Значит, кто-то содрал с Лаоры щиты. Или ее не было в Альвиаре.

Син тяжело оперся на стол. Белые пряди упали ему на глаза, и когда он оскалился, разорванная когтями демона и уже успевшая схватиться болячкой губа лопнула, и капля крови повисла, наливаясь, а затем окрасила стол.

Мысли теснились в голове, попытки просчитать, что могло случиться с девочкой — единственным существом, которое он любил всем сердцем и о ком заботился последние семнадцать лет, — постепенно уступали место непривычной, выбивающей дух беспомощности.

Во время столкновения миров Лаора оказалась где-то далеко. Без щитов.

Где-то сбоку блеснула рябь портала — и тут же вокруг посетителя материализовалась острая сеть.

— Так и знала, что ты влюблен в эту милашку, — растягивая слова, прошипела появившаяся Эгрин, отбрасывая назад волосы. Она потрогала воздушные лезвия, а затем медленно облизнула порезанный палец, словно он был измазан сладким кремом. — У тебя сердце бьется, как у кролика, господин Син. А стоило ее только не обнаружить. Как прискорбно.

Син сверлил демоницу тяжелым взглядом. Эгрин стояла, по-кошачьи изогнув спину, завивала воздухом волосы в косу и смотрела на него с порочной улыбкой, словно приглашала сыграть в игру, правила которой были известны лишь ей. Сеть переливалась бликами совсем рядом с ее тонкими длинными пальцами, с огненными волосами, со светлой кожей округлых плеч — и совсем, казалось, не беспокоила демоницу.

— Ты совсем плохо выглядишь, господин Син, — растянула губы в оскале Эгрин. — Быть может, ненавидишь меня, что я донесла на тебя Оркайору? Твое сильное тело… должно быть, болит, ища исцеления? Но я знала: хозяин тебя не убьет.

— Где Лаора? — не играя с демоницей в ее любимую игру, спросил напрямую Син.

Омерзительная рабыня Оркайора, это похотливое животное, гнилое насквозь, как и ее хозяин. Сразу картинка сложилась: пока Оркайор наказывал своего палача за якобы допущенную им небрежность, Эгрин вполне могла прийти сюда — и дом не откликнулся бы. Син злился на себя, что это не пришло в голову сразу, что ослепляющая и оглушающая боль от пропитанных ядом ран не давала мыслить быстро и здраво, как обычно.

— А мог бы спросить, почему я оклеветала тебя, — пропела Эгрин. — Убери свою сеть. Я же пройду сквозь нее, ты знаешь. Ты хочешь услышать, что я расскажу, господин Син.

— И слушаю, — ответил тот, рассеивая заговор.

— Я спасла твою Лаору, — блеснула зубами Эгрин. — Я помню: твоя мать взяла с тебя слово, и все такое, и все такое… — развела она руками, растопыривая когтистые пальцы. — Вообще-то, сейчас я ставлю на кон все, авансом помогая тебе, ожидая, что ты поможешь мне в знак благодарности. Оркайор убьет меня, если узнает, что я предложила ей скрыться. Ты… Как жаль твоего лица! Оно ведь заживет?

Син молчал.

— Ладно, ладно, — со вздохом удовольствия потянулась Эгрин. — Я дала господину Оркайору причину наказать тебя, а пока он был занят, предложила Лаоре бежать. Она послушала меня, я нашла нужные слова. Она плакала… но послушала. Твоя боль дала ей время улизнуть, как мыши в лабиринте пустынных нор. И теперь господин не найдет ее, а когда он спросит тебя, где твоя воспитанница — а он спросит, не сомневайся! — ты и ответить не сможешь. Поэтому я не скажу тебе, где она, Ледяной клинок. Ведь знаю, как дорого тебе… это твое данное слово… с глазами коровы на бойне. Ты ведь хочешь укрыть ее от господина. Я помогаю тебе, а ты помогаешь мне. Все честно.

Син невесело усмехнулся. Сознание туманилось от потери крови, но давать слабину было нельзя.

— Чего ты хочешь?

— Оркайор обещал тебе подарить какую-нибудь ценную вещь, когда ты закончишь с колонией почитателей юе. Я слышала.

— И?

— Пусть подарит меня. Попроси меня себе.

— И?

