Я ввела код доступа в здание, стеклянная дверь открылась электронным способом, пропуская меня. Она мягко щелкнула, закрываясь, как раз в тот момент, когда прибыл лифт, чтобы поднять меня в пентхаус. Я ввела другой код доступа, который позволил мне подняться на верхний этаж.

Для него было только лучшее, с высокими мерами безопасности, которые не допускали тех, кому здесь не рады. Это был всего лишь второй раз, когда я была в этой квартире, и ее красота снова ошеломила меня.

Отперев дверь, я положила сумочку с ключом на буфет и подошла к окнам от потолка до пола, которые занимали всю ширину гостиной. Я с благоговением смотрела на яркие огни города внизу, освещавшие потемневшее синее ночное небо со зловещими облаками.

Я стояла там, не зная, сколько времени прошло, когда услышала поворот ключа в замке и шаги, которые, казалось, отдавались рикошетом по всему моему телу, усиливаясь по мере того, как они внезапно останавливались позади меня.

Руки сильно надавили на мои плечи, когда я попыталась повернуться, удерживая меня на месте. Я резко втянула воздух, когда его пальцы впились глубже. Я напряглась от острой боли, зная с уверенностью, что завтра там остались бы следы пальцев, которые мне пришлось бы тщательно замазывать.

— Ты выглядел впечатляюще сегодня вечером, — пробормотала я, увидев его отражение в окне передо мной и отметив опасную улыбку на его лице.

Сделав глубокий вдох, я выбросила из головы все, кроме того, что происходило здесь и сейчас.

— Тебе нравится, когда тобой восхищаются другие, а? Многие другие мужчины? Тебе нравилось, когда они смотрели на тебя с похотью в глазах, верно? — он спросил, провоцируя меня и создавая несуществующие проблемы.

Как бы я ни ответила, это было бы неправильно. Я знала, что спокойной ночи не было бы; я чувствовала это. Итак, я сделала то, что умела делать, когда изо всех сил старалась уберечься от худшего из его поступков.

— Мне очень жаль, — сказала я ему честно, и так оно и было.

Мне было жаль, что такова моя жизнь, что я должна извиняться за его поведение, за поведение других и за то, как они относились ко мне. Почему-то это всегда была моя вина. Я была единственной, кто страдал. Я потянулась, положив одну руку на его челюсть, а другую на его тело. Я прижалась к нему, подчиняясь ему. Он напрягся, но я проигнорировала его реакцию и продолжила.

— Скажи мне, что делать.

Я повернула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Он знал, что я принадлежала ему, всегда принадлежала. Его глаза загорелись удовлетворением и желанием. Меня всегда удивляло, как легко он прятался за своей маской перед другими, в то время как мне казалось, что его выразительные глаза рассказывали подробную историю.

Улыбка, которой он одарил меня, была чистейшим самодовольством, и я знала, что сегодня вечером он довел бы меня до предела. Проверял бы меня — не то чтобы тесты когда-либо прекращались. Уроки были постоянными.

Повернув мое тело лицом к себе, он сказал:

— В другую комнату. Сейчас.

Он подтолкнул меня в том направлении, когда мои ноги запнулись, следуя вплотную за мной.

Другая комната. Прямо рядом с его спальней, но уникальная. Он реконструировал ее так, чтобы она повторяла все особенности комнаты в школьном общежитии, которую я оставила позади. Воссоздание нашей грязной истории. Больные, извращенные игры разума. Я научилась хорошо понимать его; у этого человека было три стороны.

Временами то, чему он меня подвергал, казалось более регламентированным, а иногда нет; как будто две личности боролись за приоритет, и одна стала приемницей. И последняя, которая редко, если вообще когда-либо, проявляла себя как друг, которого я когда-то знала.

Я, спотыкаясь, вошла в комнату на каблуках и осмотрела дополнительные аксессуары, которых не было в моей старой комнате в общежитии. Мебель и игрушки, использованные в сцене БДСМ. Предметы, которые, при правильном использовании по обоюдному согласию, я не сомневалась, доставляли удовольствие сотням тысяч людей по всему миру.

