Я не очень прислушиваюсь к разговору, но что-то в ней меня заинтересовало. Несмотря на ее жалобы, ее лицо сияет, ее длинные рыжие волосы имеют тот блеск, о котором всегда говорят, что он есть у беременных женщин. Ее свободное платье удобно свисает на живот, а ее лодыжки распухли, как стволы деревьев. Я поморщилась при мысли о том, что ей так больно.

Однако она по-прежнему выглядит прекрасно, и тут на меня обрушивается тонна кирпичей, начиненных кислотой.

У меня нет месячных.

В панике я листаю телефон, не в силах найти свой календарь. У меня трясутся руки, когда я перебираю приложения, и наконец нахожу его. Я перебираю месяцы. У меня месячные, идут как обычно, но укол. Черт. Не в силах успокоиться, я в панике ищу, и вот оно, напоминание о том, что я должна была сделать укол больше месяца назад.

— Мисс, могу я вам помочь?

Я бы солгала, если бы улыбнулась и сказала, что все в порядке. Мне не нужна помощь, не тогда, когда груз моей ошибки обрушивается на меня, как жестокий шторм.

Без предупреждения я падаю на холодный пол, моя грудь вздымается, когда рвота выплескивается изо рта, поражая все вокруг. На помощь мне приходят ассистенты с ведром и холодным полотенцем. Голоса окружают меня, но мое тело продолжает сотрясаться, рвота не прекращается. Задыхаясь, я пытаюсь отдышаться, и тут другой человек протягивает мне бумажный пакет. Я беру его у нее, прикладываю ко рту и втягиваю воздух.

В разгар этого срыва я достаю свой телефон. Дрожащими руками прокручиваю экран, мое зрение начинает расплываться, но мне удается найти номер Никки. Я набираю его, передавая трубку женщине рядом со мной. Она говорит, паникуя, а я упираюсь головой в твердый бетон, отчаянно пытаясь закрыть глаза.

Не знаю, сколько я пролежал на полу, пока не услышал знакомый голос, кричащий, чтобы все отвалили.

— Чарли, Чарли… посмотри на меня?

Никки стоит на коленях рядом со мной, ее брови морщатся, когда она смотрит на меня, ожидая ответа.

— Никки, — прохрипел я, едва сумев произнести ее имя, — Я хочу домой…

— Чарли, я действительно думаю, что мы должны вызвать врачей.

Я качаю головой, все еще борясь со своими словами: — Нет… пожалуйста, не надо.

— Но Чарли…

— Никки, остановись! Просто помоги мне встать. Пожалуйста.

Она хватает меня за руку, и мне удается встать, хотя я неустойчиво стою на ногах. Я снова умоляю пойти домой, но прежде чем мы это сделаем, я прошу Никки об услуге, пока жду на стуле с коричневым бумажным пакетом.

***

Я сижу на полу в ванной рядом с Никки в кататоническом состоянии и смотрю на три теста на беременность, каждый разной марки, все они лежат рядом и помечены двумя синими линиями, которые решили мою судьбу.

— Чарли. Три теста не могут быть неправильными. Они все положительные.

Я продолжаю сидеть в тишине, даже не моргая, наблюдая за происходящим, надеясь на чудо, что все линии станут одной. Только одна линия. Мое зрение затуманивается, почему это происходит? Линии смотрят мне в лицо, и ничто не может заставить их измениться. Закрыв глаза, я молюсь, чтобы это был ужасный сон, и в любой момент я проснусь, и все станет на свои места, но несколько минут спустя я открываю их, и реальность, как огромная пощечина, все еще смотрит на меня.

Никки придвигается ближе ко мне, обнимает меня, притягивая к себе: — Послушай, девочка, мне очень жаль, но я должна спросить… чей?

Повернувшись к ней лицом, я ищу в ее глазах хоть какое-то осуждение. Она моя лучшая подруга, и если кто и поймет, то это будет Никки. Я снова закрываю глаза, вспоминая последние несколько месяцев. С кем я трахалась, где я трахалась, когда я трахалась, и что, блядь, я использовала?

Я бредила своими мыслями, от которых у меня разболелась голова — мигрень теперь неминуема. Я использовала презервативы, я брала в рот, а он трахал меня в задницу. Мое тело опускается, и тяжесть моих поступков заставляет меня снова дрожать. Любое самоуважение, которое я испытывала к себе, исчезает вместе с моим достоинством.

