— Чувак, — осторожно сказал Зак, и я позволил ему оттащить меня на шаг назад, схватив за толстовку.

— Пошел ты, Истон, — прорычал Картер. — И трахай свою шлюху сестру.

Мое зрение окуталось красным, а когда прояснилось, Марко держал сопротивляющегося Картера в удушающем захвате, в то время как Зак удерживал меня, обхватив обеими руками.

Я сделал вдох, сморгнул красную пелену с глаз и оттолкнул от себя Зака.

— Что, черт возьми, у тебя за проблемы с Евой? — я спросил Картера. — Я начинаю думать, что ты одержим ею или что-то в этом роде.

— Или что-то в этом роде, — усмехнулся Элайджа, прислоняясь к стене и затягиваясь косяком.

Картер дернулся к Марко, но Марко, поджав губы, только крепче сжал его.

— Заткнись нахуй, Элайджа, — задыхаясь, вырывался Картер.

— Весь этот тестостерон сводит меня с ума, — Элайджа выпустил немного прогорклого дыма и ухмыльнулся. — Ева раскусила "вишенку Картера". С тех пор он влюблен в нее. У чувака все плохо.

Я знал, что они спали вместе, но, услышав это вслух, моя грудь сжалась от отрицания.

Картер снова попытался стряхнуть Марко, но тот едва сдвинулся с места.

— Я не влюблен, придурок. Но пока мы раскрываем секреты, Элайджа, как насчет того, чтобы объявить тот факт, что ты все еще девственник?

Косяк сорвался с медленно приоткрывающихся губ Элайджи.

Стиснув зубы, я развернулся и толкнул дверь туалета. Зак следовал за мной по пятам, и мы молча вышли в пустой холл.

Я почувствовал ее прежде, чем увидел. Моя голова наклонилась, взгляд скользнул к открытой двери в AP English, и момент остановился, как прокручивающиеся шины, застрявшие в грязи. Второй ряд, ссутулившись на своем месте. Накручивала кудрявую прядь, собранную в хвост, и я почти почувствовал запах лаванды, когда она повернула голову, встречаясь со мной взглядом. Шоколадные радужки горели и искрились, розовые губы приоткрылись, побуждая меня провести языком по нижней губе.

Сидя рядом с ней, я заметил, что Уитни смотрела на нас, но все, что я чувствовал — это Еву. В моей голове, под моей кожей. Повсюду.

Мой адреналин все еще бил ключом, но что-то холодное окатило меня, когда она и класс исчезли из виду. Этот взгляд, это было то же самое выражение, что и сегодня утром, и этот взгляд сверлил мне грудь. Тогда меня смутил мрачный блеск в ее глазах, но теперь я мог понять, в чем дело.

Боль.

Чего я не понимал, так это почему? Это она была с другим парнем после того, как пришла в мою комнату. Я ни хрена не понимал. Прошлой ночью она могла пойти к кому угодно. К кому угодно. Но она пришла ко мне. Она выбрала меня. И меня сводило с ума, что она могла позволить другому парню обнимать себя, в то время как я не мог даже смотреть на другую девушку, не желая, чтобы на ее месте была она.

— Мне очень жаль.

Ее слова, сказанные на кухне, звучали в моей голове, ее тихий, хриплый голос ласкал пустоту в моей груди.

— Мне очень жаль. Я не могу тебе сказать.

Не могла сказать мне что?

Почему ты мне не доверяешь?

Я пытался собрать в себе гнев, ярость, любые эмоции, которые я должен испытывать при мысли о ней с тем парнем в моей спальне, но эмоции спали, неспособные вырваться на поверхность, как это было, когда я увидел их вместе. Если бы она действительно порвала со мной, она бы не смотрела на меня так, как смотрела этим утром. Так, как она смотрела только что.

Верно?

Боже, мне нужно, чтобы она была настоящей. Мне нужно, чтобы она была такой, какой я ее знал, под тем шоу, которое она разыгрывала, потому что она была создана для меня. Должно быть объяснение. Иначе, почему это так чертовски больно?

Или, может быть, я такой же помешанный и отчаявшийся, как Картер, неспособный смириться с тем, что она никогда не стала бы моей, и одержимый до слепоты. Боль, сжимающая мои легкие, усилилась, и я поморщился, открывая дверь в химический кабинет.

