Установите связь.

Это было потрясающе красивое произведение архитектуры. Над деревьями возвышались четыре изящных этажа, каждый с верандой, массивные коринфские колонны теперь были окутаны тяжелыми зелеными виноградными лозами, почти охватившими весь дом. Он поднялся по ступенькам, ведущим к главному входу, и остановился, достигнув вершины. Он увидел, что дверей нет, а извилистые лозы пробрались через открытый портал во внутреннюю часть дома.

На ступеньках и на провисших половицах парадного портика валялись выцветшие банки из-под пива и старые газеты. Он знал, что это было иррационально — ведь он не был собственником, — но весь этот мусор не только расстроил его, но и разозлил. Мусор и обломки были всего лишь естественным скоплением, обычным мусором, оставшимся после многих лет человеческого пренебрежения. И все же Алексу Хоуку это казалось кощунством, осквернением. Он смахнул завесу свисающей паутины и нырнул в затхлую прохладу приемного зала.

Лестница. Именно это помогло ему преодолеть все уродство у его ног. Он взлетел на самый верх дома по двум плавно изогнутым лестницам, которые пересекались, образуя площадки на каждом этаже, затем снова изгибались и поднимались выше только для того, чтобы снова соединиться. Возможно, это было самое прекрасное, что Хоук когда-либо видел. Одновременно изящная и сильная, это была работа художника, заказанного кем-то, по-видимому, этим Джоном Рэндольфом, который явно хотел сделать самое функциональное приспособление в доме еще и самым красивым.

Лестница что-то ему напоминает, подумал Алекс, поднимаясь по лестнице и карабкаясь вверх. Что-то в природе. Что это было? Черт возьми, он ничего не мог вспомнить в последнее время.

Алекс добрался до верхнего этажа, остановился на верхней ступеньке и вытащил старую открытку из кармана куртки. На выцветшем фасаде виднелся пароход Миссисипи, белые волны пара плыли от его больших черных стогов, огибая широкий изгиб реки. На другой стороне была небольшая записка от его матери. Он читал это тысячу раз, но теперь, стоя в ее доме, обнаружил, что читает это вслух. И не шепотом. Каждое слово он произносил громким и ясным тоном, как будто обращался к невидимой аудитории, собравшейся внизу.

«Мой дорогой Александр», начал он. «Мама и папа наконец-то добрались до Нового Орлеана, и как нам весело! Вчера вечером папа взял меня послушать известного трубача во Французском квартале по имени Сатчмо. Разве это не забавное имя? Он гудит, как ангел, хотя, и я его обожал! Этим утром мы ехали по Ривер-Роуд в поисках старого маминого дома. Я была поражена, увидев, что он все еще стоит! Падение, конечно, выглядит ужасно, но я взял твоего отца на самый верх этаж и показал ему свою комнату, когда я был в твоем возрасте. Это очень глупая маленькая комната, но тебе бы она понравилась. В ней есть большое круглое окно, которое открывается, и ты можешь сидеть и смотреть, как протекает река, весь день, если хочешь! Реки текут вечно, как и моя любовь к тебе. Я скучаю по тебе, моя дорогая, и мы с папой посылаем тебе всю нашу любовь и уйму поцелуев, мамочка».

Звук его голоса все еще разносился по пустому дому, когда Алекс вернул открытку в карман. Он подошел к перилам, которые казались достаточно прочными, схватил их и наклонился, глядя вниз через переплетающуюся лестницу в холл первого этажа далеко внизу.

— Привет, — крикнул он, прислушиваясь к эху. «Есть здесь кто-нибудь? Я дома!»

Он повернулся и пошел по коридору, пока не подошел к центральной двери. Она была слегка приоткрыта, и он толкнул ее, удивившись потоку солнечного света, все еще струившегося внутрь. Он проникал через большое круглое отверстие в противоположной стене. Вход находился в нише, образованной скатом фронтона. Подойдя к нему, он увидел, что самого окна давно уже нет и осталась лишь пустая дыра. Прикрывая глаза от яркого света заходящего солнца, он подошел к нему и оперся обеими руками о изгиб подоконника.

