— Рокки… Я не трахаюсь, ясно? На самом деле, она больше не моя помощница.

— Ладно, что случилось? Она отсосала у тебя, так что ли?

— Слушай…

— Чувак, — его тон смягчается, — Я знаю, что ты не стал бы так поступать с Чарли. Я имею в виду, целенаправленно трахаться, но ты должен исправить свой брак. Что бы тебя ни беспокоило, исправь это сейчас, потому что если ты посмотришь туда… — он указывает на танцпол, где Шарлотта в объятиях Джулиана, ее голова удобно лежит на его плече, — ты потеряешь свою женщину навсегда, — похлопывает меня по спине, прежде чем уйти.

Температура в комнате повышается, мое кровяное давление готово взорваться, пока я зациклен на том, как она танцует с ним. Он шепчет ей слова на ухо, а мое сердце бьется из груди. Я в ловушке собственных ошибок, обильно истекаю кровью, но именно я держу нож, разрывая нас на части.

Она выставляет напоказ мою слабость передо мной и всем миром, единственное, что я не могу контролировать, как бы ни старался. Джулиан Бейкер навсегда останется человеком, который первым предложил Шарлотте брак, который предложил ей жизнь, когда я этого не сделал. Он трогал ее так, как должен был трогать только я. И несмотря на все это, их всегда будет связывать эта связь, и ничто из того, что я сделаю, никогда этого не изменит.

Шарлотта — моя гребаная жена, и я стою, абсолютно парализованный гневом, пока ее глаза не ищут комнату и не фокусируются на мне.

Не оставляй меня, Шарлотта.

Я люблю тебя, детка.

Не слушай его, я тебе подхожу.

Я смотрю, как она отстраняется от него. Я наблюдаю, как он хватается за нее за дорогую жизнь, без сомнения, давая обещания дать ей все, чего не дал я, потому что я гребаный эгоистичный мудак, попавший в засаду из-за собственной неуверенности.

Она подходит ко мне, и невозможно устоять перед ее красотой, когда она стоит передо мной в черном вечернем платье без бретелек, которое обтягивает ее тело во всех нужных местах, в тех местах, которые я хочу перевернуть языком.

Держись за нее, Эдвардс.

Не дай ему украсть ее у тебя.

Шарлотта говорит слова, которые должны быть сказаны после того, как я позволил своим эмоциям обрушиться на нее с обвинениями. Понимая, что я полностью потерял контроль, я тяну ее за собой к выходу, нуждаясь в том, чтобы выбраться оттуда и оставить ее в покое. Мне нужны ответы. Мне нужно, чтобы она знала, что она моя, что я наконец-то набрался смелости и начал бороться, надеясь, что еще не слишком поздно, и я не потерял ее навсегда.

Отчаяние поглотило меня. Я с силой тяну ее, толкаю на капот своей машины, возвращая то, что все это время было моим. Мне нужно требовать то, что принадлежит мне, это побеждает все рациональные мысли, и я знаю, что причиняю ей боль. Я знаю, что она плачет, но в тот момент, когда мой член погружается в нее, я падаю в прекрасную бездну, полную света, ослепляющего меня и одновременно успокаивающего мои чувства. Всего несколько толчков, но мое тело разгорается в ревущее пламя, и я могу продержаться так долго, прежде чем все закончится.

Я снова напоминаю ей, кому она принадлежит, и даже в ее мольбах я чувствую, как ее тело погружается в меня. Ее стены напрягаются, и осознание того, что моя прекрасная жена взорвется на моем члене в течение нескольких секунд, заставляет меня впиться в нее еще раз, пока мои стены не разрушатся, и каждый нерв не будет преодолен наслаждением.

В ночной прохладе я вдыхаю свежий воздух, пытаясь успокоить свое колотящееся сердце. Я неохотно отстраняюсь, и тут она говорит мне, что больше не может этого делать.

— Пожалуйста, отпусти меня, — умоляет она.

Мы планировали наше будущее, наши жизни как одно целое. Мы принесли в этот мир ребенка и говорили о том, что однажды наша семья снова увеличится.

С разбитым сердцем и в отчаянии я умоляю ее остаться со мной.

Я чертов идиот. У меня есть лучшее, что есть в мире, и я чуть не потерял это, попав в плен своей старой жадности и эгоизма.

