— Ты такая вкусная, Малышка. Я не могу дождаться, чтобы проглотить тебя.

Перед лицом их угроз я нахожу утешение в знании того, что истинная сила заключается в сопротивлении, в способности придерживаться своих ценностей перед лицом невзгод. Я не позволю им сломать меня.

Когда я смотрю в напряженные черные глаза фигуры, мой страх тает, сменяясь силой моей решимости.

Фигура наклоняется ближе, их голос сочится угрозой.

— Ты можешь думать, что ты сильная, но тьма внутри тебя неоспорима. И мы будем там, чтобы принять её, когда придет время.

Рычание срывается с моих губ, инстинктивный ответ на их насмешливые слова. Звук удивляет даже меня, грубое проявление неповиновения, которое эхом отражается от разрушающихся стен.

Хватка фигуры на моем горле усиливается, его пальцы впиваются в мою кожу. Он наклоняются еще ближе, его глаза встречаются с моими.

— Ах, огонь в тебе, Малышка, — говорит он, в его голосе слышится смесь веселья и предвкушения. — Это просто заставляет меня хотеть трахнуть тебя еще больше. Обхватить рукой эту прелестную шейку и сжимать до тех пор, пока ты не перестанешь чувствовать ничего, кроме моего члена, пока не потеряешь сознание.

Пока я вишу там, мой взгляд непоколебим и я полна решимости скрыть эффект, который оказывают на меня эти слова, я встречаюсь глазами с фигурами. Я отказываюсь отступать, зная, что во мне есть сила преодолеть их извращенные игры.

Они просто смеются в ответ.

— На самом деле мы пришли сюда только с намерением представиться, — говорит фигура, задумчиво наклоняя голову.

— Я — Тру, — раздается голос фигуры позади меня.

— А я — Дэр, — говорит тот, что передо мной. — Не волнуйся, это единственная игра «правда или действие», между которой тебе не придется выбирать.

Последним нажатием руки они отпускают меня, снова оставляя висеть на цепях. Когда они отступают в тень, их издевательский смех эхом разносится по разрушающейся комнате, навязчивым напоминанием об опасности, которая все еще окружает меня.

— О, Малышка, — их голос эхом разносится в тишине, когда я больше не могу их видеть, резонируя с мрачным восторгом. — Ты можешь думать, что мы отпускаем тебя, но ты ошибаешься. Теперь ты принадлежишь нам.

Я продолжаю висеть там, минуты тянутся как вечность, пока я пытаюсь понять, как мне выбраться из затруднительного положения, в котором я оказалась, когда в тишине раздается металлический звук, и я падаю на землю.

Когда я падаю, удар сотрясает все мое тело, боль отдается в конечностях. Я лежу там, на мгновение потеряв ориентацию, делая глубокие вдохи, чтобы успокоиться.

Сквозь пелену боли мои глаза обшаривают комнату в поисках каких-либо признаков фигур. К моему облегчению, их нигде не видно.

Я поднимаюсь с холодного пыльного пола. Цепи, которыми я была скована, свободно висят, их тяжесть напоминает о ситуации, из которой я чудом выбралась. Дрожащими руками я тянусь к своему пистолету на ближайшем ящике, крепко сжимая его; знакомое ощущение приносит чувство безопасности.

Затем мое внимание переключается на упакованный подарок, таинственный предмет, который привлек меня на складе. Любопытство смешивается с осторожностью, я осторожно беру его, чувствуя вес в своих руках. Я знаю, что не могу полностью разгадать его секреты здесь и сейчас, но я отказываюсь оставлять это позади.

Зажав подарок подмышкой, я бросаю последний взгляд вокруг комнаты, отмечая разрушающиеся стены, жуткую тишину, которая висит в воздухе. Есть тревожащее присутствие, которое сохраняется, напоминание о тьме, которой я избежала, но я отказываюсь позволить ей поглотить меня.

Глава 11

Дэр

Я наблюдаю из тени, как она спокойно идет обратно к своей машине. Я всегда наблюдаю за ней, я смотрю на нее при каждом удобном случае. Это навязчивая идея, и она поглощает меня полностью.

Тру слегка смещается уголком моего глаза, наблюдая за ней с той же интенсивностью, что и я. Мы разделяем эту мрачную тайну, связанную нашим взаимным увлечением. Тру подобен отражению моих собственных желаний и страхов. Мы понимаем друг друга, не произнося ни единого слова.

