Пират с зазубренным копьем закричал: — Исчадие ада! — и метнул свое оружие в Червя; он, должно быть, сошел с ума. Едва наконечник копья  вошел внутрь, как существо дернулось, отчего толстое древко заколебалось.

Салмсон указал талисманом, чтобы была демонстрация; а также был смысл использовать для этого пирата, как и лишних пленников, которых он привел для этой цели. — Убей, — приказал он, хотя Бог открыл, что ему не нужно говорить вслух, пока он держит талисман.

Пират, метнувший копье, стоял на месте, бормоча проклятия. Пасть Червя открылась, как зияющий водоворот. Внутри было кольцо зубов и пищевод в красно-черных пятнах цвета гниющей конины. Из глотки существа вырвался черный пар, окутавший пирата. Его крик оборвался на полуслове. Его яркая одежда рассыпалась, как древние лохмотья, а тело съежилось при падении.

Червь продвинулся вперед на несколько сегментов, бороздя джунгли, как военный корабль, вытащенный на берег. Его пасть поглотила труп вместе с кучей земли и скальных пород, затем закрылась. Существо медленно вернулось в прежнее положение.

В момент трепетного предвкушения Салмсон ощутил осознание силы, которую он контролировал, — силы уничтожать что угодно, абсолютно все, направляя Червя. Он отшатнулся: если бы он мысленно пошел еще дальше по этому пути, то не вернулся бы. Для него не было бы ничего более ценного, чем трепет от всеобщего разрушения. Он снова поднял талисман. — Во имя Фаллина, — приказал он, — возвращайся, пока тебя не призовут.

Червь начал превращаться в светящийся туман: пятна тут и там, растекающиеся, как масло, по неровному серому морскому пейзажу, радужные, но с неприятными оттенками. Шипение, сопровождавшее исчезновение, было слишком громким, чтобы его можно было перекричать. Наконец, в воздухе появилось фиолетовое пятно. Оно исчезло с таким звуком, словно ударились деревянные бруски. В лесу стало тихо.

Салмсон все еще дрожал. Чувствовался зловонный запах, которого он не замечал, пока Червь был рядом. Он посмотрел на полосу, пропаханную телом монстра, на смятую растительность, от которой поднимались миазмы. Птицы прыгали среди раздавленных веток, выслеживая добычу, ошеломленную катастрофой. Ах, какая это мощь…

— Сюда, Капитан Архас, — приказал Салмсон ясным голосом. — Возьми талисман. Милостью Франки, Бога над всеми богами, тебе дано завоевать Королевство Островов!

Архас потянулся левой рукой за предложенной статуэткой. Прежде чем прикоснуться к ней, он сделал паузу и спросил: — И что потом? Когда я завоюю Острова, что будет с вашим народом в Паломире?

— Мы все рабы Франки, Капитан, — ответил Салмсон. — Когда весь мир будет поклоняться Франке, тогда Он решит нашу судьбу.

Архас поколебался еще мгновение, затем схватил талисман. — Больше ничего не нужно? — потребовал он. — Я просто использую его, как это сделали вы?

— Червь в твоем распоряжении, — тихо ответил Салмсон. — Но не потеряй талисман, или... Он пожал плечами и указал головой на пролом в джунглях. — ... весь мир будет выглядеть так. Как собственный мир Червя. — «И изменится ли что-нибудь для человечества, когда Франка станет Богом Богов?» — задумался Салмсон. Но пути назад нет…

Кэшел нес Расиль на сгибе руки последние несколько десятков ступенек на вершину пожарной каланчи, самой высокой точки в Панде. Народ старой волшебницы, Коэрли — люди-кошки, презирали физически слабых и престарелых, даже если им случалось быть волшебниками. После Изменения Расиль стала помогать людям, которые победили Коэрли; ее жизнь и здоровье значительно улучшились.

Тем не менее, пожарная каланча представляла собой полый столб со многими десятками ступеней, имеющих внутри форму ломтиков пирога. Даже многим молодым людям, как людям-кошкам, так и обычным людям было бы трудно взобраться на нее. Кэшел не возражал. Во-первых, Расиль почти ничего не весила, и, кроме того, это заставляло его чувствовать себя полезным. Все друзья Кэшела были умными и образованными. Никто не думал, что Гаррик станет королем, пока они с Кэшелом вместе росли в деревушке Барка, но он получил такое же хорошее образование от своего отца, трактирщика Рейзе, какое получал любой сын дворянина в Валлесе. Точно так же и сестра Гаррика Шарина.