Я одержим девушкой, которая не отдавалась мне, и я каждое утро готовил кофе для отца, который ненавидел меня до глубины души.

В отчаянии.

Как это чертовски уместно.

Ева

Посмотри на меня

Только один раз.

Посмотри на меня, Истон.

Стоя перед холодильником, одной рукой придерживая его открытым, я смотрела туда, где он сидел на островке, и наблюдала, как его ручка царапала по бумаге. Учебники разбросаны по мраморной столешнице, а рядом с ним стоял единственный стакан воды.

Апельсинового сока сейчас нет.

Прошло меньше двадцати минут с тех пор, как закончился самый болезненно неловкий ужин в мире и Бриджит ушла на неотложную терапию со своим массажистом. Для Истона нормально притворяться, что меня не существовало, когда присутствовали другие, но что ненормально, так это то, что Винсента нет дома всю неделю, а Бриджит прилагала реальные усилия, чтобы казаться внимательной матерью по отношению к своему сыну. Она задавала вопрос за вопросом, все они были стандартными: Как прошел твой день?

На каждом из них она заикалась, как будто говорила на свинячьей латыни. Возможно, так оно и было. Я никогда не слышала ни слова о ее родителях. Интересно, насколько они отсутствовали в ее жизни.

Закусив губу, я взяла апельсиновый сок, закрыла холодильник и поставила упаковку на столешницу. Я открыла шкафчик, хмурясь при виде того, что все стаканы стояли на верхней полке, и потянулась до кончиков пальцев ног. Пытаясь дотянуться до чашки, я разочарованно вздохнула.

Ну, это чертовски нелепо. Как Мария вообще затащила это сюда? Лестница?

Я замерла, когда тепло коснулось моей спины и послало легкую дрожь по позвоночнику. Бицепс Истона коснулся моего плеча. Его запах, тепло и присутствие обволокли меня и крепко сжали.

Он без усилий схватил стакан, и у меня перехватило дыхание на прерывистом выдохе. Отойдя от меня, он поставил его на столешницу с тихим постукиванием. Я оглянулась на него, встретила непроницаемый взгляд, и он медленно пододвинул чашку ко мне. Это казалось бесконечным — тихое скольжение стекла по мрамору и его пристальный взгляд на мне.

Мое сердце остановилось.

Пробудилось к жизни, а затем снова остановилось.

Я пыталась дышать, но в его близости мои легкие разбиты, проколоты, я в отчаянии. Его волосы растрепаны больше, чем обычно, а черная толстовка с капюшоном подчеркивала темные тени под глазами.

Я облизала пересохшие губы, в горле так же пересохло.

— Ты забыл сегодня свой апельсиновый сок.

Мой апельсиновый сок.

Ты забыл меня.

Его горло поднялось и опустилось, ответ тихий, но болезненно четкий.

— Я ничего не забыл.

Ой.

Глупые слова укололи и вывернули наизнанку. Но в то же время его голос сочетался с грубой гранью разбитого сердца в его глазах — они проникали глубоко внутрь меня, будоража что-то чужеродное под раной. Это слой надежды, всплывающей на поверхность, мутной и сюрреалистичной. Надежда на то, чего я никогда не думала, что смогла бы иметь. Что-то постоянное. Непоколебимое. Потому что не знала, что кто-то мог так глубоко сочувствовать мне, чтобы его сердце было разбито.

Мой пульс стучал в ушах. Я открыла рот, и его взгляд опустился на мои приоткрытые губы. Прежде чем я успела что-либо сказать, его челюсть сжалась, он повернулся и ушел.

Я оцепенело смотрела, как он собирал свои книги, запихивая все в рюкзак. Он перекинул сумку через плечо, остановился и повернул голову ко мне, но не настолько, чтобы встретиться со мной взглядом.

Сделай это, — мне хотелось закричать.

Посмотри на меня.

Поговори со мной.

Останься со мной.

Он прочистил горло, повернул голову и вышел из комнаты.

Мои пальцы сжались по бокам, гнев и боль захлестнули меня горячими, калечащими волнами. Мой желудок свело, глаза горели. Он нужен мне. Мне нужно его внимание, как мне нужен мой следующий вдох.