Мы недоуменно смотрим сначала на фотографию в альбоме, потом на зам. начальника управления МГБ. Он спросил нас, есть ли у нас с собой фотография мужа секретарши директора. Ее у нас не было. Тогда он перевернул фотографию в альбоме со словами:

— Вот читайте, здесь, на обороте.

На тонкой папиросной бумаге на обороте фотографии был отпечатан пояснительный текст следующего содержания: «Премьер министр ГДР Отто Гротеволь вручает золотой значок почетного члена партии ветерану Сопротивления и подпольной работы в годы войны против фашизма, своему товарищу по подполью, мастеру завода счетных машин Паулю Шольцу».

После моего перевода этих строк на русский язык оба следователя вскочили со своих мест (до этого момента они сидели молча и в нашей беседе не участвовали). Они попросили меня еще раз показать и перевести им текст, рассмотрели фотографию Отто Гротеволя, жавшего руку объекту нашей разработки, и озадаченно сели на свои места. У Чудинова невольно с раздражением вырвалась:

— А почему же об этом не было доложено в управление из особого отдела, ведущего разработку?!

Видя смятение на наших лицах, зам. начальника управления МГБ ГДР уточнил:

— Вы что же, действительно не знали об этом? Ведь эта фотография висит на городской Доске почета для всеобщего обозрения!

Такого поворота событий по вине особого отдела, отвечающего за разработку, мы, естественно, не ожидали.

После легкого смятения мы обменялись мнениями о создавшейся ситуации. Один из следователей высказал осторожное предложение, что надо бы срочно, ввиду «вновь открывшегося обстоятельства» по делу, снова передоложить и согласовать вопрос их задержания с руководством Управления особых отделов и Политуправлением ГСВГ, ведь, по существу, это затрагивает интересы и авторитет правительства ГДР.

Было уже около 12 часов дня. Времени для дополнительно согласования на высшем уровне, тем более в предвыходной день, явно не было.

Обращаюсь к зам. начальника управления, что, несмотря на новые и неприятные для нас обстоятельства по делу, мы настаиваем на задержании и допросе подозреваемых. Тогда он заявил нам:

— В какое положение вы меня ставите! Я же не могу с учетом личностей подозреваемых дать санкцию на арест без согласования с министром госбезопасности Мильке. Я, давая обещание о содействии в вашей миссии, не знал о ком персонально идет речь, а это личный знакомый нашего премьер-министра еще по подполью! Почетный член партии!!! Ведь это тоже что-то значит!

Тут мы схватились за последнюю ниточку. Предложили срочно сделать негласный досмотр по месту работы Пауля Шольца. Узнать, что он прячет в гардеробных шкафчиках рабочих, находящихся в отпуске. Может быть, тогда появятся вещественные доказательства. Время для проведения досмотра еще было.

Опергруппа немедленно выехала на завод и при содействии пожарной охраны провела осмотр шкафов отпускников. Перед досмотром Шольц подтвердил, что ключи от этих шкафов находятся только у него как у старшего мастера, то есть кроме него доступа к шкафам никто не имеет.

Минут сорок после выезда опергруппы в кабинете царила напряженная тишина: ждали звонка. От результатов досмотра зависел исход нашего мероприятия. Наконец звонок. Слышу в тишине доклад старшего группы.

В одном из трех шкафов отпускников обнаружен портативный фотоаппарат «Минокс» — стандартный предмет шпионского назначения. После этого слышу четкую команду:

— Факт обнаружения оформить на месте протоколом.

Шольца задержать и доставить в управление!

Вот так день! Вся дополнительная информация на месте одна другой сенсационней: то за упокой наших планов, то в их пользу.

Зам. начальника управления посмотрел на часы, молча подписал ордер на арест секретаря директора железной дороги округа Клары Шольц и направил другую оперативную группу для ее задержания. До конца рабочего дня оставался ровно час — мы еще успевали.