Кэшел улыбнулся при мысли о Шарине. Она была такой умной и такой милой. Если в мире и существовало волшебство — а оно существовало; Кэшел часто видел его, — то величайшим доказательством этого был тот факт, что Шарина любила его, как он любил ее с детства.

Сестра Кэшела Илна умела читать и писать ничуть не лучше, чем он, и, как и Кэшел, она использовала камешки или бобы для счета, если ей нужно было сосчитать больше, чем на пальцах. Но быть умной — это нечто большее, чем просто изучать книги, и никто никогда не сомневался в том, что Илна умна. Она была лучшей ткачихой в деревушке Барка с тех пор, как стала достаточно высокой, чтобы работать за ткацким станком, и то, чему она научилась в своих путешествиях, сделало ее лучше, чем любую другую душу.

Но ничто из этого не сделало ее счастливой. Ее путешествия были в далекие места, некоторые из них были очень плохими. Она возвращалась, возможно, с потерянными частями своей души, которые позволили бы ей быть счастливой. Тем не менее, Илна была во многом причиной того, что королевство выжило в эти последние годы; того, что королевство выжило и, выжив, позволило выжить человечеству.

Кэшел, ну, он был просто Кэшелом. Он был хорошим пастухом, но теперь он никому не был нужен, чтобы пасти овец. Однако он был силен; сильнее любого мужчины, которого он встречал до сих пор. Если он мог использовать эту силу, чтобы помочь таким людям, как Расиль, от которых зависело королевство, то он был рад, что ему есть чем заняться.

— Я опускаю вас, — сказал он, точно так же, как сделал бы, если бы тащил увязшую овцу на более сухую землю. Овцы не могли его понять, а волшебнице Корлу не нужно было ничего объяснять. Тем не менее, несколько спокойных слов и небольшое объяснение никогда не повредят. — Предполагается, что это самое высокое место в Панде... Он огляделся. Верхушка башни немного расширилась, но все равно была всего два двойных шага в диаметре. — Я думаю, люди, которые это сказали, были правы.

Расиль подошла к перилам. Издали люди-кошки не сильно отличались от людей, но вблизи было видно, что их руки и ноги состоят из других костей. Что касается их лиц, что ж, это были кошки. Расиль была покрыта светло-серой шерстью, которая приятно блестела с тех пор, как она снова начала хорошо питаться.

Кэшел ухмыльнулся. Если бы Расиль была овцой, он бы сказал, что она здорова. Конечно, в деревне ее бы зарезали много лет назад; корма хватало только на то, чтобы за зиму прокормить самых лучших и сильных до того, как взойдут весенние посевы.

— Я никогда не привыкну к городам, в которых вы, люди-звери, живете, — сказала Расиль. Она провела тыльной стороной правой руки по левой. Этот жест, как узнал Кэшел, был равнозначен тому, как человек качает головой. — Все эти дома, стоящие вместе, и так много из них каменных. Никто из Настоящих Людей никогда не строил из камня.

— Ну, вы не пользуетесь огнем, поэтому не можете плавить металл, — отметил Кэшел. — Из-за этого трудно резать камень. Он не стал добавлять: «И вас, людей-кошек, тоже не очень интересует тяжелая работа», хотя это было бы вполне справедливо. Коэрли были хищниками. Чтобы понять это, нужно только завести домашнюю кошку, чтобы знать, что большую часть времени она будет спать; а когда — нет, она, скорее всего, будет питаться или облизываться.

— В любом случае... — дипломатично продолжил Кэшел. Расиль ничего не имела в виду под терминами «люди-звери» и «Настоящие Люди»; просто так устроен язык Коэрли. — Я тоже не думаю, что когда-нибудь привыкну к городам. Мне было восемнадцать, когда я покинул деревушку Барка, и в ней было всего три или четыре десятка домов.

Панда была приличных размеров городом, когда королевская армия захватила его летом, но это было ничто по сравнению с тем, во что он превратился сейчас. По всему периметру каменной цитадели дома росли так, как грибы вырастают из земли после весенних дождей. Здесь были обшитые деревом здания, хижины из плетня и мазанки, а на окраинах — множество палаток из холста или кожи.