Стэн нашел свой взятый напрокат гравикар, а в нем – кое-что еще. Вернее, кое-кого, и не одного. Он забыл, что слово "одиночка" сейчас – табу, по крайней мере, пока нынешняя чрезвычайная ситуация не закончилась и Совет не почил благополучно в могиле или не засел за решетку.

Вот и пришлось брать с собой всю семерку своих телохранителей-бхоров, а с ними Синд, и экипировать их не хуже себя самого. Стэн хотел было воспротивиться, но подумал, что мало выиграет от этого. Отошлет их – мигом появятся Килгур и Махони.

Однако Стэн дал прямое указание охране разбивать свой лагерь отдельно хотя бы на удалении в четверть километра от его стоянки. Их компания ему совершенно не нужна – простите за невежливость, он не собирается сидеть на скале, упираясь задом в их задницы.

– Не думаю, чтобы киллеры, нанятые Советом, если они идут по моему следу, в чем я сильно сомневаюсь, прятались среди камней.

Бхоры согласились.

– Ваш приказ легко выполнить, адмирал, – проворчал один из бхоров. – Наш народ побивал рекорды по скалолазанию, лишь когда за ним гонялись стрегганы.

Итак, отдых и восстановление сил начинались не на самой идиллической ноте. В том же ключе и продолжались.

Вершина – это все, что можно было увидеть на экране, – устремлялась прямо ввысь почти на тысячу метров за облака. Она начиналась за дальним концом небольшого, круто поднимающегося альпийского луга, где бил родник, питающий маленький пруд холодной до ломоты в костях водой. Луг окружали старшие братья облюбованной Стэном вершины; они упирались своими головами в небо.

Лужок был необитаем; там жили лишь какие-то сумчатые, которые внизу обычно лазали по деревьям, несколько одичавших быкообразных да один так ни разу и не попавшийся на глаза мелкий ночной хищник.

Стэн разбил палатку, а его охрана, повинуясь приказу, остановилась в четверти километра поодаль, скрывшись в зарослях на противоположной стороне пруда. Стэн приготовил ужин, поел и улегся спать сразу после сумерек. Спал он без сновидений; встав, собрал рюкзак для восхождения и направил свои стопы к вершине.

Несколько часов он провел, полностью сосредоточившись на ритме подъема, на ощущении шершавого холода камня под пальцами, на чувстве баланса. Наконец вбил крюк в трещину, закрепился веревкой и сел рыться в рюкзаке в поисках перекуса.

Осмотрелся по сторонам. Неплохо. Набрал почти двести пятьдесят метров. Может быть, стоит наметить бивак еще повыше, продолжить осаду вершины и одолеть ее раньше, чем планировал? Стэн уже заметил по крайней мере шесть новых превосходных маршрутов, которые неплохо было бы попытать в ближайшие дни.

Затем он глянул вниз...

Восемь физиономий пялились на него из кустов. Телохранители сидели полукругом у основания скального столба и старательно таращили глаза. Они были на работе.

Дьявол! Скалолазание не зрелищный спорт.

Горный воздух будто звенел. Стэну хотелось запустить сверху заряд из тросового ружья – далеко ли улетит, – или хотя бы просто наорать с вершины. "Валяй, Стэн, не стесняйся, – говорил он самому себе. – Почему бы немного не поребячиться?"

Но вместо этого он начал спуск и оказался внизу часа на четыре раньше, чем собирался, причем движение вниз уже совсем не так поглощало его внимание, как подъем.

На следующий день Стэн сходил по другому маршруту, который был интересен только тем, что там не было удобных точек для глазения на него.

И все-таки они такую точку нашли, преданные до отвращения хранители его тела. Он изо всех сил заставлял себя не обращать внимания и лезть дальше, но его сосредоточенность, способность забыть обо всем, она... нет, не рассыпалась вдребезги; он еще получал удовольствие от того, что делает. Но он осознавал и все вокруг, вот что огорчало.

Ночью, после совсем невзыскательного ужина, чуть приправленного куркумовым корнем и съеденного соло, "без ансамбля", он никак не мог уснуть. По ту сторону пруда виднелись слабые сполохи огня в лагере бхоров. Видимо, они нашли сушняка и развели худосочный костерок. Он почти слышал едва доносившиеся голоса. Почти слышал – или это казалось? – хрустальные переливы смеха.

