Медленно он перевел взгляд на маму.

— Уходи, — хрипло сказал он. — Пожалуйста, уходи.

— Что? Я? Но… Но…

— Ты пришла, ты увидела. Ты молодец, мама. А теперь, пожалуйста, уходи.

— Я…

Она протянула руку и коснулась жемчуга у себя на шее.

— Я хорошо справилась? Винсент? — она оглянулась через плечо. — Ты это слышал? Я хорошая мать.

Я практически слышала, как Винсент закатил глаза.

— Не совсем то, что он сказал, — проворчал он, диван скрипнул под его весом, когда он встал.

Он подошел к Бриджит, положил руку ей на поясницу и подтолкнул к выходу.

— Я верю, что твои уши работают только в одну сторону.

— Что это вообще значит? Это не выражение.

— Так и должно быть.

— Ты не можешь просто придумывать выражения.

Они исчезли за дверью, и последнее, что я слышала — это ворчание:

— Господи, дай мне сил.

Я ничего не могла с собой поделать. Я хихикнула. По-настоящему хихикнула. Кто бы мог подумать, что эти двое когда-нибудь смогли бы меня позабавить? Когда я повернулась к Истону, он наблюдал за мной, легкая улыбка тронула его губы. Волна жара разлилась по мне, заставляя мои щеки гореть так, как могли гореть только из-за Истона.

Я заправила прядь волос за ухо и отвела взгляд.

— Что?

— Ты, — грубо сказал он. — Ты чертовски красивая.

Мое сердце бешено заколотилось, и я медленно повернулась к нему. Я покачала головой.

— Прекрати. Не говори так.

— Почему бы и нет?

— Потому что…

У меня перехватило горло — настолько, что я едва могла говорить.

— Потому что, если ты будешь говорить это достаточно часто… Я, возможно, начну тебе верить.

— Ты прекрасна.

Я закатила глаза, снова пытаясь отвести взгляд, но он нежно взял меня за подбородок.

— Ты прекрасна.

Я снова покачала головой, как будто это движение могло заставить его остановиться.

— Истон, — мой голос сорвался, заглушая слабую мольбу. — Прекрати. Пожалуйста.

— Ты прекрасна, Ева. Такая красота, которая заставляет мое сердце выпрыгивать из моей гребаной груди.

Словно в доказательство этого, он положил мою руку себе на грудь и провел ладонью по своему тонкому платью.

— Разве ты этого не чувствуешь?

Бум-бум.

Бум-бум.

Бум-бум.

Я кивнула, но я тоже плакала, и он осторожно уложил меня на кровать, пока я не оказалась в теплом, успокаивающем изгибе его руки. Его пальцы гладили мои волосы, дыхание коснулось моей щеки, и на этот раз, когда он прошептал:

— Ты прекрасна, — слова скользили по моей коже, как пропитанный медом атлас.

Мои глаза закрылись, и я рыдала в его грудь — грудь, которая билась для меня.

— Ты прекрасна.

Он повторял это снова и снова, ритмичная колыбельная, о существовании которой я и не подозревала, могла существовать для меня. В конце концов, когда я начала погружаться в дремоту, шепот больше не звучал как слова. Это медленные переливы гитары Истона. Мягкий мамин голос напевал, убаюкивая меня. Ощущение моей собственной улыбки на губах.

И это прекрасно.

Ева

Cознание пробудилось от легкого щелчка по клавиатуре. Мои глаза открылись и увидели темную комнату и спину медсестры, освещенную мягким светом экрана компьютера, пока она печатала. Я моргнула. Сейчас середина ночи. Постепенно я осознала, что рука Истона обвивалась вокруг моей талии. Мы прижаты друг к другу на его больничной койке, его живот поднимался и опускался напротив моей спины от тяжелого дыхания. Мои губы изогнулись в мягкой улыбке, и я переплела свои пальцы с его.

Медсестра нажала последнюю кнопку и собиралась уходить, но по пути к выходу бросила взгляд через плечо, чтобы проверить, как там Истон. Она остановилась, когда заметила, что я проснулась.

— Ева, верно?

Я кивнула.

— У меня есть кое-что для тебя.

