Ребенок не мой.

Как он может быть его?

— Вот ваш посадочный талон, сэр. Рейс 793 отправляется от выхода 11, примерно, через тридцать минут.

Она вручает мне посадочный талон, и я ухожу в поисках выхода. Найдя его, я сажусь в изолированной части зала ожидания.

Ребенок не мой.

Как он может быть его?

Неужели она трахалась с ним все это время?

Моя Шарлотта, моя жена, носит ребенка другого мужчины.

В моей голове лишь белый шум, но я сижу здесь молча, все еще оцепенев, уставившись в пространство и отчаянно ожидая посадки на самолет, который доставит меня куда угодно, только не сюда.

Полет проходит неровно, но чего я ожидал от полета в последнюю минуту, сидя в экономическом классе. Мне даже не пришло в голову попросить бизнес-класс, но я полагаю, что в таком запущенном самолете, как этот, бизнес-класс ничем не будет отличаться. Я закрываю глаза, пытаясь заснуть. Постоянный плач младенца в нескольких рядах сзади не оставляет мне выбора, кроме как надеть бесплатные наушники на уши. Немного успокоившись, я пробую снова, но, конечно, очистить свой разум невозможно.

Ребенок не мой.

Следующую неделю я провожу на удаленной рыбалке где-то в центре Аляски. Городок маленький, но очень гостеприимный. Удивительно, как сидение часами напролет с профессиональными рыбаками в ожидании поклёвки может облегчить ваши проблемы, то есть до тех пор, пока я не узнаю, что должен наконец уехать.

До съезда в Париже осталось четыре дня, плюс встречи одна за другой.

Мой телефон был выключен все время, пока я был здесь. Я написал Кейт только перед посадкой на самолет на Аляску, чтобы сообщить ей, что не смогу связаться с ней в течение недели.

Она тогда ответила просто: «Хорошо».

Я не позволяю себе думать о ней, это все равно что сыпать соль на рану. Вопросы ходят по кругу.

В последний вечер перед отъездом в Париж я делаю неизбежное и включаю телефон, зная, что мне снова придется встретиться с миром. Писк не прекращается в течение двух часов подряд, несмотря на слабый сигнал.

969 рабочих писем.

Семнадцать сообщений от Адрианы.

Десять сообщений от моей матери.

Семь сообщений от Роки.

Одно сообщение от Ильи.

Одно сообщение от моего отца.

Ноль от Шарлотты.

Ребенок не мой.

Сначала я быстро просматриваю сообщения. Адриана в панике. Моя мама волнуется. Рокки сначала волнуется, но потом начинает присылать мне видео, на которых девочек ласкают другие девочки. Должен признать, что меня это немного забавляет, но, к сожалению, они ничего для меня не делают. Элайджа присылает мне цитату Пауло Коэльо о выживании. Слова моего отца просты — он говорит мне делать то, что я должен делать. Странно, я ожидал лекции о том, как сильно я разочаровал его и нашу семью.

***

Вернувшись на европейскую землю, что-то меняется. Старый Лекс оживает, словно яд, просачивающийся через мои вены, и моя уверенность возвращается в десятикратном размере. Я научился перестраивать себя, контролировать свою жизнь и требовать, чтобы этот мир вращался вокруг меня, и сегодня, впервые за несколько недель, Лекс Эдвардс вернулся и вышел на свою обычную тропу войны.

Одетый в деловой костюм, далеко не похожий на ужасное рыбацкое снаряжение, в котором я был всего несколько дней назад, я прохожу в конференц-зал и произношу свою речь. Каждая пара глаз устремлена на меня, некоторые с любопытством, а многие со страхом. Какая-то часть меня отчаянно нуждается в возвращении прежнего меня, не понимая, как моя работа закрепилась во мне, несмотря на то, что я позволяю своей личной жизни диктовать мои эмоции.

Я завершаю свою речь аплодисментами, а мое внимание переключается на Викторию, сидящую через несколько рядов от меня. Конечно, она будет здесь, но я так и не поговорил с ней с той позорной ночи в моем номере. Я спускаюсь по ступенькам и прохожу к ее месту, не обращая внимания на глаза, следящие за каждым моим движением.

— Пойдем со мной, — шепчу я ей на ухо.