Пока что она превзошла все наши ожидания, она будет нашей темной Королевой. Той, кому мы будем поклоняться превыше всех остальных. Она просто должна принять эту часть себя.

Я все еще ощущал ее вкус, ее аромат оставался у меня во рту и только заставлял меня еще сильнее желать ее. Я сказал ей правду, я не мог дождаться, чтобы поглотить ее. Это тихое хныканье, которое она не смогла остановить, будет повторяться в моей голове, когда я позже обхвачу свой член рукой.

Мое сердце колотится от предвкушения, когда я смотрю, как она открывает дверцу машины и садится на водительское сиденье. Двигатель оживает, нарушая ночную тишину. Она бросает быстрый взгляд в мою сторону, ее взгляд пронзает темноту, но ее осознание моего присутствия остается неуверенным.

Надеюсь, подарок ей понравится. Может быть, однажды мы расскажем ей, что мы сделали, чтобы подарить его ей.

Когда она заводит двигатель и отъезжает, я смотрю, как задние фонари растворяются в ночи, поглощаемые темнотой. Мне не нужно сразу следовать за ней, я точно знаю, куда она направляется. И следовать прямо сейчас было бы слишком очевидно, пока улицы пусты.

Как бы сильно ни горела во мне потребность увидеть ее реакцию на наш подарок лично, камер, которые мы спрятали в ее доме, должно было хватить.

Я бы обязательно заставил ее поблагодарить меня должным образом в другой раз.

Тру подходит ко мне, снимая свою маску теперь, когда она ушла. Я поднимаю руку и снимаю свою, засовывая ее в карман толстовки.

— Все прошло лучше, чем ожидалось, — говорит он, поворачиваясь еще раз, чтобы посмотреть в том направлении, в котором она исчезла, и снова демонстрируя свою одержимость.

Но я тоже до сих пор не отвел взгляд.

— Да, это так, — ответил я рассеянно. Не то чтобы он уже не привык к моему поведению.

Он протягивает руку и берет меня за запястье, поднося мои пальцы в перчатках к своему носу и глубоко вдыхая. Его стон непристоен, и я отдергиваю руку, прежде чем он сделает что-нибудь глупое, например, пососет мои пальцы. Он просто хихикает в ответ.

— Хотел бы я, чтобы это были мои пальцы на ее прелестной киске, — говорит он.

— Достаточно скоро, — отвечаю я, пытаясь умерить его пыл. — Наше время придет, но мы должны быть осторожны, методичны. Сначала ей нужно стать глубже, с большей готовностью принять эту сторону себя.

Глаза Тру светятся опасным голодом, его ухмылка выдает глубину его одержимости. Меня это не беспокоит, в конце концов, это совпадает с моим собственным.

Мы оба жаждем ее вопреки здравому смыслу, стремясь раскрыть глубины ее тьмы и насладиться общим экстазом, который это обещает.

Я чувствую смесь волнения и осторожности, когда вижу взгляд Тру, узнающий картину моих собственных желаний, отраженных во мне. Между нами существует неоспоримая связь, выкованная в огне нашей общей одержимости. Мы понимаем, до каких глубин мы готовы дойти, как далеко мы готовы раздвинуть границы морали.

Ухмылка Тру становится шире; он наслаждается предвкушением, подпитываемым мыслью о том, чтобы обладать ею самым интимным образом.

— Она подчинится, — шепчет он, его голос сочится уверенностью. — Мы сделаем ее нашей душой и телом.

Я не могу не вздрогнуть от его слов, перспектива исполнения наших темных желаний витает на краях моего сознания.

— Я жажду ее, — бормочет он, его голос сочится смесью тоски и предвкушения. — Я хочу увидеть, как она сдается, стать свидетелем того, как она постигает глубины своих желаний.

Я киваю, мой собственный голод поднимается во мне подобно волне. Но я знаю, как важно сдерживаться, держать нашу одержимость в узде. Волна предвкушения проходит через меня, подпитываемая извращенными фантазиями, которые доминируют в моих мыслях. Очарование видеть, как она сдается своей собственной тьме, быть свидетелем того, как она проникает в глубины своих желаний, поглощает меня полностью.