Не об этой ли вере говорила Лейза?.. Киаран наклонил голову и произнёс еле слышно:

— Получается, ты заманил меня, да? — Сердце гулко застучало в груди. А вдруг старик хочет передать ему свой дар?

— Заманил.

— Зачем я тебе нужен?

— Мне нужны не вы, милорд, а женщина.

Киаран посмотрел на него как на полоумного. Хотя почему «как»? Он и есть полоумный.

— Не староват ли ты для любовных утех, старик?

— Думаете, что я не сумею поднять собственный член силой своей веры? — Узник тихо посмеялся. Стёр веселье с лица. — Мне нужна женщина, потому что этой женщине скоро потребуется моя помощь. Привести эту женщину сюда можете только вы.

— Вынужден отказать, — вымолвил Киаран, силясь сообразить, о ком идёт речь.

— Ну что ж… Тогда ждите. За помощью она прибежит к вам. Но знайте, то, что произойдёт, будет наименьшей бедой.

— Не понимаю, о чём ты.

Старик прислонился спиной к стене, закрыл глаза и более не произнёс ни слова. Киаран толкал его, бил по щекам, хлопал в ладоши возле уха. Узник ни на что не реагировал. Он будто умер!

Киаран разозлился. Чокнутый старик заставил его поверить в какую-то ерунду! Покинув Безумный дом, запрыгнул на коня и поскакал под дождём через кладбище, костеря себя за глупость и доверчивость. Он повёлся на болтовню шарлатана!

Вспышка молнии осветила костницы и склепы. За короткий миг Киаран успел увидеть сбоку тень своего коня с двумя фигурами, сидящими в седле. Страх вонзил в рассудок острые когти и вызвал приступ ярости. Киаран хлестнул жеребца плетью, ударил каблуками сапог в бока и проорал: «Во славу Стаи!» Ему вторили голоса Выродков. Им оглушительным грохотом ответил гром.

Янара села в кресло и, сложив руки на округлившемся животе, с облегчением вздохнула.

— Нужны другие шторы: плотные и тёмные, — проговорила мать Болха, по-хозяйски осматривая новые покои королевы. — И другие ковры: толстые и мягкие. Таян, ты запомнила?

— Запомнила, — отозвалась девочка.

— Тогда почему ты до сих пор здесь?

— Потому что я не ваша служанка. Распоряжения отдавайте своей помощнице.

Лицо Болхи вытянулось, пожелтело. В какой-то миг показалось, что сейчас она плюнет в девочку желчью. Но монахине удалось взять себя в руки. Она подозвала Таян и, поправляя чепец на её голове, произнесла:

— Яркий свет вреден глазам новорождённого ребёнка. Он привык к темноте. Слуху ребёнка неприятны шумы и разные звуки. Он привык к тишине. Там, где ему суждено появиться на свет, должно быть темно, тепло и тихо, как в чреве матери. Это ты понимаешь?

— Конечно, — кивнула Таян.

— Тогда почему ты до сих пор здесь? — повторила монахиня.

Таян приоткрыла дверь и крикнула в гостиную:

— Миула! Возьми помощницу матери Болхи, позови служанок и притащите сюда все ковры из старой опочивальни королевы. И отправь кого-нибудь за плотной материей для штор.

Болха прижала руки к ушам и скривилась:

— От тебя столько шума!

— Можно нам с королевой пойти на прогулку? — поинтересовалась Таян.

— Пойдёте вечером.

— Вечером не светит солнце и не поют птицы!

— Вечером во дворе нет людей. У одних вши, у других грязь под ногтями, у третьих понос… Господи! Да тут почти все мужики ходят по борделям. С такими не то что рядом стоять нельзя, с ними одним воздухом дышать опасно! — Болха подошла к Янаре. — Моя королева! Я вас умоляю, прислушайтесь к моим советам. Ничего не трогайте, ни с кем не разговаривайте. Пожалейте своего малыша.

— Конечно, мать Болха, — улыбнулась Янара. — Я очень ценю вашу заботу.

Её слова будто тёплый ветерок отогрели лицо монахини: кожа порозовела, глаза заблестели, на губах заиграла ответная улыбка.

— Принести вам берёзовой водички?

— Буду вам благодарна.

Болха повернулась к Таян, открыла рот, собираясь отдать приказ, и вовремя смекнула, что водичку лучше принести самой: ведь королева поблагодарила за услугу, а не за предложение.

Оставшись с королевой наедине, Таян придвинула к креслу табурет и опустилась на обшитое парчой сиденье:

— Вы сегодня бледная.

