Ардий уставился на тонкие пальцы.

Словно ощутив кожей, что с ним происходит, Янара убрала ладонь:

— Идёмте, я вас покормлю.

— Мне пора ехать, миледи, — сказал Ардий, борясь с непривычным смущением. — Хочу посмотреть свою крепость. Она пустовала несколько лет. Наверняка потребуется ремонт. Надо управиться до морозов. И в деревни не мешало бы наведаться. И королю я нужен. Хоть разорвись, а везде успей.

Янара потупила взгляд:

— Понимаю.

Ардий поднялся. Рассматривая серебряный обруч и льняные косы под полупрозрачной вуалью, одёрнул куртку. Прежде он не носил дублеты, теперь же статус обязывал одеваться подобающе, хотя Ардию казалось, что латы больше подходят его обезображенному лицу. Сегодня он впервые предстал перед Янарой без брони, забыл о своём уродстве и даже подумал о госпоже как о женщине. И теперь чувствовал себя неловко.

Дверь распахнулась, на светлом фоне возник девичий силуэт.

— Таян? — прошептала Янара.

Девочка бросилась к её ногам. Прильнула щекой к коленям и зажмурилась, боясь расплакаться.

Янара провела ладонью по влажным спутанным волосам. Вопреки нежному прикосновению её голос прозвучал жёстко:

— Ты знаешь, что без разрешения хозяйки нельзя покидать крепость?

— Знаю, госпожа.

— Пообещай, что это не повторится.

— Клянусь на мече сэра Ардия.

Ардий невольно прижал ножны к бедру и повернулся к Таян другим боком.

— Где же ты была, милое дитя? — спросила Янара.

Таян вскинула голову. На её глазах блестели слёзы.

— Я нашла того, кто вылечит нашего Дирмута.

— И где же он?

— В бане.

Банщики наполнили деревянное корыто водой и, не дожидаясь, когда грубая и бесстрашная служанка обзовёт их котелками и шайками, удалились.

— Раздевайся! — велела Миула.

Старик глянул из-под кустистых бровей:

— Зачем это?

— Я тебя помою.

— Ты?

Кривясь, Миула схватила старика за рукав непонятно чего и с силой дёрнула:

— Да раздевайся ты наконец. Я мужского хозяйства насмотрелась, меня ничем не испугаешь. Снимай свои вонючие тряпки!

Он стянул с ног чуни, сбросил лохмотья и прикрыл ладонями старческое достоинство.

Миула подлила в корыто горячей воды:

— Садись.

Старик залез в воду, сгорбился, изогнулся, как не успевший размокнуть банный лист.

— Вши есть? — спросила Миула и ногой откинула грязное тряпьё в угол.

— Откуда у меня вши?

— Дай проверю. — Миула принялась разбирать седые космы на прядки. — Ты только не обижайся, старик. Я тебя к благородной даме поведу. Ты должен быть чистым, как росинка.

— Твоя сестрица говорила…

— У меня нет сестры, — осекла его Миула.

— Хорошо, как скажешь, — согласился старик. — Твоя приятелька говорила о больном ребёночке. А ты говоришь — дама.

— Всё верно. Болен ребёночек дамы.

— С ножками что-то.

— При родах потянули или вывернули, точно не знаю. Вроде бы ножки стоят как надо, но как-то не так. Да что я тебе рассказываю. Увидишь — поймёшь. Если ты костоправ, конечно. — Миула схватила старика за волосы и приставила нож к кадыку. — Костоправ или нет? Признавайся! Скажешь, что соврал — отпущу. Но если скажешь, что костоправ, а сам ни черта не умеешь, — перережу глотку, пикнуть не успеешь.

— Я не костоправ. Так назвала меня твоя приятелька.

— Так и знала, — вздохнула Миула и вложила нож в прикреплённый к ноге чехол. — Вылазь и уматывай, пока я не передумала.

— Я не костоправ, но умею складывать кости. Может, чем и помогу. Глянуть надо.

— Что ты делал в пыточной?

— Кости складывал.

Подумав, Миула кивнула:

— Ладно, дед. Слушай сюда. С госпожой говори уважительно. Лишних вопросов не задавай. Не обещай, если сомневаешься. И ничего не придумывай. Понял?

— Понял.

— Но сначала расскажешь госпоже, кто ты такой.

— Расскажу, как на духу расскажу, — заверил старик.

Миула вновь вытащила нож из чехла:

— Чего глаза по лбу раскинул? Испугался? Не бойся. Побрею тебя и космы подрежу.

