Лайана холодно посмотрела на нее. — Спасибо, госпожа, — отозвалась она, выделяя слова так, как Кэшел никогда раньше от нее не слышал. — Я знакома с волшебством. Мой покойный отец сам был волшебником. Меня не интересуют средства, с помощью которых вы выполняете задачу, в которой я вам помогаю.

— Завтра утром, — тихо произнесла Расиль, и посмотрела на Кэшела. — Я бы хотела, чтобы для моего заклинания была лесистая роща. Ты можешь привести нас к такой роще, воин?

— Настоящих рощ поблизости от города нет, — ответил Кэшел, обдумывая вопрос в уме. — Видите ли, здесь слишком много строят.

— Во дворце есть сад на крыше, — подсказала Лайана. — Этого будет достаточно?

— Достаточно, — ответила Расиль, прищелкнув языком в знак согласия.

Лайана поднялась на ноги. — У меня есть еще дела, которые нужно сделать, — сказала она. — Увидимся завтра утром во дворце.

Кэшел предложил Расиль руку, в основном из вежливости. Она была достаточно проворна, чтобы в этом не нуждаться. Они не разговаривали, наблюдая, как Лайана спускается по лестнице в помещение охраны внизу. Лайана действительно знала о волшебстве: ее отец укрепил ее для жертвоприношения. Если она была готова идти туда, куда и как бы ни повела Расиль, значит, она была даже храбрее, чем думал Кэшел.

Кэшел никогда ранее не бывал в этом саду. Там росли три маленьких деревца в горшках: плакучая ива, которая, должно быть, была испытанием для слуг, носивших к ней воду, и пара серебристых березок. Была симпатичная виноградная беседка, и в ней были терракотовые кашпо с цветами.

В любом случае, Расиль казалась довольной, когда укладывала стебли тысячелистника, которые использовала для своих фигурок. Кэшел привык находиться рядом с животными, у которых ноги сгибались не в ту сторону, поэтому его не беспокоило, как это делали некоторые люди, глядя на людей-кошек, когда она горбилась.  Однако когда Расиль вставала — ну, овцы так никогда не поступают.

Лайана стояла так, словно рассчитывала, что к полудню ее повесят. На ней были прочные туники, которые, должно быть, были от Илны; никто другой, кого знал Кэшел, не умел ткать материю настолько практично и при этом создавать узоры, которые казались простыми, пока не присмотришься к ним поближе. Рукава и торс идеально сочетались.

— Эти мирты кажутся взрослыми, несмотря на то, что они такие маленькие, — тихо сказал Кэшел.

Лайане потребовалось мгновение, чтобы понять, что он обращается к ней. Когда она поняла, то подпрыгнула, словно он вылил ей на спину ледяную воду. Она широко и смущенно улыбнулась. — Да, — отозвалась она, — это карликовый сорт с гор Шенги. Один из наставников Госпожи Гудеа выращивал этот сорт. Трудно представить пирата с такими же вкусами, как у Госпожи Ласса, но я полагаю, что это отличается от питья крови и отрезания людям пальцев.

Кэшел рассмеялся. Он имел представление о том, что сейчас творится в голове Лайаны, и было бы неправильно позволять ей там оставаться. Если бы она была Шариной, Кэшел обнял бы ее — или, что более вероятно, Шарина обняла бы его. Кэшелу было неудобно это делать, но иногда это было лучшее, что могло бы быть.

— Наверное, — сказал Кэшел. — Хотя, я бы предпочел пионы. Он продолжал улыбаться, но упоминание о пиратах заставило его вспомнить о друге Илны, Чалкусе. Они никогда не говорили о том, чем занимался Чалкус до того, как встретил Илну, но по шрамам по всему его телу можно было понять, что он был не из тех моряков, которые плавают из Шенги через Внутреннее Море с грузом апельсинов на борту. Неужели Чалкус отрезал пальцы и выпивал кровь? Не без причины, но Кэшел предположил, что было не так уж много такого, чего бы Чалкус не сделал, если бы ему пришлось. Потому что Илна не была бы счастлива с мужчиной, который не был таким, поскольку она, несомненно, была собой.

— Кэшел? — позвала Лайана, глядя на его улыбку и, возможно, видя, что за ней скрывается. Она была умна, такая же умная, как Гаррик.

