До Изменения путешествие на любое расстояние означало путешествие на корабле. Острова теперь были Сушей, континентом, а не кольцом островов вокруг Внутреннего Моря, и Панда оказалась почти в центре. Она стала важным местом, а не сонным маленьким островком, куда заходили корабли, чтобы купить фрукты и наполнить бочки водой.

Волшебница Корл прочистила горло с рычанием, которое звучало угрожающе, пока Кэшел не привык к нему. Она медленно, бочком, обошла башню, казалось, разглядывая Панду.

Кэшел провел свою жизнь, наблюдая за животными и выясняя, что происходит в их головах, прежде чем они пойдут и совершат какую-нибудь глупость. Он знал, что Расиль напросилась сюда не только для того, чтобы посмотреть на город, который ей не нравился еще больше, чем ему. Вот, почему он попросил Лорда Уолдрона, командующего королевской армией, поставить пару солдат у подножия лестницы, чтобы не пускать зевак в башню, пока Кэшел и волшебница находятся там.

— Воин Кэшел, — произнесла Расиль с подчеркнутой официальностью, хотя по-прежнему не смотрела ему в глаза. — Ты друг Вождя Гаррика. Как ты знаешь, волшебница Теноктрис вызвала меня, чтобы я помогла твоей супруге Шарине, в то время как сама Теноктрис занята другими делами.

— Да, мэм, — отозвался Кэшел. — Я знаю это.

— Нет волшебника могущественнее Теноктрис, — произнесла Расиль, на этот раз выразительно.

Кэшел улыбнулся. Было приятно вспоминать успех. — Мэм, я верю, что это так, — сказал он. Он мог бы добавить, что это было неправдой до того, как Теноктрис приняла в себя древнего демона на глазах у Кэшела. Каким бы рискованным это ни было, это сработало; и поскольку это сработало, у королевства появился защитник, подобного которому не было до нее. — Даже она сама так говорит, а Теноктрис не из тех, кто хвастается.

— И теперь она выполнила другие свои задачи, — продолжила Расиль, наконец, повернувшись, чтобы посмотреть на Кэшела. — Возможно, что при наличии волшебника его собственной расы — и к тому же такого могущественного волшебника, Вождь Гаррик больше не захочет держать меня в своем совете. Ты веришь, что это так, Воин Кэшел?

Кэшел усмехнулся, радуясь, что понимает, что так беспокоит старую волшебницу. — Нет, мэм, это не так, — ответил он, убедившись, что его слова действительно звучат так, будто именно это он имел в виду. Конечно, он имел это в виду, но с людьми — и овцами — часто дело было не в словах, которые они слышали, а в том, как их произнести. — Послушайте, работа Гаррика — бороться, ну, со злом. Верно? Со злом, которое может уничтожить всех, и ваш народ, и мой. И битва еще не окончена.

Звук, который на этот раз издала Расиль, был рычанием, хотя и не представлял угрозы для него. — Да, Воин Кэшел, — сказала она, — битва не окончена. Она указала на восточный горизонт. — Я верю, что грядет очень великая битва. Но... у вас есть Теноктрис.

— Мэм, — сказал Кэшел, услышав, как его голос понизился из-за темы. — Что то, что другое, я участвовал во многих драках. Однако я никогда не был ни в одной ситуации, где бы ни приветствовал помощь. Я полагаю, Гаррик чувствует то же самое.

Расиль гортанно рассмеялась. — Я рада это слышать, — сказала она. — За то время, что я сопровождала твою супругу Шарину, Воин Кэшел, я привыкла к тому, что меня не относят к грязи и отбросам. Хотя я могла бы вернуться к своей прежней жизни с Настоящими Людьми, я не чувствую необходимости усиливать свое чувство смирения до такой степени. Хотя, без сомнения, было бы полезно так поступить.

Они дружно рассмеялись. Кэшел посмотрел вниз, на город, держа свой посох в левой руке. Внизу были самые разные люди, гуляющие, работающие и просто бездельничающие. Они напомнили ему о летних днях на южном пастбище, когда он сидел под падубом на вершине холма и наблюдал, как его овцы занимаются своими делами. За последние пару лет Кэшел побывал во многих местах, и многое сделал, но в душе он по-прежнему оставался пастухом. Он узнал, что есть вещи похуже, чем морские волки, выскакивающие из прибоя, чтобы схватить овец, но он также узнал, что его посох из гикори может уничтожить волшебника так же быстро, как и угрозы, с которыми столкнулись его овцы. Он легонько постучал железным наконечником посоха по каменному полу башни.