Она вернулась к компьютеру и взяла маленькую белую карточку рядом с ним, затем протянула ее мне.

— На случай, если она тебе понадобится.

Я взяла карточку, и медсестра подняла подбородок в знак благодарности, прежде чем покинула палату. Я опустила взгляд и нашла информацию о мисс Сент-Клер, написанную простыми черными буквами. Я закатила глаза.

— Мне это не понадобится, — прошептала я себе.

Но я также не могла заставить себя выкинуть это. Я сглотнула, взяла карточку, лениво поворачивая ее в пальцах. И тут я заметила кое-что. На обратной стороне карточки беспорядочным почерком написан текст. Не просто чей-то беспорядочный текст — Александра.

Я резко выпрямилась, вытаращив глаза при виде сообщения.

Горжусь тобой.

Он проживет достаточно долго, чтобы ты смогла предстать перед ним в суде и отправить его в тюрьму. Я хочу видеть выражение его лица, когда он поймет, что это ты отправила его туда. Но как только он окажется за решеткой, все пойдет своим чередом.

Мои губы приоткрылись, чтобы выдохнуть недоверие, и когда я снова перечитала записку, то не смогла удержаться от легкого смешка. Как, черт возьми, ему удалось пробраться в больницу незамеченным? Очевидно, у моего кузена повсюду были люди.

Кровать рядом со мной зашевелилась, и я посмотрела на Истона. Когда он открыл глаза, они тяжелые от сна.

— Ева, — хрипло произнес он, прежде чем провел ладонью по грязному изголовью кровати и вниз по лицу. — Как долго ты не спала?

Я протянула ему карточку и смотрела, как он ее читал.

Его губы скривились, и он покачал головой.

— Подожди, — мои глаза сузились при виде его лениво-веселого выражения. — Что ты знаешь такого, чего не знаю я?

— Ты уверена, что хочешь услышать ответ на этот вопрос?

Он приподнял бровь, и от одного этого взгляда из-под тяжелых век по мне разлился жидкий жар. Даже в больничном халате он чертовски сексуален.

Я вздернула подбородок.

— Теперь да.

Он тихо хихикнул.

— Хорошо. Пол… Пройдет некоторое время, прежде чем он снова привыкнет ходить — или мочиться.

— Что ты имеешь в виду? Что именно мой кузен с ним сделал?

Челюсть Истона дернулась, но выражение его лица внезапно изменилось. Его взгляд стал таким мрачным, что у меня по спине пробежал холодок. После паузы он отмахнулся от этой мысли и сказал:

— Единственное, что сейчас имеет значение — это то, что тебе больше никогда не придется о нем беспокоиться.

— Я хочу знать, что сделал мой кузен, — сказала я, и даже сама удивилась твердости в своем голосе. — Мне нужно знать, Истон. Пожалуйста, расскажи мне.

Он изучал меня целую вечность. Когда я не изменила своего решения, он выдохнул и провел рукой по волосам.

— Черт. Ладно. Александр отрезал ему член и сжег его.

У меня отвисла челюсть.

— Что… Но… Он не истек кровью?

Истон скорчил гримасу и отвел взгляд, как будто от следующего ответа его могло стошнить.

— Ах, нет. Он дважды чуть не умер, но Александр остановил кровотечение из обеих ран и привел его в чувство, чтобы он мог все видеть, — он приподнял брови. — Очевидно, Пол плакал как ребенок, прежде чем потерять сознание.

— Он… Он…

Я покачала головой, представляя это. Образ настолько интуитивный, что вызвал во мне сильную дрожь удовлетворения. У Александра раньше было прозвище для мужчин, которые использовали женщин в своих интересах: TPS, он же синдром крошечного пениса. Это по-детски глупо, но в сочетании с таким наказанием вызвало на моем лице странную довольную улыбку.

— Мой извращенный кузен, — прошептала я с любовью. — Он самый лучший.

— Это еще не все, — сказал Истон, морщась и начиная садиться.

— Истон, — отругала я, прижимая его руку к груди, заставляя лечь обратно. — Для этого у них есть кнопки.

Он засмеялся глубоким и хриплым смехом, от которого тепло разлилось по моей шее и щекам.