И я думал, что она простит меня, но вместо этого она ушла.

Она попросила время, но время для меня означало еще больше оснований для того, чтобы покинуть наш брак. Я паниковал, говорил слова, вспоминал Джулиана, пока она не исчезла обратно в бальном зале, а я остался стоять на своем.

Хоть раз я позволила своей ревности и контролирующей натуре отойти на второй план. Шарлотта дала о себе знать, и чтобы завоевать ее доверие, мне нужно не давить на нее.

Я держался на расстоянии в глубине комнаты, наблюдая за ней, пока она так уверенно говорила. Я чертовски гордился ею, поражался ее таланту и силе, прилагая усилия, чтобы сказать ей об этом, когда мы вернемся домой.

Я спал в комнате для гостей, несмотря на то, что мое тело жаждало ее прикосновений. Утром, когда я проснулся, я с удивлением обнаружил, что она работает. Я знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что ее потребность закопаться в работу — это отвлечься от моего присутствия. Поэтому, опять же, я не стал настаивать, просто предложил помочь с цифрами. Стараясь изо всех сил не контролировать ситуацию, как я делаю это каждый день в офисе, я предложил несколько предложений, которые она приняла с благодарностью.

Как бы тяжело это ни было, я оставила ее работать и провел день с Амелией. Я отвел ее в парк, потом долго гулял по пляжу, пока она спала в своей коляске. Когда мы вернулись домой, все было как обычно: ужин, купание, затем постель.

В ту же ночь я спал в гостевой комнате, не желая навязываться Шарлотте.

Когда наступил понедельник, я был по колено погружен в мирские обсуждения бюджетных ограничений и мест съемок. Что бы я ни делал, мои мысли все время возвращались к Шарлотте. Мне нужно было, чтобы она знала, как сильно я ее люблю, но каждое сообщение, которое я писал, выходило неправильным. В течение последнего часа я писал, а затем удалял множество сообщений. И тут что-то потянуло меня, словно магнит, настолько сильный, что я нажал на кнопку «Отправить».

Как только я взглянул на нее в зале заседаний, меня охватило беспокойство, пока она не сказала мне, что любит меня.

Это было именно то, что мне нужно было услышать.

Сейчас я оглядываюсь назад и вспоминаю, как близок я был к тому, чтобы потерять свою семью. Как легко было давать обещания перед Богом, своей семьей и друзьями, только чтобы забыть о них в отчаянные времена. В тот день мы с Шарлоттой заключили договор: мы будем оставаться верными и честными в хорошие и плохие времена. Ради нашей дочери мы оба обязаны сделать это для нашей семьи.

Мы также согласились, что нам нужно быть честными в том, что произошло, когда мы были в разлуке. Я знаю, что это не пройдет гладко, и есть шанс, что Шарлотта больше никогда не будет со мной разговаривать, но я очень полагаюсь на нашу веру и верю, что каким-то образом мы сможем оставить тьму позади.

— Мы обещали, что сделаем это, — напоминает она мне.

— Я знаю, — отвечаю я.

Я не знаю, что хуже: сказать ей, что мой палец на короткую секунду оказался на киске Монтаны, или то, что она собирается рассказать мне о Джулиане. Моя неуверенность и гнев смешались в мешок с чертовыми эмоциями, пересушивая мое горло, когда мы сидим друг напротив друга, готовые к развязке.

— Ты готов? — звучит нервно.

— Да.

Мы сидим в гостиничном номере — идея Шарлотты не омрачать наш дом плохими разговорами или воспоминаниями. Мы оставили Амелию с моей мамой, потому что мы обе понятия не имеем, как это будет происходить. Я надеюсь, что то, что она собирается мне рассказать, не так уж плохо, и мы можем просто покончить с этим, чтобы я мог провести ночь внутри нее.

— Ты первый, — говорит она.

— Нет, ты.

— Камень, ножницы, бумага, — она протягивает руку, и мы пожимаем ее до тех пор, пока у нас обоих не оказываются ножницы. Какая ирония, думаю я. Нож в сердце — это предзнаменование. Во второй попытке она меня победила.

Черт.

Шарлотта сидит неподвижно, скрестив ноги на одном конце кровати, и смотрит на меня. Я думаю о том, чтобы сделать комплимент ее выбору блузки, которая будет хорошо смотреться на полу, но решаю не делать этого.