— Я подумал о своей сестре, мэм, — отозвался Кэшел. Он был немногословен, но отвечал на вопрос, если его кто-нибудь спрашивал. Это было легко, когда он был готов просто сказать правду. — Она стала намного мягче с тех пор, как мы уехали из дома — даже после того, как потеряла Чалкуса и Мероту, хотя какое-то время она была какой-то другой. Но вы, наверное, не захотели бы быть с ней на той неправильной стороне.

— Нет, — ответила Лайана, — я бы не стала. Но я не думаю, что кто-то может быть лучшим другом.

Кэшел улыбнулся. — Да, мэм, но она не очень хороший друг сама себе.

Расиль поднялась на ноги, выглядя как разворачивающаяся игрушка. — Ты готов, Кэшел? — спросила она.

— Да, мэм, — ответил он. Взгляд Расиль стал немного жестче, когда она перевела его на Лайану. Это выражение напомнило Кэшелу, что челюсть волшебницы была длинной и полной острых зубов. — А ты, женщина Лайана?

— Просто Лайана, пожалуйста, — любезно ответила она. — Да, я готова.

— Тогда присоединяйтесь ко мне в гептаграмму, Кэшел и Лайана, — сказала волшебница. — Это звезда силы, как мы, Истинные Люди, называем ее. И она пошевелила языком в эквиваленте усмешки. — Мы посмотрим, достаточно ли в ней силы.

— Да, сила... — сказала Лайана, переступая через неровную линию стеблей тысячелистника. — Она в вас, Расиль, а не в ваших символах. И у вас достаточно силы.

— Волшебница Теноктрис доверяет мне больше, чем я сама себе, — ответила Расиль. — Но в этом, я думаю, она права.

В звезде было достаточно места для Кэшела с двумя женщинами, но было довольно тесно. Поскольку было время, Кэшел подсчитал вершины звезды: их было горсть и два пальца. Казалось, их было больше; должно быть, желтые стебли обманывали его зрение.

Расиль начала напевать, размахивая перед собой ножом-атаме. Это звучало, как кошачья драка, а не как волшебство, если только не обращать внимания на ритмы, но если это делать, было понятно, что это заклинание, как у Теноктрис.

Лайана стояла очень напряженно. Отчасти это могло объясняться тем, насколько близко они были друг к другу, но она немного расслабилась, когда Кэшел медленно улыбнулся ей. У нее была сумка из вощеного полотна с широким ремешком через плечо. Она была небольшой, но выглядела тяжелой. Кэшел готов был поспорить на что угодно, что в нем были книги. Гаррик обычно тоже носил с собой книгу.

Шарина говорила, что читает для удовольствия, но ее брат был настоящим знатоком. Это было еще одним признаком, по которому они с Лайаной подходили друг другу.

У Кэшела была его обычная кожаная сумка, та самая, которой он пользовался, когда присматривал за овцами или выполнял любую другую работу, которая отвлекала его от мельницы в обеденное время. В ней обычно были черствый хлеб, сыр из сыворотки, бутыль из тыквы с деревянной пробкой с элем и пара луковиц. Эта пища могла продержаться неделю, и не портилась. Лучше, конечно, тоже не становилась, но это было то, что он ел большую часть своей жизни. Никто не мог посмотреть на Кэшела ор-Кенсет и сказать, что простой еды недостаточно, чтобы сохранить здоровье человека.

Расиль выкрикнула свое заклинание. Небо выглядело светлым, когда Кэшел взглянул на него, но, казалось, оно не отбрасывало столько света на крышу, как за мгновение до этого. Тени от цветочных горшков сливались с общей темнотой. Расиль выкрикнула что-то, что закончилось шипящим звуком, пфт-пфт-пфт! Стебли тысячелистника вспыхнули красным волшебным светом, и словно ледяная бритва прикоснулась к мозгу Кэшела.

Пейзаж изменился. Пучки травы, желтой и сухой, пробивались из песчаной почвы. Ветер был резким, холодным и ужасно разреженным. Кэшел глубоко вздохнул, но ему показалось, что его душат пуховой подушкой. Вдалеке виднелась огромная гора, склоны которой блестели от древнего снега. От ее вершины поднимался пар с сернистым оттенком.

Кэшел держал плетеную сумку волшебницы в левой руке, а свой посох — в правой. Теперь он перекинул ручки через плечо, чтобы можно было опереться на посох обеими руками. Однако он не поворачивал его горизонтально, потому что наконечники торчали бы за края звезды.