Берн прыгнул на верхнюю часть оконной рамы и спустился вниз, держа что-то извивающееся между передними лапками. Его острые зубы эффективно щелкали. Платт закричал и потерял сознание. Дайзарт скорчил гримасу и двумя пальцами проверил пульс на его горле. — С ним все будет в порядке, когда он придет в себя, — сообщил он. — Полагаю, с этим ничего не поделаешь.

— Нет, — сказала Шарина, — этого не может быть, если только мы не хотим позволить агентам Блэка услышать остальную часть допроса. Я не думаю, что мы можем получить от него что-то еще по-настоящему ценное.

— Конечно, он лжет о том, как он общается с остальной частью своего культа, — сказал Лорд Тадаи.

— Вы имеете в виду о Блэке и снах? — спросила Шарина. — Я подозреваю, что это правда.

— Как вы, ваше высочество, желаете поступить дальше? — спросил Дайзарт. Его агенты снова связывали Платта по рукам и ногам; его освободили для удобства на время допроса, но Шарина видела, как быстро могут действовать люди Лайаны, когда это необходимо.

— Я собираюсь отправить его к Теноктрис, — сказала она, оформляя смутные мысли в план действий. — Я сомневаюсь, что Платт знает больше, чем он нам рассказал, но я думаю, Теноктрис может использовать его в качестве центра, из которого она сможет узнать гораздо больше. Я надеюсь, что она сможет нам помочь. Она посмотрела на лежащего без сознания пленника. — Божья Матерь знает, что нам не помешала бы помощь, — добавила она.

Берн выпрямился, вытирая мордочку. Вокруг него были разбросаны кусочки черного хитина. — О, я не знаю, Шарина, — сказала крыса. — У нас у самих дела идут не так уж плохо.

***

Гаррик подождал, пока Теноктрис бросала кусочки белого мрамора внутрь кольца деревьев. Это были лысые кипарисы с раздутыми основаниями. Корни, которые в сезон дождей поднимали корневые выросты, чтобы дышать, теперь ползли по сухой земле; вода, которая, должно быть, иногда превращала это место в болото, отступила.

Полк, который сопровождал их милю от главного лагеря, что-то бормотал в окружающей темноте. Войска находились не ближе чем в сорока шагах от деревьев, но никто не мог пройти незамеченным сквозь множество окружающих сторожевых костров. Теноктрис и Гаррик получили уединение, которого хотели, и непрофессионалы не были вынуждены наблюдать за колдовством.

Теноктрис выпрямилась. Она положила всего пять камешков, по одному между каждой парой деревьев, чтобы отметить внутренние углы пентаграммы. Остриями были сами деревья. — Это Роща Билтиса, — сказала она.

— Кто такой Билтис? — спросил Гаррик. Он боролся со своим инстинктивным желанием положить руку на эфес своего меча. Он знал — не потому, что Теноктрис сказала ему, а из-за чувства тихой грусти, которое он испытывал в этой роще, — что это не место для оружия. Однако его беспокойство — и универсальная реакция короля Каруса на все необычное — продолжали притягивать его к клинку.

— Очень давно... — начала Теноктрис, доставая предметы из своей сумки. Помимо рукописи и двух свитков, она начала разворачивать то, что оказалось серебряной статуэткой женщины, стройной, как оса. — Билтис была Богом. Да, на самом деле, Билтис была Богом. Позже ее почитали как оракула, чьи ответы были в журчании ее священного источника. К тому времени, когда была посажена эта роща — а это было еще до рассвета Старого Королевства — Билтис была духом ночи, который облегчал роды. Кипарис как дерево вод считался подходящим атрибутом для такого духа.

Теноктрис провела кончиками пальцев по волосам фигурки. Она снова встретилась взглядом с Гарриком и грустно улыбнулась. — Это место силы, — сказала она. — И оно соответствует моему чувству прихоти, если хотите, использовать место, созданное обычными женщинами, у которых были обычные женские проблемы. Поскольку обе эти вещи совершенно оторваны от моей собственной жизни.

Гаррик прочистил горло. — У меня самого была довольно обычная жизнь до того, как вы оказались в деревушке Барка, Теноктрис, — сказал он. — Если бы вы не изменили ее, я думаю, я был бы уже мертв. Вместе со всеми другими довольно обычными людьми в мире. Я рад, что вы пришли.