Стэн шепотом выругался. Порылся в рюкзаке и вытащил бутылку. Затем надел ботинки и побрел в обход пруда на огонь. У костра гадали только четверо стражей его драгоценной особы. Он прислонил бутылку к дереву и вошел в круг света. Синд и бхор выступили из темноты и опустили оружие.

– Что-нибудь не в порядке? – отчеканила, будто выстрелила, Синд; глаза ее настороженно заскользили по темным кустам вокруг.

– Э-э... нет. Я... просто что-то не спится. Я подумал... если не помешаю...

Они с радостью приняли Стэна у костра и вежливо отпили по глоточку "скотча" императорского синтеза и разлива из бутылки, которую принес Стэн. Потом хозяева решили, что не будет нарушением дисциплины, если они пороются в своих припасах. Там совершенно случайно оказался стрегг. Вечный Император как-то сказал, что стрегг в три раза лучше "белой лошади" (непонятно, что он имел в виду), так же, как "белая лошадь" в три раза лучше материнского молока.

Долго ли, коротко ли, Стэн со своими телохранителями отдохнули изрядно. Тишину альпийского луга то и дело нарушали выкрики наподобие "За замерзшую задницу моего папы!" и другие бхорские тосты. Кульминация вечеринки наступила, когда трое бхоров забросили Стэна в пруд.

Стэн проснулся ранним утром в совершенном смятении. Оценив серьезность своего положения, он почувствовал себя совсем плохо. Он был в лагере бхоров. Голова Стэна покоилась на лодыжке одного из них, а его живот служил подушкой для другого. Прислушавшись к себе и окружающему, он осознал, что уже который час его атакуют нестерпимо смертельные молекулы холодного горного воздуха, вонзаясь в каждую клеточку похмельного организма.

В лагерь вошли, кривобоко скукожась, Синд и бхор.

– Просыпайтесь, вы, бурдюки с яйцами, – запинающимся языком произнесла Синд. – Вторая смена! Боже, как я замерзла.

– Не могла бы ты мерзнуть не так громко, – ноющим тоном подал голос Стэн. Он нашарил бутылку с "шотландцем", которая так и осталась недопитой, и попытался сделать глоток. Нет. Жидкость "не приживалась"; желудок Стэна попытался убежать на дальний утес.

Стэн поднялся на ноги. Болели ступни.

– О Боже, я умираю.

– Делайте это потише, адмирал, если вас не затруднит.

Реплика нахальная. По уставу, Стэн должен был сейчас доказать свою способность командовать – послать, например, всех в пятикилометровую пробежку или повелеть сделать что-либо наподобие, столь же героически-адмиральское.

Вместо этого он стянул с себя комбинезон и – проклятые приличия! – вошел в пруд и бродил там, пока холод не подсказал ему, что злобные молекулы больше не станут нападать. Тоща он натянул на мокрое тело комби и решил съесть чего-нибудь.

В тот день обошлось без восхождений.

С этого момента "отдых и поправка" адмирала Стэна пошли совсем по-другому, не так, как он планировал. Один из бхоров спросил его насчет скалолазания, и Стэн показал ему пару приемов на ближайшей скальной стенке. Синд уже проходила базовый курс скалолазания раньше, только это называлось "курс восхождения по наружной стороне сооружений".

Так и пошло. Лазание целый день; дважды он просто ходил по близлежащим предгорьям. Вечером все ели в компании. Палатка Стэна перебралась в лагерь охраны.

Стэн проводил много времени, беседуя с Синд. С ней было легко разговаривать. Стэн подумал, что это, наверное, в некотором роде нарушение субординации. "Чьей субординации? – спрашивал он себя. – Ты теперь никакой не адмирал, говоря строго формально. Да и хотел бы ты им оставаться?"

Он пытался заставить Синд, чтобы та перестала обращаться к нему по званию и выбросила это изобилие "сэров", которыми она пересыпала свою речь. Рассказывал ей о дьявольском мире заводов, где он вырос. Кратко упомянул о семье. Говорил об Алексе Килгуре, о многолетних совместных их похождениях. О войне он молчал.