Мы в беде.

— Тост за Элайджу, самого мистера Камасутры. О, черт, простите, мистер И! — Рокки проболтался, понимая, что его комментарий про Камасутру, возможно, не очень понравился моему отцу.

— Пожалуйста, зовите меня Эндрю, — он постукивает себя по груди, пока последствия выстрела утихают, — Черт, сколько лет прошло с тех пор, как у меня было такое. С той ночи, когда мы с Эмили…

— О, черт возьми, нет, папа, — быстро перебиваю я его, хмурясь при этой мысли, — Это какое-то поганое дерьмо. Пожалуйста, не вспоминай истории о маме.

— Да ладно, Лекс, Элайджа сказал, что твоя мама — MILF, — Рокки хихикает.

— Я не говорил!

Лицо Элайджи полностью покраснело. Я не знал, то ли пожалеть его, то ли ударить по его чертовой морде.

— Ну, я тебя не виню. Она все еще знает, как…, — отец прервался, когда мои глаза расширились от отвращения, — Извини, сынок, больше никаких разговоров о маме.

— Тогда мы можем поговорить о Чарли, — Рокки с ухмылкой пихает папу локтем, — Это будет более уместно?

Все взгляды падают на меня, не считая друзей и кузенов Элайджи, которые на балконе разговаривают с официантками. Это последнее, о чем я хочу говорить. Я беру стоящую передо мной бутылку Patron и наливаю двойную порцию. Она обжигает, но облегчает боль, затаившуюся внутри меня. Я бью стакан о столешницу и наливаю еще. Рокки смотрит на моего отца, который просто сидит там, забавляясь.

— О чем именно ты хочешь поговорить, Рокки? О том, как я трахал ее на ее столе или о том, как она трахала меня на моем? Расскажи мне, я уверен, что вы хорошо посмеетесь, — мой тон горький. Несмотря ни на что, я не могу убежать от нее, но я должен попытаться, потому что не могу продолжать в том же духе, застряв в кошмаре. Я делал это слишком много раз, чтобы сосчитать, и результат никогда не был хорошим.

— Чувак, послушай, мне жаль.

— Я так не думаю.

Эта вечеринка достигла низшей точки. Я беру бутылку и наливаю оставшиеся рюмки. Положив руку на плечо Элайджи, я произношу тост: — За Элайджу. Спасибо, мать твою, я могу официально передать тебе свою сестру. За тебя!

Мы поднимаем бокалы, затем проглатываем напиток.

Ночь начинается с того, что парни играют в покер, а официантки топлесс подают нам крылышки «баффало» и другие чудеса во фритюре. Проиграв тысячу баксов зануде-фантасту, я на этот раз беру пиво и выхожу на балкон.

Вид впечатляет. Бассейн подсвечивается ярко-синим цветом, поскольку его окружают светодиодные огни, а не так далеко вдали остальной Вегас мерцает в ночи.

Когда я прислоняюсь к стеклянным перилам, сухая вегасская жара не помогает мне избавиться от блуждающих мыслей. По сравнению с лондонским прохладным воздухом жара крайне некомфортна.

— Итак, это щекотливая тема, — папа опирается локтями на перила рядом со мной, в руке у него виски, и он, как и я, смотрит в ночь.

— Послушай, папа, мне больше нечего сказать. Между нами все кончено.

— Никогда не думал, что ты бросишь.

Его слова жалят. Я не бросил, но я также не собираюсь стоять в стороне и быть вторым сортом. Откуда, черт возьми, это исходит? От него, от всех людей?

— Не всегда можно получить то, что хочешь.

— Значит, ты хочешь ее?

— Папа, просто брось эту шараду. Она тебе никогда не нравилась… ты никогда не стеснялся признаться в этом. Между нами все кончено. Больше ничего не нужно говорить. Мы пытались снова, но ничего не вышло. Этому просто не суждено случиться.

Он делает глоток своего виски, вонь задерживается в воздухе между нами.

— Я когда-нибудь рассказывал тебе историю о том, как мы с твоей мамой познакомились?

— Нет, — бормочу я.

— В свое время я был большим бабником. Я провел большую часть своей юности, трахая все, что попадалось на глаза. Когда я поступил в колледж, я использовал всю эту историю с доктором в своих интересах. Работал с дамами как шарм, — он улыбается, вспоминая то время с такой нежностью, — И вот однажды я встретил девушку, Кассандру. Она приручила меня. Я усердно учился, а она была всем, чем не были другие девушки, поэтому я сделал предложение, и она согласилась. В ночь нашей помолвки я наконец-то познакомился с ее семьей. Я был вне себя от знакомства с ее родителями, поэтому мне и в голову не приходило, что я должен беспокоиться о ее сестре.