Для меня они олицетворяли все неправильное в этой ситуации. Любая форма насилия никогда не была добровольной, это никогда не было выбором.

— Раздевайся. И на кровать на четвереньки, — рявкнул он, и его голос прозвучал как удар хлыста.

Прежде чем я успела двинуться, чтобы выполнить его приказ, он оказался у меня за спиной, разрывая молнию на спине моего платья, грубо толкая его вниз; швы платья разошлись. Стоя неподвижно, я позволила ему делать то, что он хотел, пока обрывки платья клочьями валялись на полу. Великолепное платье, теперь испорченное.

— Сегодня вечером другие оценили это тело без моего разрешения, — прошипел он мне на ухо, его твердое тело прижалось к моей спине в знак предупреждения.

— Это платье ты выбрал сам, — попыталась я успокоить его.

Он цокнул языком.

— О, Милла, ангел мой. Что мы будем с тобой делать сегодня вечером?

Я не ответила на риторический вопрос; в этом не было необходимости. Он принял решение. Я бы заплатила за грехи других своей плотью.

Грубо схватив меня сзади за шею, он толкнул меня на кровать в молчаливом требовании. Я заняла позицию полностью обнаженной, ожидая его. Я услышала, как он медленно сбросил одежду. Он делал это часто — нагнетая предвкушение; это был его мощный ход, когда я никогда не знала, что произошло бы дальше.

Для человека, который в повседневной жизни обычно был вполне предсказуем, то, что он сделал со мной, таковым не было. Он хотел застать меня врасплох. Это был обоюдоострый меч, на котором он играл, желание против страха. Я услышала движение в комнате, но продолжала смотреть вперед, на простую белую стену.

Он сильно шлепнул меня по заднице, заставив зашипеть. Мое тело дернулось вперед от удара. Схватив меня за бедра одной рукой, чтобы удержать на месте, он погладил то место, куда ударил меня. Я была уверена, что там остался бы красный след от руки. Ему нравились его метки на мне, утверждая, что он пометил то, что принадлежало ему. Вторая пощечина пришлась по тому же месту, и я вскрикнула от дискомфорта от силы.

— Тише, ангел.

Он снова погладил болезненное место, прежде чем провел у между ягодиц, а затем погрузил два пальца прямо в меня.

— Мокрая для меня, — счастливо сказал он.

К моему большому отвращению, я всегда была такой.

Он предвосхитил это; мое тело стало инструментом, который играл под его дудку.

Жестокое обращение стало для меня таким нормальным, повседневным делом. Он хорошо обучил меня этому… скрывать физические шрамы за одеждой и макияжем, скрывать эмоциональные шрамы за моей собственной сильной личностью, скрывать сексуальное насилие, заставляя свое тело наслаждаться этим.

Я понимала, что мое тело реагировало на него и то, что со мной делали, было физиологической реакцией, но это все равно не стерло мерзкое отвращение с моего рта.

— Скажи мне то, что я хочу услышать, — потребовал он.

— Я хочу тебя.

Ложь.

— Я люблю тебя.

Самая большая ложь.

Он замурлыкал. Двигая пальцами туда-сюда, его большой палец нашел мой клитор, заставляя меня закручиваться по спирали прямо в оргазм, сжимаясь вокруг него. Прежде чем я успела перевести дыхание, он одним толчком вонзился в меня, все еще обводя меня пальцами, чтобы продлить кульминацию. Схватив меня за волосы, он притянул меня к себе спереди, так что я опустилась на колени, слегка замедляя себя. Я чувствовала, как он ударял меня в самые лучшие места, заставляя мое тело дрожать от удовольствия. Я ненавидела это.

— Ты моя навсегда, — кружа бедрами, он заставил меня застонать в ответ. — Вот и все. Ты точно знаешь, кому ты принадлежишь.

Отведя мои волосы в сторону, он наклонил мою голову, чтобы поцеловать меня, ускоряя свои толчки так, что грубо вонзался в меня. Мучительная хватка его руки, запутавшейся в моих волосах, была единственным, что удерживало меня на земле.

— Ммм, — протянул он, проводя рукой по моему позвоночнику. — Сегодня я возьму тебя за задницу.