Теноктрис усмехнулась. — Полагаю, с таким же успехом я могла бы пожаловаться, что родилась волшебницей, а не могучим воином, — сказала она. — Без сомнения, тогда я была бы намного счастливее.

— Может быть, пока бы не утонула, — сказал Карус. — Потому что у нее не было умного волшебника, а у другого человека он был. Нет, я начинаю привыкать к тому, что сейчас все так, как есть.

Теноктрис посмотрела на книги, которые достала, затем вернула их нераскрытыми в свою сумку. — Это была поддержка, — извиняющимся тоном сказала она. Казалось, она обращалась к статуэтке, а не к Гаррику. — Мне она больше не нужна. Без дальнейших предисловий она пропела: — Басума басса...

Статуэтка покачивалась в ее правой руке, приседая на каждом слоге. Из центра нарисованной пентаграммы вырвалась струйка фиолетового пламени, бледная, как лунный свет. Гаррик подумал, что первые вспышки были отражениями от серебра, но они разгорались так же быстро, как настоящий огонь в сухих виноградных лозах. Огонь был тихим и не давал тепла. — Ашара фума наксарама... — пропела Теноктрис.

— Видят ли наши войска этот свет, или только мы? — спросил Карус. Выражение его лица было мрачным, как гранитный мыс, скрывая дискомфорт, который он испытывал, даже будучи призраком, от причастности к волшебству.

Гаррик пожал плечами. Темп бормотания охранников не изменился, как и бодрая  музыка на трехструнной лире. Если бы они заметили пламя, наступила бы тишина или, возможно, послышались бы крики. Теноктрис стояла лицом к Гаррику по ту сторону огня. Ее губы продолжали шевелиться, но он больше не слышал слов силы.

Роща исчезла. Вместо пламени Гаррик и Теноктрис стояли в заводи фиолетового света. Статуэтка в ее руке поднималась и опускалась в такт неслышимым слогам. Напряженная атмосфера разлетелась на части. Гаррик почувствовал прилив головокружения: не было ни верха, ни низа, но было бесконечное количество вселенных, но он и Теноктрис были порознь от них. Пятнышко на одном из планов увеличилось, затем все снова изменилось.

Размытое пятно темно-фиолетового цвета превратилось в лодку — совершенно обычное судно, отличное от лодок, которые рыбаки использовали в деревушке Барка, но такого же размера и практичности. У нее была одна мачта, высокий треугольный парус и единственный лодочник на корме. Лодочник резко повернул румпель и в то же время ослабил фал, опустив парус, когда отвесный нос коснулся берега.

Пляж под сапогами Гаррика был песчаным, а не черной вулканической галькой деревушки Барка и уж точно не зарослями корней, листьев и осоки в роще, в которой они стояли.

Лодочник вышел, держась за борта своего судна, чтобы оно не уплыло, когда его вес больше не удерживал его на дне. Это был худощавый мужчина с редеющими волосами и перепачканными чернилами пальцами; хотя он, очевидно, был достаточно силен, он казался неуместным на этой работе. Он скорее напомнил Гаррику его собственного отца, чем рыбаков, которые по вечерам выпивали в таверне.

Теноктрис присела в реверансе. — Спасибо, что прибыли так быстро, — сказала она.

Лодочник слабо улыбнулся. — У вас есть право приказывать мне, ваша светлость, — сказал он тихим, воспитанным голосом. — Куда вас отвезти?

— К Вратам Слоновой Кости, — ответила она. — Вы сможете это сделать?

— Я могу довезти вас только до ближайшего к ним берега, — ответил лодочник. — Но не дальше. Этого достаточно?

Теноктрис вздохнула и вздернула подбородок в знак согласия. — Я этого и боялась, — сказала она. — Да, если это так, то этого должно быть достаточно. Потом мы сами найдем дорогу. Мы можем подняться на борт?

— Да, ваша светлость, — отозвался лодочник, протягивая волшебнице руку через планширь. Она чинно уселась на переднюю скамью.

— Сэр, вам помочь оттолкнуться? — спросил Гаррик. Я делал это, ну, достаточно часто.