(Такие мероприятия готовятся заранее, обговариваются все детали: кто и где стоит, кто, когда и как говорит, определяется и место переводчика, обычно рядом с выступающим. В этих репетициях и участвовал гарнизонный военный переводчик из политотдела. Меня же «доставили» на мероприятие, когда на закрытой от зала сцене уже были собраны все члены президиума. Генерал, руководивший мероприятием, этих деталей о месте «дислокации» переводчика не знал. Ему было лишь доложено о готовности мероприятия и «болезни» их переводчика. Так я и оказался в центре президиума!)

Я переводил, что слышал. Конечно не дословно, с трудом улавливая основной смысл речей выступавших. Видел и слышал бурные аплодисменты из зала. Мой перевод воспринимался зрителями. Это как-то ободряло, несмотря на всю нелепость моего положения. Особенно доставил забот перевод приветственных речей наших артистов из второго драмтеатра.

Ну, что за народ эти артисты! Обратите внимание на их речь. Ведь они не говорят нормальным русским языком, а излагают свои чувства высокопарными, возвышенными словами. При переводе всегда желательно заранее знать, каким слогом будет излагаться переводимый текст, настроиться на эту волну, прикинуть, а иногда и пополнить свой словарный запас, и только тогда можно вставать рядом, а не поодаль, как я, с таким артистом, и переводить его речь. А я работал без всякой предварительной подготовки, да еще физически чувствовал устремленные на меня из зала сотни пар глаз. Ощущение, как у стоящего под расстрелом. А ведь артисты к тому же — каждый индивидуальность. Каждый высокопарен по-своему. Вот и поймите мое состояние.

Этих двух артистов из Потсдамского драмтеатра я раньше не слыхал и не видал. Но пришлось переводить!

Зал опять аплодировал. Напоминаю, что зритель был смешанный: половина представителей немецкого актива города Потсдам, половина — советские граждане.

Торжественная часть закончилась. Объявляю, что после перерыва впервые будет демонстрироваться фильм «Эрнст Тельман — вождь своего класса».

Закрылась сцена, президиум начинает подниматься и расходиться. Сидели-то в четыре ряда. Я раздвигаю стулья, помогаю выйти из-за стола Розе Тельман. Генерал ободряюще, видимо понимая, в какое нелегкое положение он меня поставил, сказал: «Ничего, ничего. Несмотря ни на что, справился. Ведь зал то хлопал, значит, все правильно поняли!»

Голова от перенапряжения шумит. Пропускаю весь президиум вперед себя. Вдруг из толпы немецких гостей выходит до этого мне неизвестный мужчина высокого роста и обращается ко мне на хорошем русском:

— Ну, что они с тобой сделали! Да кто так делает? Я тоже из приглашенных. Пришел сюда за час до начала мероприятия. Вижу, у них суета, какая-то неувязка, слышу — заболел переводчик. Ведь мы сорок минут торчали тут на сцене, за закрытым занавесом, ожидали переводчика. Вижу, адъютант генерала тащит тебя. А какого черта они не предложили мне сделать этот перевод? Но я бы ни за что не дал затащить себя в президиум, ведь здесь почти ничего не слышно. Как ты переводил? Я очень переживал за тебя!

Я недоуменно смотрю на незнакомого собеседника, сочувствующему моему положению.

— Слушай, а ты кто?

— Я кинорежиссер киностудии ДЕФА, соавтор сценария этого фильма. До этого три года учился в Москве, а вашем ВГИКе. В Москве меня звали Миша. Теперь уже год в Бабельсберге, на киностудии ДЕФА, участвовал в работе над этим фильмом.

— А где Бредель?

— Он заболел, поэтому не приехал.

Познакомились. Он вдруг говорит:

— Да ну их всех к черту! Пойдем, бросим по сто грамм, чтобы снять эту напряженность.

Я спрашиваю:

— А где?

— Да ты что? Вон там, налево малый зал, там шикарно накрыты банкетные столы. Тебе же там опять трудиться, но это проще чем из президиума. Всех видно и все слышно.