К его удивлению, от соприкосновения брызнул голубой магический свет. Расиль тоже заметила искру. Ее ухмылка обнажила ряд зубов, которые были заметно острее, чем у человека. — Я же говорила тебе, что битва не окончена, Воин Кэшел, — сказала она. — Я чувствовала, но не говорила, что Вождь Гаррик поступил бы мудро, если бы оставил меня при себе. Я не могу сделать столько, сколько делает его Теноктрис, но я тоже кое-что могу; а ему нужно будет многое сделать, если он и его королевство, наше королевство, хотят выжить в предстоящей борьбе.

Кэшел, молча, кивнул. С этого места он мог видеть птиц, ловящих рыбу в прудах, которые теперь усеивали равнины там, где до Изменения было Внутреннее Море. Большинство из них были белыми или серыми, как чайки, но попадались и более темные формы, которые вспыхивали, синим, когда попадали прямо под солнце. Он был уверен, что это зимородки.

— Ты не возражал бы остаться здесь еще немного, Воин Кэшел? — спросила волшебница. — Я бы хотела сотворить небольшое заклинание. Полагаю, мне помогут и наша высота над землей, и твое присутствие.

— Все, что пожелаете, мэм, — отозвался Кэшел. — И я был бы признателен, если бы вы называли меня просто Кэшел. Я не воин, вы же знаете. Я всего лишь пастух.

Расиль фыркнула мягким смехом, присев на корточки. Она достала горсть стеблей тысячелистника из мешочка, сплетенного из ивовых прутиков, таких тонких и плотных, что Кэшел подумал, что в мешочке можно держать воду. Люди-кошки были искусны в ткачестве; даже Илна так сказала.

— Ты видишь то, что видишь, пастух, — сказала Расиль. — Но я вижу то, что видит мир. Если ты не хочешь, чтобы я говорила «Воин», я не буду произносить это слово. Но истина не меняется, Кэшел. Она бросила стебли тысячелистника в узор на камне, затем начала бормотать слова силы.

Кэшел не обращал на нее особого внимания. Он продолжал наблюдать за небом и землей внизу, за направлениями, откуда могла прийти опасность. В конце концов, он был пастухом.

***

Шарина оглядела квартиру, в которой жила и работала Теноктрис. Она надеялась, что выражение потрясенного смятения не отразилось на ее лице. Маленькая комната была встроена во внешнюю стену цитадели. Стены были покрыты конденсатом, а единственным окошком было маленькое оконце в окованной железом двери. В целом, это место вполне подошло бы для тюремной камеры — и, вероятно, использовалось в качестве таковой в прошлом.

Помимо того, что Теноктрис была подругой Принца Гаррика и Принцессы Шарины, она была волшебницей, которая своими советами и мастерством сделала для сохранения человечества не меньше, чем любой другой человек. Хотя население Панды росло с каждым днем, она могла жить в любом жилище, в каком пожелает.

— О, боже, — воскликнула Теноктрис в явном смятении. Она выглядела как женщина двадцати двух или трех лет, дерзкая и симпатичная, но не красавица. Очевидно, Шарина не смогла сохранить бесстрастное выражение своего лица. — Прости, дорогая. Я выбрала эту комнату, потому что это то, к чему я привыкла. Я не хочу сказать, что мне не дали чего-нибудь лучшего или, ну, что-нибудь в этом роде. Ты должна помнить, что большую часть моей жизни... И она пожала плечами.

Теноктрис было семьдесят лет, когда ее выбросило на берег у деревушки Барка, как обломок, отброшенный на тысячу лет вперед от времени катаклизма, положившего конец Старому Королевству. Теперь она казалась той женщиной, какой была в юности, но это было правдой только физически. За долгую жизнь она приобрела как знания, так и мудрость. Она сохранила эти достоинства, и теперь обладала дополнительной силой, на которую могли претендовать немногие волшебники. — Меня справедливо считали волшебником с очень небольшой силой. Я гордилась своей ученостью, и опять же, я думаю, гм, но... Теноктрис усмехнулась. Ее жизнерадостно-ироничного выражения лица было бы достаточно само по себе, чтобы Шарина узнала ее, независимо от того, какие черты лица она имела. — Но ученых не размещают и не кормят так же хорошо, как волшебников, которые могут расколоть горы заклинанием и жестом.