После бокала вина Монт захмелел. Рэн и Киаран, переглядываясь, стали аккуратно задавать ему вопросы. Секретарь-нотарий не имел допуска к секретным документам и говорил только о тех о бумагах, что проходили через его руки, — никакого предательства в словах клерка не прослеживалось, лишь сухая информация. После третьего кубка он потерял осторожность и начал делиться слухами, которые смаковали в главном городе королевства. Сообщённые им сплетни показались Рэну довольно познавательными. Когда секретарь начал клевать носом, воины взяли его под руки и повели в гостевые покои.

Рэн распорядился приготовить ванну, перебрался к камину и, потирая подбородок, уставился на огонь.

Помещение нагрелось, и Киаран скинул плащ. Его кожаный наряд с медным отливом в свете огня походил на изящные доспехи.

— Какой замок возьмём следующим?

— Фамальский, — ответил Рэн.

Поставив стул напротив него, Киаран сел:

— Предлагаю потеряться.

— В смысле?

— Можно поехать такой дорогой, что никто не будет знать, где мы и куда направляемся.

Представив, какой поднимется переполох среди дворян, Рэн тихо посмеялся. Изучив карту и проработав маршрут, вышел во двор, приказал привести мечника, отравившего колодец, и толкнул его к пленным солдатам, сидящим кружком:

— Ваш товарищ оказался предателем. Судите его по совести.

На рассвете мечник с вздувшимся от воды брюхом болтался в петле над воротами.

Половину жизни Янара провела в небольшой женской общине при мужском монастыре. Монашки и девочки-прислужницы ни разу не видели монахов: их обитель находилась в конце сада за высоким каменным забором. Настоятельница раз в неделю носила наставнику какие-то бумаги. Когда она уходила, старшая из монахинь собирала девушек в одной келье и заставляла молиться, чтобы святая мать вернулась. Она говорила, что мужчинам нельзя верить, даже если на мужчине ряса и он дал обет целомудрия. Говорила, что надо обходить солдат стороной, а при виде наёмников бежать куда глаза глядят. И обязательно подкрепляла свои слова какой-нибудь душераздирающей историей о том, как наёмники насилуют женщин и детей, как измываются и в конце концов убивают.

Низкое происхождение не позволяло Янаре принять монашеский обет, и она исполняла обязанности прислужницы. Невестами Бога становились только дворянки. Родители, богатые или не очень, не желали дробить приданое между несколькими дочерьми и отдавали младших в монастырь. Янара же оказалась там по прихоти отца. Флос надеялся, что она придётся настоятельнице по душе, и её оставят. И очень огорчился, когда Янара вернулась домой.

Семья еле сводила концы с концами и к появлению лишнего рта оказалась не готова. Янару и раньше отпускали из монастыря — на день или два — увидеться с родными. И всякий раз она чувствовала себя дома ненужной. Теперь, по её возвращении, домочадцы и вовсе превратились в глухонемых. Даже мать, рассеянная и задумчивая, избегала разговоров с Янарой.

Флос отвёл четырнадцатилетнюю дочь в деревню к зажиточному крестьянину и отдал в наймитки. А крестьянин на следующий день привёл её обратно, мол, дикарки ему не нужны. Янара не сумела объяснить расстроенному отцу, что произошло. Как признаться, что она панически боится мужчин? И отца боится тоже. Он бывший наёмник и этого никогда не скрывал, а наёмники насилуют, измываются и убивают. Монашка на протяжении восьми лет рассказывала истории, от которых стыла кровь, — не станет же невеста Бога лгать! Янара знала эту девушку, а отца совершенно не знала. Он был чужим.

Наверное, Флос что-то рассмотрел в её глазах. Он больше не пытался куда-то пристроить дочку и поручил ей ухаживать за козами. Занятие несложное: кормить, поить, доить. Только резать она отказывалась.

Целых два года Янара привыкала к отцу и брату. Не оставалась с ними наедине, не разговаривала и, перед тем как лечь в постель, подпирала дверь табуретом. Потом задумалась. Они не походили на насильников. И приятели брата не походили. Даже пастух, бывший солдат, с которым Янара иногда сталкивалась на лугу, всегда улыбался ей и кланялся. Может, свои истории монашка взяла с потолка?