— Я спасла ее, — сладким смехом рассмеялась Эгрин. — Ты уже понял, что будет дальше? Колония ведь уже уничтожена, верно? Ледяной клинок, оставляющий за собой лишь иней и смерть. Когда Оркайор вызовет тебя к себе, потребуй меня, а когда отдаст — скажи, что это я похитила твою Лаору — и ты сам хочешь найти меня и убить. Умоляй. Господин оценит твою жажду мести и согласится ждать. Я хорошо его знаю. Он захочет наблюдать. Тогда тебе останется лишь найти меня здесь, в Альвиаре.

От этой перспективы глаза Сина застила ярость.

— Чудесно придумала, Эгрин, — обманчиво мягко проговорил он, медленно подходя к демонице.

Син провел рукой по ее ошейнику, по острым ключицам, по краю ворота платья… И подхватил за ошейник сзади, свивая из воздуха крюк, оглушая, зная, что ей приказано не вредить. Зная, что хоть она задыхается, хватаясь руками за железный обод, с радостью признает его силу.

— Господин Син! — выдохнула демоница так протяжно, словно боль доставляла ей удовольствие. Наверно, Оркайору нравилось, когда она стонет так.

«Как же мерзко».

— Мы поступим иначе, — поставил он Эгрин в известность, с притворным интересом вглядываясь в золотые глаза. — Для начала ты расскажешь мне, смелая рабыня, почему думаешь, что Оркайор не может больше появляться в Альвиаре.

Арно Лисара, младшего сына правителя изморенных разрушительной войной Серых земель, воспитывали строго. Намного более жестко, чем кто-либо из его охочих до легкой жизни приятелей мог себе представить. Наказания сменялись наказаниями, а потом игнорированием, холодным и унылым, куда хуже стылого чулана, где его запирали в ответ на малейшую провинность.

Еще будучи маленьким мальчиком, Арно сомневался, что отстраненной матери, поручившей его жизнь трем пожилым нянькам, есть до него дело. Амалия Лисар, холодная и практичная женщина, поддерживала связь лишь с близнецами, словно и не замечая ласкового малыша, льнущего под руку с каждым годом все меньше и меньше. Кажется, она предлагала запирать его, лишь бы сын не мешался под ногами.

Когда мама умерла, и Арно стоял перед каменным обелиском с ее именем на нем, и вокруг звучали печальные речи, эта рана будто покрылась солью. Он хотел бы сказать, что не почувствовал ничего — но это являлось откровенной ложью. Наоборот, дыра в душе, которую он надеялся однажды закрыть, зияла и теперь стала окончательной и вечной.

Отец же, хоть часто наказывал третьего сына за малейшую неудачу, все же был Арно ближе, и его одобрения мальчик искал вплоть до поздней юности. Он из шкуры вон лез, лишь бы герцог Кайрен Лисар заметил, что он, Арно Лисар — не просто балласт на фоне братьев.

Старшие, Кайс и Акредо, набивали себе руку в битвах и познавали тонкости политических игр, не уделяя внимания магии за пределами плаца, тогда как Арно днями изводил себя методами контроля интуитивных побуждений. Кайс в моменты гнева вполне мог обрушить на армию противника огненную бурю — если, конечно, рядом горела хоть одна деревня. Акредо строил воздушные стены, и хотя не обладал таким же взрывным и сильным характером, как Кайс, эти стены зачастую становились серьезным препятствием для армий.

А Арно учился срезать пуговицы с одежды.

«Все направляющие — лишь интуиты, и пока никто здесь не может выйти за пределы смутного представления результата и зависимости от эмоционального состояния, — говорил им с Лаорой Син, опекун подруги и необычайно умелый маг. — Чем лучше вы сосредотачиваетесь, чем более сложные операции можете выполнять, пользуясь лишь малой частью пласта, тем сильнее вы окажетесь в результате. Это — умение мечника против хаотичных размахиваний тяжелым топором. Если вы хотите развиваться — забудьте о внешней красоте и мощи, забудьте о пафосе и огненных бурях, не тратьте силы, а вместо того научите свою мысль огранять малое количество силы как драгоценный камень».

И Арно старался, как ученик ювелира.

Отец, занятый воспитанием старших сыновей, которые со временем должны были стать правителями Серых земель, не замечал, что Арно проводит вне родового замка намного больше времени, чем дома.