Я шлюха, потаскуха, называйте как хотите. Я произношу эти имена про себя, моя голова кричит на повторе. Мое поведение отвратительно, и теперь я должна заплатить за это самую высокую цену.

— Никки… Я не знаю.

— О, Чарли, все будет хорошо. Посмотри на Уилла. Мы с Рокки не могли оказаться в худшей ситуации, но мы справились, и посмотри на него. Моя жизнь не существует без него.

— Но у тебя был Рокки.

— Да, я знаю, — признается она, — Но с какой стати отец не хочет быть частью жизни своего ребенка? В любом случае, у тебя два замечательных человека, и оба будут отличными отцами.

— Потому что все это слишком сложно. Никки, я не могу так поступить… Я не могу быть матерью-одиночкой и каждый день смотреть на этого ребенка и видеть лицо его отца. Я не понимаю, как это произошло.

Это не вопрос, потому что, как бы на него ни ответили, это ничего не отменяет.

— Ну, милая, все очень просто… ты увлеклась горячим сексом и забыла о мистере Семене и его миллионе приятелей.

— Никки, я вышла за него замуж.

— Что? — она повышает голос, ее глаза расширены от шока.

— В тот последний вечер в Хэмптоне мы поженились. Не спрашивай меня, как он это провернул. Я до сих пор не знаю, но это случилось. Он продолжал просить меня выйти за него замуж и отвез меня в этот дом. Снаружи, в беседке, он провел церемонию.

— Ты издеваешься надо мной? Ты вышла замуж за Лекса? Ты миссис Эдвардс?

— Пожалуйста, никому не говори. Я не хочу больше об этом говорить.

— Итак, ты замужем за Лексом, и это может быть ребенок Джулиана? Боже мой, Чарли, это как «Молодые и неугомонные», — она покачала головой, бормоча что-то про себя.

Я не знаю, как долго я сижу здесь, оцепенев, не в силах осознать, насколько чертовски глупо я себя чувствую, что ввязалась во все это. Я не плачу, ни одной слезинки не пролила с момента моего срыва в аптеке. Может быть, я должна была, я хотела, но не могла. Сейчас я не могу чувствовать боль, словно у меня есть какой-то щит. Я тупо смотрю на тесты, и мне кажется, что прошло несколько часов, когда я снова заговорила: — Никки, тебе нужно вернуться к Уиллу.

Это все, о чем я могу думать. У нее есть семья, которая нуждается в ней — ее сын нуждается в ней, ее муж нуждается в ней. Семья. Почему это слово пугает меня до глубины души?

— Чарли, — тихо говорит она, убирая прядь волос с моего лица и заправляя ее за ухо, — Они в порядке. Хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь поесть?

Я смеюсь громко, очень громко, не в силах остановиться, истерика наконец-то берет верх — слезы смеха катятся по моему лицу. Никки не умеет готовить, чтобы спасти свою жизнь, — ирония не покидает меня даже в том состоянии, в котором я нахожусь. Она смеется вместе со мной, и через несколько минут мы оба сидим, пытаясь отдышаться.

— Ладно, могу я заказать тебе что-нибудь поесть? Чарли, тебе нужно поесть, хочешь ты этого или нет, но сейчас тебе нужно заботиться не только о себе.

Конечно, я знаю это.

Воспоминания нахлынули на меня, боль стала всепоглощающей, а слезы из моих глаз — это слезы печали. Я не могу перестать безудержно рыдать от страха. Я не могу быть матерью. Я не смогу носить этого ребенка в себе и не смогу сделать это в одиночку. Никки прижимает меня к себе, и где-то ночью я засыпаю, свернувшись клубочком на полу в ванной.

Наутро я просыпаюсь на полу, под головой у меня подушка, а накрывает меня вязаное бабушкино одеяло. Я сажусь, быстро осматриваю комнату, но она пуста. Подождите, неужели мне все это приснилось? Мое тело болит, когда я осматриваю окружающую обстановку. Я спала на полу в ванной, что означает только одно — я действительно беременна. Я слышу щелчок каблуков Никки по половицам. Она одета, готова к работе и, должно быть, ушла домой где-то ночью.

Она протягивает мне кружку. Слава Богу, мне нужен кофе. Сделав глоток, я нахмурилась, почувствовав во рту привкус чая.

— Не смотри на меня так. Больше никакого кофе для тебя.