— Без бороды холодно. Оставь хоть чуток.

Немного погодя они вышли из бани и направились в господскую цитадель. В одежде, позаимствованной у конюха, старик выглядел как обычный деревенский дед. Прядки волос разной длины едва прикрывали тощую шею. Короткая бородёнка потешно топорщилась.

Войдя в просторный холл, старик снял чуни, боясь запачкать пол, и закружился на месте, от восхищения прищёлкивая языком. Подскочил к окну, потёр стекло пальцем, прислушиваясь к скрипу:

— Ай да чудо! Чудо чудесное!

— Не знаешь, что это такое? — прищурилась Миула.

— Как не знать? Знаю. Это скло. В домах богатеев видел, а трогать не трогал. — Дед постучал по стеклу костяшками пальцев. — А если вдарить, сломается?

— Я те вдарю, — пригрозила Миула и повела старика по винтовой лестнице на второй этаж.

В гостиной их ждали, расположившись в креслах, Янара, Ардий и Бари. Таян, умытая, причёсанная, стояла за спиной госпожи и в волнении теребила поясок на платье, которое стало ей тесным.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась Янара, пристально рассматривая незнакомца.

Простоватое лицо, юркие глазки, оттопыренные уши. Именно такими она представляла обманщиков и пройдох.

— Пихай, миледи.

— Срам-то какой… — пробормотал Бари.

— Что ты умеешь… Пихай?

— Я разбираюсь в костях, миледи.

— Где научился врачевать?

— Кто лучше всех знает, как построен человек? — спросил Пихай и, обведя присутствующих плутоватым взглядом, сам себе ответил: — Палач.

— Ты был палачом? — опешила Янара.

Ардий нахмурился. Бари осуждающе посмотрел на Таян. Она поджала губы и с вызовом вздёрнула подбородок.

— Я? — беззлобно улыбнулся Пихай. — Нет. Палачом был мой отец. Странствующим палачом. И дед мой был палачом. И прадед. Судить все мастаки, а марать руки никто не хочет. Вот прадед и нашёл потребную работёнку.

— И ты доверишь ребёнка палачу? — возмутился Бари.

— Я не палач, а подручный! — взъерошился Пихай. — Детишки палача, как и чада дворян, судьбу не выбирают.

Хотел обхватить ладонью бороду, но забыл, что теперь у него вместо бородищи козлиная бородка, и стиснул в кулаке воздух.

— Продолжай, — велела Янара.

— Мы ходили из города в город, из деревни в деревню. У отца нас было девятеро. Я в серёдку затесался. Ни старший, ни младший, ни наследник, ни любимчик. Отец пытал и рубил головы, а мы ему пособляли.

— Прогони его! — потребовал Бари.

Ардий посмотрел на него:

— Я человек неконфликтный. Но уйдите уже!

Бари вспыхнул. Подсунул ладони под задницу и отвернулся.

— Когда наш отец помер, — вновь заговорил Пихай, — нас в живых осталось двое из девяти. Меч палача перешёл к старшему брату. Потом палачом стал его сын, потом внук. А я всю жисть гнул горб подручным. Я знаю, как кости крепятся друг к дружке. Знаю, как должны лежать жилы. Дайте мне груду костей, я соберу их, обовью верёвками и обтяну материей. Вы решите, что это живой человек, потому что сгибаться будут даже пальцы.

— Живой ребёнок — не груда костей, — процедил Бари сквозь зубы.

— Дайте мне хоть глянуть на мальца. Я ничего не стану делать. Просто гляну.

— Подойди поближе, — велела Янара.

Старик подошёл к ней и вдруг изменился, словно очистился от всего наносного. Взгляд сделался глубоким, вдумчивым. Лицо стало строгим.

— Ты многим людям помог?

— Я не считал, миледи.

— Лучше спроси, скольких он угробил, — вставил Бари.

— Я не желал сюда ехать, миледи. Меня уговорила преданная вам душа, ваша служанка. Она сказала, что много дней шла за мной по следу. — Пихай пожал плечами. — Я не знал, что за мной тянется след. Мы приходили в город, палач пытал и казнил, а я складывал мужику палец, который он раскрошил кувалдой. Или складывал шлюхе колено. Или складывал драчуну челюсть. Потом мы шли в другой город, и я не знал, что стало с этими людьми. Ваша служанка сказала, что они мой след. Сказала, что у меня много следов. А я скажу вам вот что… Я бы никому не пособил, если бы не пособлял отцу и брату в пыточной. Позвольте глянуть на дитя, миледи. Может, я и здесь оставлю след?