Встречаясь с отцом на кухне или во дворе, Янара мысленно твердила: «Он рыцарь. Он рыцарь. Рыцарем становится только хороший человек. Так написано в хрониках!» В монастыре хватало книг с описанием жития прославленных воинов; Янара много читала. Грамоте она обучилась вместе с теми, кому прислуживала и оказывала посильную помощь в подготовке к занятиям.

Когда она начала думать об отце как о доблестном рыцаре и потянулась к нему — её отдали замуж. Три года унижений Янара пережила благодаря вере: если она будет покорной мужу, если примет горести со смирением, то обязательно попадёт в рай. Там она встретится с Богом и попросит наказать всех, кто её обижал.

…В воздухе кружил снег. Под копытами коней потрескивала промёрзшая земля. Как несколько лет назад, Янара снова возвращалась в отчий дом. Кутаясь в одеяла, она смотрела в стылое небо и с трудом вспоминала об осаде крепости и смерти отца. Всё казалось выдумкой, кошмарным сном. Труп, лежащий рядом, тоже казался ненастоящим. Иногда перед внутренним взором возникал образ черноволосого молодого мужчины, и Янара спрашивала себя: она видела его наяву или он ей приснился? Скрип колёс, звон кольчуг, храп лошадей время от времени выдёргивали её из состояния потерянности, и она понимала: ей ничего не привиделось, это не сон. И тогда разумом завладевал хаос: горечь утраты смешивалась со страхом перед будущим и с радостью — она вырвалась из замка!

Дни и ночи проплывали словно в тумане. Янара то бродила по закоулкам своего разума, то изводила себя мыслями о предстоящей встрече с братом и сестрой, то задыхалась от горя.

Порой воины делали остановки, чтобы она умылась, поела или просто погрелась в жарко натопленной таверне и отдохнула от тряски на телеге. Если бы они знали, как у неё болит живот…

Янара старалась не думать о спутниках. И вдруг в одной харчевне послышался шёпот за соседним столом: «Это же Выродки… Наёмники, они самые… Душегубы проклятые…»

Наёмники! Это слово вернуло Янару в реальность. Их двое, а она одна. Они вооружены, а у неё нет даже ножа, чтобы перерезать себе горло. У неё ничего нет… У неё ничего нет! Только миска с похлёбкой и ложка.

Мелькнула мысль: меч!

Выйдя из харчевни, Янара забралась на телегу и первым делом нашла отцовский меч. Он всегда лежал рядом, замотанный в тряпку, поэтому не попадался ей на глаза. Укрывшись одеялами с головой, Янара сжала рукоять в кулаке и затаила дыхание. Сколько дней они едут? Куда её везут? Она не говорила, куда ехать! Или говорила?..

В полдень наёмники предложили ей снова перекусить. Не получив ответа, решили, что их пленница спит, и продолжили путь. А она представляла, как вытаскивает меч из ножен. И кусала губы, чтобы не расплакаться: ей не поднять тяжёлый клинок. Видать, такая у неё судьба — покончить с собой и вместо рая отправиться в ад.

Тряска прекратилась. Кто-то похлопал по ноге.

— Просыпайся. Приехали.

Выглянув из-под одеяла, Янара уставилась на дозорную вышку. Какая же она маленькая и неказистая по сравнению с замком! Сарай — развалюха. Навес над колодцем прогнил. Под открытым небом — куча хвороста.

Более ничего не сказав, наёмники пришпорили коней и полетели к горизонту как птицы.

Янара пробежала глазами по тёмным бойницам. Брат однозначно за ней наблюдает и ждёт, когда воины скроются из вида.

Снег повалил хлопьями, словно кто-то разорвал огромную пуховую перину. Брат не появлялся. Янара насилу выпрягла лошадь и повела её в добротную конюшню — единственное, что отец построил, вкладывая душу.

Из небольшого загона испуганно таращились козы. В соломе возились щенки. Собака вытянула морду и вяло махнула хвостом. Признала как гостью, которая когда-то здесь уже была.

Янара открыла ворота пошире — то ли вечерело, то ли перед глазами стоял туман. Взяла бадью и, подойдя к бочке, упёрлась рукой в стену. Что делать?