Мы выбрали с собеседником столик в малом зале. Он заменил стандартные немецкие рюмки (вместимостью по 40 граммов) и притащил откуда-то русские сотки, разлил водку. Мы намеревались снять мое стрессовое состояние, отметить и развить наше знакомство, состоявшееся при не совсем обычных обстоятельствах… Не получилось. Появился адъютант со словами: «Вас ждут!» (Я, между прочим, до сих пор недолюбливаю эту должность: они всегда появляются с какими-то особыми срочными поручениями.) Мой собеседник бросил мне вслед: «Не волнуйся, иди, я выпью это за нас обоих», указав на стопки.

Сразу видно, что человек пожил в России, чтит и понимает наши традиции.

Адъютант провел меня к богато сервированному банкетному столу, указал место. Напротив меня сидел генерал-лейтенант — организатор мероприятия. Рядом с ним Роза Тельман, возле нее артист Гюнтер Симон, исполнявший в обеих сериях фильма роль Эрнста Тельмана.

Справа от меня посадили жену Гюнтера Симона Карлу Рункель. Она играла в фильме роль Анки, убежденной коммунистки, верной соратницы своего мужа Янзена, являвшейся в фильме образцом лучших представителей рабочего класса.

Первым выступил начальник гарнизона. Он поздравил с успехом коллектив, постановщиков кинофильма. А это был, как писала пресса позже, «…первый политический фильм киностудии ДЕФА — чрезвычайно важное событие в политической и культурной жизни страны».

Выступает Роза Тельман. Я внутренне, как говорят переводчики, «настраиваюсь на волну». Видимо, будет благодарить за увековечение в кино памяти ее мужа Эрнста Тельмана. Но слышу другое! Передаю по памяти, но за достоверность сказанного ручаюсь.

Вот примерно ее слова: «Каждый раз, когда я встречаюсь с советскими людьми, независимо от того, по какому поводу, я всегда предлагаю свой первый тост за здоровье советских женщин!».

Услышав и поняв смысл не очень тактичной реплики одного из присутствовавших офицеров: «Сегодня же не день 8 марта?!», она продолжила: «Да, да! Не удивляйтесь! Вы, видимо, еще не совсем понимаете или знаете, какие они в действительности ваши русские жены!».

Далее Роза Тельман сказала, что жизнью своей она обязана группе советских женщин, сидевших вместе с ней в годы войны в концлагере Равенсбрюк. Они укрыли Розу в своем бараке, когда гестаповцы искали ее сразу после убийства мужа в 1944 году, чтобы расстрелять. Подполье концлагеря предупредило своевременно об этой угрозе.

При участии советских женщин им со старшей дочерью был организован побег. В ходе поисков бежавшей Розы Тельман гестапо вышло на барак, где она укрывалась. Все заключенные этого барака, все русские женщины, укрывавшие ее, были зверски расстреляны гестаповцами в назидание другим. И снова: «Теперь вы понимаете, почему я так свято чту эту память о советских женщинах, отдавших жизни за то, чтобы жила я и наше общее дело».

В другом, следовавшем за этим, тосте Роза Тельман поблагодарила исполнителя роли Эрнста Тельмана — артиста Гюнтера Симона за проделанную работу. Рассказала, как он несколько раз встречался с ней, расспрашивал о муже, о том времени и условиях, в которых они тогда жили и работали.

Мне было все хорошо слышно и видно. Переводить застольные речи — нет проблем. Я тоже приобщился к торжеству, попробовал (пригубил), что там было в рюмках налито. Гости оживленно беседуют, общаются…

Стоп, вот это уже потеря бдительности! Дама рядом, справа от меня, Карла Рункель (по фильму Анка), а я по правилам этикета обслуживаю ее, сидит скучная, не ест и не пьет. Бокал вина, налитого мной, стоит полный. Ага, наверное, я налил не то вино, не спросив, какое бы она желала. На столе был богатый выбор вин. Я спрашиваю соседку, почему она не угощается. Видимо, я по незнанию налил ей не тот сорт вина, так я это мигом исправлю. Она остановила мою руку, взявшую бутылку другого вина:

— Нет, ничего не нужно.

— Простите, но может быть, я что-то не так сделал?

— Нет, спасибо, все хорошо.

Скучный вид моей соседки, состояние ее прибора и напитков на столе заметил сидящий напротив генерал и бросил мне реплику:

— Ну что же это вы, молодой человек, плохо ухаживаете за такой молодой прекрасной дамой? Она не ест и не пьет. Да как же это так?