Смысл игры заключался не только в том, чтобы поразить определенное число мишеней, — шар победителя должен был прокатиться как можно дальше по лужайке. Последние шары оставались лежать там, где остановились.

Уайетт бросил свой снаряд очень далеко, и когда он долетел до мишеней, я услышал счастливый смех. Оглянувшись, я увидел, что к нам присоединилась Анна. Она приплясывала, хлопая в ладоши, и Уайетт поклонился, с воодушевлением восприняв ее одобрение. В свою очередь, он медленно приблизился к ней и в полушутливой манере поцеловал ее протянутую руку. Она залилась звонким хохотом.

Обхватив покрепче деревянный шар, я прицелился и запустил его в цель. Он врезался в самый центр, разбросав кегли, точно дохлых уток, прокатился по лужайке и настиг шар Уайетта.

— Ах! Удачный удар! — сказал я, указывая на мой шар мизинцем с именным кольцом, подаренным мне Анной.

Уайетт не мог не узнать его. Он вышел вперед с усмешкой. Мне почему-то не понравилась его походка.

— С вашего разрешения, ваша милость, — поклонился он, — я должен проверить дальность пути.

На ходу он начал крутить на пальце какую-то странную вещицу на длинной цепочке. Это был медальон Анны. Я часто видел его у нее на шее. Поигрывая цепочкой, Уайетт не торопясь шагал по свежескошенной траве.

Я выразительно глянул на Анну. Она тоже посмотрела на меня, но на лице ее я заметил лишь выражение смущения. Не стыда, не вины.

— Я вижу, меня обманывают.

Я развернулся и направился к дворцу. Мне не следовало так откровенно показывать обиду, но я был ошеломлен.

Уайетт не видел, насколько я разгневан, и продолжал идти дальше. Остальные придворные, как мне позже сообщили, онемев, следили за происходящим. А Екатерина, поднявшись с кресла, поспешила за мной.

— Милорд, — окликнула она меня.

Обернувшись, я с удивлением посмотрел на нежеланную спутницу. Невзирая на теплое майское солнце, она вырядилась в излюбленное зимнее платье и старомодный нелепый головной убор, полностью скрывающий ее волосы и перегруженный украшениями. Екатерина прошла быстрым шагом всего дюжину ярдов, но от тяжести своего наряда уже изнемогала от жары.

— Да?

— Прекратите! Прекратите сейчас же!

Ее трясло от волнения, а лоб покрылся блестящими каплями пота. Я промолчал.

— Мне невыносимо видеть, как вы позоритесь на глазах у всех. И ради кого… — Ее голос сорвался, но она кивнула в сторону Анны, которая даже не обернулась мне вслед. — Перед всем двором! Неужели я должна смотреть…

Внезапно я выплеснул на нее свой гнев, словно она была в чем-то виновата. Хотя от ее слов моя обида усилилась.

— Тогда перестаньте смотреть, мадам! — вскричал я. — И хватит преследовать меня!

Она потрясенно замерла в скорбной позе, а я величественно удалился в свой кабинет, где наконец обрел долгожданное уединение.

Там, по крайней мере, было прохладно. И пусто. Камердинеров отпустили погреться на мягком майском солнышке. С особым удовольствием я налил себе вина, избавленный от церемонных услуг одного из неповоротливых болванов. Всегда следует щадить чувства других. Даже слуг. Увы. Поэтому любой малости приходится ждать добрых полчаса, когда сам ты можешь управиться за полминуты.

У вина был приятный вкус. Я налил второй кубок, наклонился и, стащив башмаки, с силой запустил их в стену. Один, ударившись о ковер, выбил густое облако пыли. Какой толк во всех этих льстивых бездельниках? Грязь и пыль, небрежение и лень. Все вокруг вызывало отвращение.

— Ваше величество, Маргарита Савойская не обрадовалась бы, видя, как вы обходитесь с ее подарком.

Резко развернувшись, я увидел массивную фигуру Уолси. Очевидно, он воспользовался первой же удобной возможностью, дабы удалиться в прохладную тень. По взгляду, брошенному им на графин, я понял, что он не прочь выпить и ждет моего предложения. Вместе этого я пробурчал:

— Она не узнает…

— И все-таки…

Он успел незаметно переместиться к столику с вином. Внезапно жадный поп тоже стал мне отвратителен.

— Делайте что хотите. Выпейте хоть все.

Иных приглашений ему не понадобилось. Графин быстро опустел. До меня донесся громкий звук отрыжки, хотя Уолси, должно быть, счел этот звук еле слышным. Затем кардинал сосредоточился и взглянул на меня с такой же скорбной маской на лице, каковую обожала нацеплять Екатерина.

— Ваша милость, — печально начал он, — мне грустно видеть вас в таком удручении.

— Тогда действуйте! Покончите с моими несчастьями! — я невольно сорвался на возмущенный крик. — Ведь это в вашей власти!

Он сдвинул брови, всем своим видом изображая глубокую задумчивость. Это производило впечатление на советах, но я привык к его уловкам и знал, что Уолси желает выиграть время.

— Вы же кардинал! Папский легат! Вы представляете Его Святейшество в Англии! Сделайте же что-нибудь!

Он по-прежнему хмурился.

— Господи, неужели я должен сам покончить с этим? Покончить любыми средствами! Меня не волнует, какими они будут!

И, говоря это, я ничуть не преувеличивал.

Вечер я провел в ожидании в своих покоях. Пришлет ли Анна мне весточку? Сделает ли любезную попытку показать, что Уайетт ничего для нее не значит?

Нет. Она не соизволила.

С того дня ситуация начала меняться. Уолси наконец выпросил у Его Святейшества разрешения проводить некоторые судебные дела в Англии. Обязательным условием являлось присутствие двух папских легатов. Кардинал Кампеджио уже выехал к нам из Рима. Его путешествие могло продлиться не один месяц, с учетом того, что путешественник был стар и страдал подагрой, но теперь у меня появилась надежда на успех. Я желал этого больше всего на свете. Исход моего дела казался предрешенным, и я уже воображал скорую свободу от уз, кои с каждым днем все сильнее раздражали меня.

Екатерина стала еще более надоедливой Она изображала скорее заботливую мамашу, чем жену. Анна навязывала мне свои капризы, неизменно уверяя, что они необходимы для сокрытия наших планов.

— Если кардинал узнает, что мы обручены, то не сможет с подлинным усердием отстаивать вашу правоту, — заявила она. — По-моему, он полагает, что вам следует обручиться с дочерью Людовика Двенадцатого, французской принцессой Рене. — Ее мягкий голосок споткнулся на этом имени. — Ему давно опостылел ваш испанский альянс.

О, как порхали во время нашего разговора тонкие пальчики Анны, поглаживая затейливую резьбу кресла. Любые ее движения отличались такой изящной легкостью, что я следил за ними, словно за лебедем, скользящим по глади пруда. Прекрасно и элегантно. Как все, что она делала.

— Итак, надо ввести в заблуждение кардинала? Это нелегко сделать, — предупредил я ее.

— Легче, чем вы думаете, — с улыбкой заметила она.

Ее глаза странно блеснули, и я вдруг почувствовал тревогу. Потом взгляд Анны неуловимо изменился, и я вновь увидел перед собой мою любимую юную красавицу.

— Все будет хорошо, — заверил я ее. — Через пару недель я получу свободу. Долгожданную свободу. И мы сможем обвенчаться.

Я взял ее за руку. Ответив на мое пожатие, она подняла глаза.

— Порой мне кажется, что я не дождусь, когда стану вашей женой…

Могу ли я назвать тот миг счастливейшим в моей жизни? Я достиг вершины своих желаний, и прочие дела мало волновали меня.

Между тем в королевстве все знали о моей брачной дилемме и не менее страстно, чем я, ожидали прибытия папского легата. Стояла ранняя весна 1529 года. Почти два года бесчисленных посольств и делегаций потребовалось для получения папского разрешения провести наш суд в Англии.

По прибытии в Лондон папский легат Кампеджио с удовольствием поведал мне, что сам Климент посоветовал Екатерине осознать нужды государства и удалиться в монастырь, как сделала преданная Жанна де Валуа, дабы король Людовик мог вновь жениться ради появления наследников. Его Святейшество был обязан освободить любого от земных уз ради приобщения к небесным.