Она следует за мной по направлению к выходу и освобожденному залу заседаний по соседству, подальше от посторонних глаз. Я хочу извиниться за то, что произошло, но мне также нужно забыть. Я кладу руки на ее блузку, чтобы потрогать пуговицы.

Она мягко отталкивает мою руку: — Лекс…, — ее голос замирает, — Ты не хочешь этого делать.

Я смотрю в ее глаза.

Она ошибается.

Я должен это сделать.

Мне нужно это сделать.

Заставь меня забыть, Виктория. Заставь меня забыть, что Шарлотта носит ребенка от другого мужчины, что я ничего для нее не значу, и она трахалась с ним, а потом со мной. Заставь забыть, что она испорчена, что прикосновение другого мужчины укоренилось и растет внутри нее. Пусть я забуду, что мы никогда не сможем быть вместе, что мне вечно придется смотреть на их ребенка и понимать, что я был на втором месте.

Заставь меня забыть о существовании Шарлотты.

— Милый, хотя я бы не хотела ничего больше, чем иметь твой член у себя во рту, это не то, чего ты хочешь. Я никогда не была тем, чего ты хочешь.

Я удивлен ее словами. Это что, обратная психология? Это не та Виктория, которую я знаю. С недоверчивым взглядом я попятился назад.

— Мы играем в эту игру в кошки-мышки, но реальность такова, что ты любишь Шарлотту. Лекс Эдвардс действительно любит другого человека, — она смеется, прижимаясь к моей груди, — Лекс, иди и исправь это. Это не ты. Это не тот сильный, уверенный в себе Лекс, который доводит меня до неузнаваемости, который также является гением в мире бизнеса.

— Она не хочет меня, — бормочу я, склонив голову, моя уверенность растворяется в мгновение ока.

— Это невозможно. Никто не может устоять перед Лексом Эдвардсом. Посмотри на меня, — я смотрю в ее глаза, не понимая, что я должен искать, — Ты построил эту империю из ничего. Ты сражался в залах заседаний с самыми влиятельными людьми в мире бизнеса. Моему отцу угрожает твоя власть, и никто, я имею в виду никто, никогда не бросал ему такой вызов, как ты. Ты не можешь проиграть эту битву, потому что эта битва будет самой трудной, но в конце она принесет величайшую награду. Ты понял меня?

Я киваю, наполовину слушая ее, потому что реальность кажется совершенно другой.

— Теперь давайте вернемся туда и попытаемся убедить Hanson Group продать нам свои акции в Wilson Division, — уверенно заявляет она, — Говорят, что Джон Хэнсон отчаянно хочет избавиться от акций, потому что у него неудачное слияние в Гонконге, и это стоило группе больших денег.

— Виктория… Я сожалею о том, что произошло в Нью-Йорке.

Она пожимает плечами: — Считайте, что это забыто. Кроме того, я положила глаз на другого, если смогу заставить его жену-золотоискательницу на пару секунд оторваться от его руки.

Виктория, стерва, найдет способ.

— Вы настойчивы, надо отдать вам должное.

— Да, и представьте меня с принцем Люксембурга. Какая могущественная пара получилась бы из нас.

— Теперь ты претендуешь на королевскую власть? — я качаю головой со знающей ухмылкой, — Ты не перестаешь меня удивлять.

Мы возвращаемся в комнату, не обращая внимания на любопытные взгляды помощников, которым больше нечем заняться, кроме как строить догадки. Мне все равно, что они думают, и даже ложные новости, которые будут распространяться, мне больше нечего терять, и с учетом этого я делаю все, что, черт возьми, хочу.

Париж на самом деле оказался большим достижением. Нам удалось подписать новый бизнес, и я нахожусь в своей стихии в течение недели, проведенной там. Оказалось, что встречи с новыми инвесторами и деловые выставки, проводимые один за другим, обеспечили мне уединение, которого я так отчаянно жаждал.

Но всему хорошему приходит конец, и я снова оказываюсь в одиночестве, не зная, что делать.

Я все еще не готово вернуться домой, поэтому я листаю свой телефон и ищу места, которые хотел бы посетить. По какой-то причине мне приглянулась Бразилия. Я был там много лет назад в командировке, но что-то тянет меня туда вернуться. Я не знаю, что это, но это похоже на тягу.