Каждый вечер ее комната была наполнена светом. Здесь она могла бы разместить свою кровать. Она бы читала здесь свои книги, слушала сонаты певчих птиц, сладкий аромат магнолии, доносившийся из садов. В течение дня она могла наблюдать за лодками на реке, отрываясь от книги всякий раз, когда слышала улюлюканье, приближающееся к широкому повороту. Ночью, натянув одеяло, она клала голову на подушку и видела широкую аллею деревьев, которая вела к звездам над рекой, а иногда и к луне.

У одной стены стоял шаткий старый стул с прямой спинкой, и Алекс поддвинул его к окну. Он сидел там, глядя на мир ее глазами, пока солнце, наконец, не село за дамбой и не родились все звезды, которые он мог видеть из окна своей матери.

Наконец он встал и повернулся, чтобы уйти. Он шел по пыльным половицам, когда до него дошло. О чем ему напомнили прекрасные винтовые лестницы Двенадцати Деревьев. То существо в природе, на которое они так похожи.

«Это ДНК», — тихо сказал себе Алекс, а затем закрыл за собой дверь матери.

ФРАНЧЕСКА СТОЯЛА ОДИНОЧНАЯ, ПИЛА ШАМПАНСКОЕ И ГЛЯДИЛА на туманные огни Большого канала. Слегка болотистый вечерний ветерок с воды принес туман и сдул светлые кудри со лба. Она позволила себе улыбку, стоя у перил террасы-балкона люкса во дворце Гритти. Приходили и уходили последние итальянские детективы и американские агенты дипломатической безопасности. Каждая группа посетила этот номер как минимум три раза в течение недели после странной смерти нового американского посла в Италии. Они утверждали, что получили от нее все, что хотели. Ложь.

Она позволила себе улыбнуться этой лжи, потому что ни один мужчина на земле никогда не получал от нее всего, чего хотел.

Трое итальянских детективов покинули отель, каждый сжимая в руках ее глянцевый автограф размером восемь на десять. Два красивых американских агента из Госдепартамента после своего третьего визита покинули «Гритти» с одним лишь одним жгучим воспоминанием: три дюйма изысканных бледно-белых бедер и розовая подвязка над верхом ее прозрачных черных чулок, видимых, когда она поднималась из глубины. мягкое кресло, чтобы попрощаться.

Один из них, агент Сэнди Дэвидсон, обладал, по ее мнению, определенным мальчишеским обаянием.

«Сфумато!» — воскликнула она во время его последнего визита, и в его огромных карих глазах навернулись слезы. «Си! Он в дыму! Пуф! Вот что, как мне говорили, с ним случилось, Сэнди! Ужасно, не так ли? Ма Донна!»

Ответственный агент американского DSS щедро поблагодарил всемирно известную кинозвезду за уделенное ей время и извинился за то, что задал так много деликатных вопросов в такое ужасное время. Он был уверен, что вскоре они поймают террористическую группу, стоящую за ужасным убийством Саймона Кларксона Стэнфилда. Какие-нибудь угрозы? — спросил он, надев плащ. По ее словам, определенные угрозы были, например, совсем недавно, на прошлой неделе. Ее возлюбленный сказал, что устал постоянно оглядываться через плечо. Американское выражение, не так ли? Чего она им не сказала, чего им определенно не нужно было знать, так это того, почему ее любовник на самом деле оглядывался через плечо той теплой летней ночью неделю назад.

Через две минуты после того, как Стэнфилд оставил ее одну в постели той ночью, Франческа налила себе стакан «Пол Роджера» и обнаженная вышла на тот самый балкон, где она сейчас стояла.

Ее маленькая серебряная птичка улетела. Красная сумка, свисающая с ее обнаженного плеча, теперь стала намного легче, без тонкой ракеты. Она глубоко вздохнула и взяла себя в руки. Несколько минут тишины на размышление, прежде чем она снова откроет красную кожаную сумку.

Конечно, она совершила только одну настоящую ошибку. Она по глупости огрызнулась на Лучано на пристани, когда он пытался помочь ей с сумкой. Наверняка цель наблюдала и заметила эту ошибку в поведении. Она не могла полететь в Венецию; ей пришлось ехать на поезде из-за содержимого сумки. Долгая поездка была утомительной и скучной, несмотря на все выпрашивания автографов. Нет оправдания. Она на мгновение потеряла его там, на причале, и цель наверняка увидела, как она вышла из образа.