— Надоели дожди. — Янара посмотрела в окно. — Погода вроде бы наладилась.

— Давайте выйдем на балкон. Там никто не будет дышать вам в лицо.

— Выйдем. Когда мать Болха пойдёт в молельню.

Таян придвинулась вместе с табуретом ещё ближе:

— Что с вами? Соскучились по мужу?

Янара втянула шею в плечи, опустила голову и стала похожа на озябшую птичку:

— Ребёнок не шевелится.

— А ночью шевелился?

— Шевелился.

— Значит, спит, — заключила Таян и приложила ладонь к животу Янары. — Он жив. Я это чувствую.

— В это время он обычно начинал крутиться, а сегодня — молчок. И ещё…

— Что — ещё?

— У меня руки и ноги словно чугунные. И внутри всё трясётся.

Таян подхватила Янару под локоть:

— Вставайте, моя королева. Я уложу вас в постель.

Янара с трудом поднялась.

Таян посмотрела на сиденье кресла и выдохнула:

— Моя королева…

Не прошло и получаса, как в опочивальню вбежала Лейза. Растолкала столпившихся возле кровати служанок и монашек и, присев на краешек перины, взяла Янару за руку:

— Милое дитя… Всё обойдётся. Вы, главное, не волнуйтесь.

— Я говорю то же самое, — откликнулась мать Болха и взяла Янару за другую руку. — У вас каждый месяц шли регулы. Наверное, что-то скопилось. Сейчас выйдет лишнее и перестанет.

— Принесите ещё одеяло! — приказала Лейза и дыханием согрела пальцы Янары. — Что у вас болит?

Она вяло улыбнулась:

— Ничего. Просто всё такое тяжёлое.

Миула накинула на Янару одеяло, подоткнула под неё края и оттащила Таян в угол комнаты:

— Хватит реветь!

— Откройте окно, — попросила Янара. — Мне нечем дышать.

— В этой башне не открываются окна, — откликнулась служанка.

— На верхнем этаже открываются, — возразила другая.

— Надо открыть все двери, — предложила фрейлина Кеола.

Миула схватила табурет за ножку и выбила стекло:

— Потом заколотим.

— Господи, боже мой! — запричитала мать Болха. — Ну кто же так делает?

Служанки кинулись собирать осколки.

Лейза опустила голову на подушку Янары и прошептала:

— Ребёнок шевелится?

— Чуть-чуть. Он сегодня ленивый.

— Я хочу сказать… — Лейза обняла её за плечи. — Вас любит не только король. Я тоже вас люблю. Сильно-сильно.

— Я знаю, — прошептала Янара и закрыла глаза.

— Миледи, простите, — обратилась Миула к Лейзе. — Надо сменить пелёнку.

Лейза отошла от кровати и, наблюдая за действиями Миулы, прижала руки к груди.

— Кровотечение усилилось, — сообщила та унылым тоном и бросила грязную тряпку в бадью.

Таян обхватила Янару вместе с одеялом, прижалась щекой к её животу и заплакала ещё горше.

— Сделайте что-нибудь! — потребовала Лейза.

— Всё в руках божьих, — откликнулась Болха.

— Как так?! Нам сказали, что лучше тебя никого нет.

— Знаете, сколько детей я приняла?

— Приняла? И всего-то? Подставить руки могу и я! Меня интересует, скольким женщинам ты помогла доносить.

— Прошу вас, тише, — взмолилась Таян. — Ему очень плохо.

— Позовите клирика, — прошипела Лейза.

— Мужчины не входят в комнату роженицы, — упиралась Болха.

— Живо!

Монахиня не двинулась с места.

Янара воздела глаза к потолку, соединила перед собой ладони:

— Услышь меня, Господи! Мне не на кого больше надеяться и не от кого ждать милости. Только на тебя уповаю, Господи!

Лейза указала на дверь:

— Вон! Все вон! Миула и Таян, останьтесь! — Опустилась перед кроватью на колени и молитвенно сложила ладони. — Обращаюсь ко всем богам…

Рядом с ней на колени встала Миула:

— Матерь земли, неба и солнца! Взываю к тебе!..

Преклонив колена, Таян раскинула руки:

— Духи предков! Услышьте меня!..

К ним присоединились вернувшиеся в комнату мать Болха и её помощница. Монахиня, давшая обет молчания, беззвучно шевелила губами, раскачиваясь взад-вперёд. Болха пела молитвы на церковном языке. Из гостиной доносился речитатив, исполняемый клириками.