Сделав шаг назад, я наклоняю голову в сторону: — Черт возьми, ты говоришь о тете Кэсси?

— Да. Ее сестра, твоя мать, была самой красивой женщиной, которую я когда-либо встречал в своей жизни. Как только я увидел ее, меня охватил трепет. Это сводило меня с ума. Она была застенчивой, но такой невероятно доброй. Я влюбился. Мы начали встречаться за спиной Кэсси, но однажды нас застукали, и начался настоящий ад. Эмили отреклась от своей семьи и от всего города. Это был ад.

Не в силах связать предложение воедино, я пытаюсь усвоить эту новую информацию. Мои родители всегда казались лишенными драматизма, и подумать только, они завели такой же грязный роман, как и я.

— Но стоит ли идти в ад и обратно? — спрашиваю я, поднимая брови.

— Стоит каждой секунды, но, сынок, я не хотел этого ни для тебя, ни для Чарли, — выпустив тяжелый вздох, он опускает взгляд на свои ноги, — Я думал, что делаю тебе одолжение. Я думал, что ты это переживешь.

— Но я этого не сделал.

— Нет…, — он понижает голос, — Ты этого не сделал.

Раскрытие его намерений оставило нас в неловком молчании. Я никогда по-настоящему не понимал, почему мои родители вмешивались в мою жизнь и принимали решения, которые, оглядываясь назад, были ошибками. Сейчас я понимаю, почему мой отец хочет защитить меня, будучи в похожей ситуации, но никто другой никогда не сможет понять, как сильно я любил Шарлотту тогда. И только это должно было стать причиной того, что я боролся со всеми, чтобы сохранить ее в своей жизни.

Но я этого не сделал. Я был трусом, и ничто и никогда этого не изменит.

Наше мгновенное молчание длится недолго, когда Рокки выбегает на балкон, визжа, как женщина: — Она здесь, она здесь!

Для Рокки это означает только одно — стриптизерша.

Мы сидим в баре, как вдруг слышим треск кнута. Твою мать, какого черта? Элайджа ждет, затаив дыхание, на его лице написано беспокойство. Треск кнута во второй раз эхом разносится по комнате.

— Меня зовут мадам Киска, — рычит она властным тоном.

Ее густой русский акцент несколько сексуален. Kiska звучит знакомо, и я смеюсь про себя. Киска по-русски означает «киска». Она — мадам Киска. Рокки сидит с широко раскрытыми глазами и готов ко всему, что она выложит, а Элайджа — его полная противоположность. Она проводит пальцем по челюсти Элайджы, латекс издает легкий звук. Взяв его подбородок, она крепко сжимает его и что-то шепчет ему в лицо, прежде чем дать пощечину.

Я пытаюсь сдержать смех, но ее ледяной взгляд ставит меня на место. Рокки сидит так, будто у него муравьи в штанах. Играет музыка, и она разыгрывает свое представление с каждым из нас. Алкоголь продолжает поступать, и, к моему удовольствию, даже мой отец принимает в этом участие. Он смеется, когда она бьет хлыстом, и я могу поклясться, что несколько раз она выходит из образа и улыбается ему. Друзья Элайджи получают удовольствие — эти парни, вероятно, никогда не занимались сексом. Один из них постоянно теребит свою промежность, ни хрена себе, его стояк торчит как бельмо на глазу. Клянусь, гребаная кучка придурков.

Я, ну, я просто скучаю по ней.

Ничто в этом мире, никакая другая женщина не может сравниться с моей девочкой.

Ее губы, ее запах, только она.

Я закрываю глаза, зная, что не могу пойти туда, поэтому я хватаю ближайшую бутылку, которая оказывается водкой, и делаю глоток. Ебаный в рот. Я несильно кашляю, пока она проходит путь вниз.

С ощущением, что за мной наблюдают, я осматриваю комнату, и у больших стеклянных дверей стоит мой отец и пристально смотрит на меня. На его лице нет никаких эмоций. Взяв бокал, он смотрит на свой телефон и усмехается, набирая что-то. Я подхожу к нему со своей бутылкой водки, отставляю стакан и называю его своим.