. – Мне трудно объяснить разницу, но это так.

– Значит, моя судьба предопределена? – спросил я. – И что бы я ни делал, я не смогу ее изменить?

– Именно это некоторые и утверждают, – ответил Аникет. – Однако боги славятся тем, что часто меняют свои решения.

Мы медленно двигались вместе со всеми в очереди. Я заметил, что люди с любопытством на нас поглядывают: видимо, слух о том, что моя мать вернулась в Антиум, уже разлетелся по городу. Но я не хотел, чтобы меня с ней отождествляли, лучше бы стал невидимым в ожидании ответа о своей судьбе.

Мужчина перед нами достал жетон и поспешил уйти прочь, чтобы прочитать предсказание подальше от чужих глаз. Теперь я стоял перед суровым лицом богини. Значит, вот так выглядит судьба? Действительно ли она так непреклонна и беспощадна? Аникет тихонько похлопал меня по плечу – настал мой черед подойти к шкатулке с жетонами.

Шкатулка с открытой крышкой стояла на деревянном столе. Она была такой маленькой, что даже для моей детской руки в ней было не так много места. Я запустил пальцы внутрь и сразу наткнулся на гладкие деревянные жетоны. Взял первый попавшийся и услышал, как они глухо застучали друг о друга. Если то, какой из них я возьму, предопределено, значит мои пальцы движутся по собственной воле? Они ухватили жетон, я его вытащил и сразу отошел, уступая место следующему просителю.

Крепко сжав жетон в кулаке, я отвел Аникета в тень за палатками торговцев. Как только мы остановились, я разжал кулак и посмотрел на лежащий на потной ладони жетон. Пророчество было на греческом, но я все еще не умел читать ни на латыни, ни на греческом и поэтому молча передал жетон Аникету, чтобы тот перевел для меня, что там написано.

Аникет нахмурился. Что же там? Что-то зловещее или ужасное? О, зачем я вытащил именно этот жетон? Почему не вытянул тот, который лежал рядом? Ну почему, почему?

– Что я могу сказать, это загадка, – криво улыбнулся Аникет. – Здесь начертано: «Скрытая музыка недостойна уважения». Жрица сегодня довольно смутно передает пророчества, но она этим славится. Тебе, маленький Луций, придется самому разобраться. Постарайся истолковать пророчество, насколько это возможно. Что же до меня, я не могу понять смысла этих слов.

После храма Фортуны мы отправились на побережье к святилищу моего предка. Там была небольшая, защищенная скалами бухта. Волны бились о них, но даже во время прилива не могли добраться до статуи Аскания.

Асканий был так прекрасен, что я подумал: «Не потому ли, что он внук богини?»

Я должен был испытывать волнение, но в тот момент мог думать только о пророчестве. «Скрытая музыка недостойна уважения» – жетон будто выжег слова на моей ладони. Что бы это ни значило, отныне они подчиняют себе мою судьбу.

Жизнь на вилле матери казалась настоящей идиллией. Один безмятежный день приходил на смену другому, и даже зимой вилла была прекрасна. Иногда брызги от бьющихся о скалы волн долетали до самых окон и, если ветер был достаточно силен, укрывали нас чудесным соленым туманом.

Мои занятия с наставниками продолжались, и порой я воображал, как моя голова распухает от знаний, будто дыня на стелющемся по земле стебле. В меня вдалбливали латинский алфавит, пока я не вызубрил его так, что мог выкрикивать по команде. После этого меня принялись учить выводить на дощечках буквы – первый шаг к умению писать, а затем наконец и читать. Наставники дали мне деревянную дощечку с вырезанными буквами, чтобы я, повторяя их очертания, тренировал руку.

– Нет-нет, Луций! – возвысил голос Берилл и, выхватив стилос у меня из левой руки, переложил его в правую. – Пиши этой рукой!

– Но мне так неудобно, – возразил я.

– Правильно – правой рукой, – стоял на своем Берилл.

Мне было труднее писать правой, но, когда Аникет согласился с Бериллом, я сдался.

– Обычные люди пишут правой рукой, – сказал Аникет. – Не позволяй им думать, что ты хотя бы в чем-то не такой, как они! Надень браслет на левую руку – так тебе будет легче.

Я стянул золотой браслет с правого запястья. Внутри хранились кристалл-оберег и кожа существа, которое отпугнуло покусившихся на мою жизнь наемников. Мать, как и обещала, заказала оберег из той самой змеи и заставила носить его, чтобы я всегда помнил о своем чудесном спасении.

– Когда освоишь это, перейдем к восковым табличкам, – объявил Аникет.

– А потом станем учить тебя чтению, – заключил Берилл.

Чтение! Выгодный обмен. Ради чтения стоит забыть о левой руке и начать писать правой.

К тому времени, когда я научился легко и естественно писать буквы правой рукой, на виллу пришла весна. Сладкое тепло ласкало сады и умасливало почки превратиться в маленькие зеленые листья. Садовники вскапывали землю вокруг деревьев и вдоль посадочных гряд, и этот запах – эта вонь земли – давал жизнь благоухающим цветам. Вот в чем великая тайна. Я гулял по садам виллы, и мне нравилось расспрашивать садовников, как и когда расцветают всякие растения. Садовники были очень терпеливы, они рассказывали, откуда привезли на виллу те или иные саженцы и обо всяких связанных с ними приметах или суевериях.

– Вон тот тис – его любили фурии, то есть использовали его ядовитые иголки. А вон тот тысячелистник, – садовник показал на только пробившиеся из-под земли ростки, – помог Ахиллу залечить раны. Мы до сих пор им пользуемся. А крокусы, фиалки, ирисы, гиацинты, нарциссы и розы – все они священные цветы Персефоны, потому что она как раз их и собирала, когда ее похитил Аид.

Я молча показал садовнику на кусты, которые пока не готовились зацвести.

– Это царица всех цветов, роза, – сказал садовник. – Но не стану кривить душой: лучшие розы растут в Александрии. Оттуда мы их и привозим.

И тут вдруг посреди нашего разговора из-под одного из розовых кустов донесся громкий хруст.

– А, вот и он! – обрадовался садовник. – Теперь уж точно зима ушла!

Он наклонился и поднял с земли большущую черепаху с желто-черным рисунком на панцире.

– Как перезимовал, приятель? – спросил садовник и повернул черепаху так, чтобы я разглядел ее брюхо.

Как оказалось, это был самец; на его брюшном щите было вырезано «Отец отечества»[401].

– Да, он настоящий старикан, – сказал садовник. – Говорят, он здесь еще со времен великого Августа. В то время Август останавливался на вилле, и именно тогда сенат даровал ему титул Отец отечества. Так что, возможно, этого старика нарекли в честь того события.