Зам. начальника управления вызвал дежурного по управлению, представил нас и поставил ему задачи, связанные с целью нашего появления в городе. Тут же он сказал дежурному:

— Для всех я болен. Я без телефонной связи, даже для звонков из Берлина. Завтра, в субботу, к 9 часам утра я буду в управлении, тогда и обсудим план дальнейших действий.

Нам он сказал, что до его приезда в управление, то есть за ночь, мы должны решить все интересующие нас вопросы с задержанными, чтобы утром предать их для дальнейших допросов немецкому следователю управления МГБ ГДР и проведения соответствующих процессуальных действий.

Между собой мы так распределили обязанности. Я со следователем Елизаровым займусь допросом Клары Шольц; начальник отделения Чудинов с другим следователем будут допрашивать ее мужа Пауля Шольца.

Фрау Шольц оказалась выдержанной, уверенной в себе женщиной. Она не производила впечатления испуганной случившимся. На начало допроса — установление личности подозреваемого — отреагировала довольно резко словами:

— К чему такие формальности? Вы должны знать, кто я такая!

Стремилась сразу свернуть разговор с нами, требуя немецкого следователя. Пришлось довольно жестко заявить, что поскольку она подозревается в преступлении, направленном против советских войск, то мы и будем решать ее дальнейшую судьбу, а пока она должна отвечать на наши вопросы.

Мои разъяснения статей УК РСФСР о значении дачи добровольных, правдивых показаний и сотрудничества со следствием как смягчающих вину обстоятельств, она оставила также без внимания. На наши уточняющие вопросы о причинах постоянных нарушений норм взаимодействия с советской железнодорожной комендатурой, она, как заведенная, отвечала одно и то же: она не успевала делать все по плану рабочего дня. Директор якобы давал ей массу поручений, которые надо было выполнять одновременно, и она вовремя не успевала:

— Вот и бегала как дура по воинским эшелонам, чтобы разыскать вашего коменданта и вручить ему лично документы от директора. Они ведь секретные! Признаю, что это было несвоевременное исполнение моих прямых служебных обязанностей, а не шпионаж! Я делала свое дело!

Так, примерно, проходил ее допрос почти до 2 часов ночи. Лист протокола допроса у следователя Елизарова был чист, не было никаких существенных показаний для их занесения в протокол.

В перерыве я заходил в соседний кабинет. Кстати, Клара не знала, что ее муж тоже арестован. Она даже просила разрешения позвонить домой, так как муж, возможно, ищет ее уже через полицию, беспокоится.

В соседнем кабинете обстановка была иной. После короткого запирательства Пауль Шольц был вынужден встать на путь сотрудничества со следствием. Не тот был у него характер! Он признал вскоре, что уже несколько лет сотрудничает с американской военной разведкой.

Обнаруженный у него на работе фотоаппарат «минокс» получен от американцев, им он фотографировал секретные военные советские грузы, вагоны и их номера, иногда процесс разгрузки. Фотоаппарат ему вручил американский разведчик полковник Квин. По звонку жены с просьбой встретить ее на вокзале он приходил на воинские платформы к зданию комендатуры. Жена в таких случаях преднамеренно опаздывала в нашу железнодорожную комендатуру. Ожидая жену, он имел возможность наблюдать процесс разгрузки и фотографировал содержимое вагонов, их номера, образцы грузов и вооружения. «Минокс» был у него закамуфлирован в футляр из-под очков. Вот эти манипуляции Шульца с футляром однажды и заметил наш часовой на платформе. Однако этот сигнал ввиду халатности офицеров комендатуры не дошел своевременно до особого отдела, ведущего эту разработку.

Ввиду явно тупиковой ситуации у меня с допросом секретарши директора, мы попросили Пауля написать собственноручное признание в шпионской деятельности в пользу американской разведки, о существе передаваемых им американцам материалов, роли в этой шпионской деятельности его жены и указать псевдонимы и адреса американских разведчиков в Западном Берлине, руководивших ими.

После перерыва Клара Шольц пришла в решительное контрнаступление. Она популярно объяснила нам, кто такой ее муж, бросив следователю: