– Да ты совсем свихнулся, приятель, – сказал Алекс. – Как же я пропустил начальные симптомы! Я же тебе рассказывал, чему учила меня в детстве моя милая мамочка. Первое: никогда не садись играть в карты с незнакомым джентльменом или с незнакомой леди... – Тут Килгур одарил Сент-Клер полномерной сверхобаятельной улыбкой. – Второе: никогда не ешь в месте, которое называется "У Кэмпбеллов". Третье: избегай комнаты с железной решеткой!

"Эх, черт! – думал Стэн. – Старина Килгур был как всегда прав. Надо же: заглянуть на часок-другой в Колдиез!" Кровь стыла в его жилах при одной мысли о каменном мешке, в который он может угодить. И когда он окончательно решил повернуть назад и дать деру, пока Бог бережет, он услышал звук шагов. Таанский часовой.

Не надо было отдавать телу приказ: замри! Стэн и без того примерз к месту. Через полсекунды сработала выучка. Стэн проворно повернул голову и быстро скосил глаза – как хищник на охоте. Чтобы узнать повадки дичи, наблюдать за ней нужно только вот так – искоса. И принимать решение до того, как встретишься взглядом со своей жертвой.

Стэн просчитал, что часовой пройдет примерно в полуметре от его головы. Часовой шел медленно – вяло шлепая подметками.

Он или плохо обучен, или страдает ленью или непроходимой тупостью. А может быть, это женщина-надзирательница. Хлясь-хлясь, хлясь-хлясь – часовой приближался, что-то напевая. По мере его приближения Стэн узнал мелодию – песенка про разлученных войной влюбленных, которая популярна среди низших классов, но часто звучит и в заведении Сент-Клер.

Тут на его пальцы – убрать руку он уже не успел – внезапно надавил сапог. Стэну хотелось выдернуть пальцы, но он удержался. А часовой, как назло, именно в этот момент остановился – прямо на пальцах Стэна, надавив на них всем весом тела. Более того, насвистывая, он немного повернулся на каблуках и опять замер, не сходя с пальцев Стэна.

Затем охранница – теперь Стэн разобрался, что это была женщина – что-то решила, двинулась дальше и через несколько шагов остановилась. Стэн поднял раздавленные руки – пальцы плохо слушались.

Но теперь охранница была повернута к нему спиной. Он вытянул шею и увидел поблизости что-то большое и белое. Голая задница!

Журчащий звук безошибочно подсказал, чем занята охранница. Пока она поднималась и оправляла юбку, Стэн поджал пальцы, и кинжал выскочил ему в ладонь. Соприкосновение с прохладной рукоятью действовало на нервы успокаивающе. И тут он уловил, как охранница испуганно дернулась. Он обнаружен! Стэн немедленно бросился на нее, словно морской хищник, которым внезапно – с фонтаном брызг – выпрыгивает из воды.

Онемевшие пальцы одной руки впились в глотку охранницы, а рука с ножом нацеливалась ей в живот. В эту сотую долю мгновения Стэн различил лицо охранницы. Совсем юная, не старше шестнадцати. И стройненькая – нет, худая. Такая худая, что выглядела несчастным воробушком в просторной шинели. Ее предсмертно расширившиеся простодушные глаза были полны животного страха. Ребенок, но ребенок, который обречен умереть.

Не жалость, а осторожность Стэна спасла жизнь худенькой девчушке. Стэн мигом сообразил, что у него не хватит времени спрятать тело, и поэтому в последнее мгновение так и не вонзил нож под ребра охраннице. Вместо этого он дал работу своим онемевшим пальцам – прежде чем девчушка закричит и всех переполошит. Он надавил на сонную артерию охранницы и подхватил ее легкое тельце, когда она стала падать, мгновенно потеряв сознание. Потом осторожно положил ее на пол и проворно сделал ей укол быстродействующего снотворного.

Когда при следующем обходе сержант найдет ее спящей на холодном полу сном праведницы, он устроит настоящий трам-тара-рам. Разумеется, изобьет ее в кровь за сон на посту. Однако что значат несколько сломанных ребер против вывернутых из живота и поблескивающих в свете звезд кишок!

Стэн убедился, что юная охранница лежит на полу в удобной позе, а затем двинулся прочь. В его голове навязчивым эхом отдавалась мелодия песенки, которую совсем недавно напевала эта девчушка.

Кресло обиженно скрипело под трехсоткилограммовым Вирунгой, когда он весело ерзал, выслушивая принесенные Стэном военные новости. Хотя Стэн старался рисовать не слишком радужную картину, он не мог не рассказать обо всем, что вселяло оптимизм, ибо н'ранья изголодался по обнадеживающим новостям.

Впрочем, о большей части своей деятельности на Хизе Стэн воздержался рассказывать, ограничился лаконичными сообщениями о главном. Но уж если что-то рассказывал, то позволял себе слегка приукрасить действительность, ибо знал, что Вирунга, передавая его истории друзьям, отберет только насущно необходимое.

В данный момент Стэн рассказывал своему бывшему командиру о приключениях Сент-Клер и Л'н – привирая совсем немного.

– ...и вот генерал Ланга кутит с парой своих адъютантов и дюжиной проституток женского и мужского пола, а тут – дзинь-дзинь – звонок. Государственной важности! Совершенно секретный! Гарантировать полную конфиденциальность! Ну, генерал, естественно, приказывает всей компании мигом выметаться, переключает свой телефон на суперсекретный канал со всякими электронными прибамбасами, которые исключают прослушивание, – и не успел пьяный рыгнуть, как генерал уже на связи с приемной самой леди Этего.

Ее адъютант все перепроверяет. С вами будет говорить леди Этего. Все ли в порядке? Нет ли любопытных ушей в платяном шкафу? Генерал лезет в шкаф, заглядывает под кровать и за занавески. Нет, говорит, все чисто. И тогда трубку на том конце берет Этего и приказывает генералу поднять свою жирную сановную задницу и сломя голову лететь в Приграничье, потому как там планируются большие дела.

Генерал, конечно же, слегка ерепенится. Дескать, дел накопилось, так сразу не получится. А на самом деле ему просто не хочется, чтоб его вышеупомянутая жирная сановная задница шлепнулась на самое горячее место во всей Галактике. Норовит увильнуть.

Начинают они препираться. "За" и "против". Потом про то, какие корабли задействовать и куда двигаться. Короче, не отвертелся генерал. Одного бедолага не учел – что каждое словечко его разговора слышали чужие уши!

– В комнате... стоял... тайный... микрофон, – со знающим видом произнес Вирунга.

– А вот и нет! – возразил Стэн. – Эта комната служит постоянным местом генеральских развлечений. Так что его ребята и до и после его прихода проверяют каждую пядь на предмет "жучков".

– Тогда... как же?

– Л'н! – ответил Стэн. – Она слышала весь разговор. Все время, пока генерал разговаривал по телефону, она лежала в уголочке – свернувшись клубком. Прямо на виду. Генерал-то принимает ее за обыкновенное домашнее животное. Этакий крупный розовошерстный кот.

Вирунга в который раз рассмеялся. Но осекся и спросил встревоженно:

– Ты... уверен... что это... не вредно... для нее? Л'н... такая...

На сей раз он говорил прерывисто не из-за физиологических трудностей, а из-за нехватки словарного запаса для обозначения тех безобразий, которые Л'н приходилось ежедневно видеть в таком вертепе.

– Невинная? Застенчивая? Чувствительная? – попробовал подсказать Стэн.

Вирунга закивал.

– Вы не поверите, – сказал Стэн, – но от ее застенчивости и зажатости и следа не осталось. Она сделала головокружительный прыжок из Колдиеза на свободу и благополучно приземлилась на все свои четыре очаровательные маленькие лапки. Даже Мишель – я имею в виду Сент-Клер – диву дается, как расцвела Л'н. Теперь у нее лексикон портового грузчика. Или профессионального грабителя. От нее только и слышишь "чувак", "балдею", "не гони волну", а "дерьмо" и "засранцы" у нее в каждой фразе.

Вирунга удивленно заахал. Рассказы Стэна он впитывал буквально всеми порами. Проведя несколько лет в плену. Стэн отлично понимал, что уже через несколько дней вирунговская эйфория, вызванная ворохом услышанных новостей, спадет и сменится глубокой депрессией. И высокие стены Колдиеза станут давить еще пуще. А потом Вирунга – вместе со всеми, кому он передаст рассказы Стэна – станет скорбно ворочать в голове мысль: выйдем ли мы когда-нибудь на свободу или обречены сгнить в этой дыре? И велика вероятность того, думал Стэн, что именно пессимисты окажутся правы. Даже будучи уверен в скором конце войны, Стэн отлично понимал, что всякое может случиться с заключенными в смутные времена перед капитуляцией.