Моя нижняя губа пульсирует. Я чувствую, как влага стекает по моему подбородку. С моего тела срывают платье, но я слишком занята тем, что тону в агонии, чтобы остановить его.

— Нет, пожалуйста, не надо, — плачу я, но он бьет меня кулаком по ребрам, чтобы я заткнулась. Стону и задыхаюсь, умоляя сохранить мне жизнь, но побои не прекращаются.

«Мне так жаль, Данте. Я подвела тебя».

Я сворачиваюсь в клубок, чтобы уменьшить урон от его ударов. В то же время я смутно осознаю громкий глухой удар, а затем боль резко прекращается.

Мое сознание сейчас подобно поршню, который вталкивает меня в комнату и выталкивает из нее. Должно быть, я приближаюсь к небесам… Я так сильно ощущаю присутствие Данте, эту ауру тьмы и опасности, которая сводит меня с ума. Чувствую его запах, такой сильный, такой мощный, такой мужественный. Клянусь, я даже слышу его голос, выкрикивающий нецензурные слова по-испански, которые пропитаны напряжением. На полу у кровати происходит какое-то движение, окрашенное дикостью, которая так хорошо мне знакома.…

Майами. Прошлый год. Данте.

Данте.

Движения на полу стихают. Мягкие руки гладят меня по волосам. Это прикосновение… такое нежное, такое желанное. Не такое, как ранее. Это песня о любви, которая воссоединяется с моим сердцем.

— Ив, ангел мой, mi alma, ты меня слышишь? Пожалуйста, детка. Мне нужно услышать твой голос.

Я со вздохом возвращаюсь в полное сознание.

— Данте?

— Спасибо, черт возьми!

Он здесь. Он действительно здесь. Он стоит на коленях на кровати рядом со мной. Он прижимается своим лбом к моему, пока его тепло, как жизненная сила, возвращает меня к нему.

Я начинаю плакать. Громкие болезненные рыдания облегчения. Он так хорошо выглядит и пахнет. Моя любовь. Мое все.

— Ты вернулся ко мне. Ты вернулся ко мне.

— Мне жаль, Ив. Мне так чертовски жаль. Простишь ли ты меня когда-нибудь? Твое лицо, мой ангел… Посмотри, что он сделал с твоим прекрасным лицом, — его голос срывается на стон. Он выглядит самым сломленным человеком, какого я когда-либо видела.

Приподнимая свои ноющие плечи с кровати, я прижимаю его к своей груди, смачивая черные волосы своими слезами. Теперь я в более ясном сознании. Ощущаю отвратительную вонь под его запахом и мускусный запах этой комнаты. Красный. Все красное. Его руки, лицо, белые простыни…

— Где он? — шепчу я. Данте отстраняется в сторону, открывая вид на неподвижное тело нападавшего на меня. — Он мертв?

— Скоро будет. Я хочу, чтобы его последние минуты на этой земле были испытанием тех мук, которые он причинил тебе… которые причинил тебе я.

Данте спокойно снимает с меня браслет, ожерелье и заколку для волос, те, в которых находятся камеры, и кладет их в карман. Горечь моей неудачи почти невыносима.

Все это было напрасно.

Почти.

— Я хочу прикончить его, — тихо говорю.

Мы долго смотрим друг другу в глаза, дрожь понимания соединяет нас, как сильнейший ток.

— Мой ангел мщения, — бормочет он, в конце концов, поднимая с пола окровавленный нож и протягивая его мне.

Морщась, я спускаю ноги с кровати. Русский, умирая, лежит в багровом море, слюна пузырится в уголках его рта, когда он борется за каждый последний гнилостный вдох. Я все еще чувствую, как его пальцы пачкают мою кожу, когда поднимаюсь на ноги и встаю, возвышаясь над ним.

— Сделай это, — говорит Данте — как всегда, дьявол, у меня на плече. Я думаю обо всех женщинах, которым причинил боль русский, и ангел на другом плече оборачивается и убегает. И все же я колеблюсь. — Воткни его ему в сердце, mi alma. Нам нужно идти…

Но у меня никогда не было на это шанса.

Совершая свой последний поступок в этом мире, русский внезапно заваливается набок, выбивая у меня из-под ног воздух.

— Umri, blyat’! — кричит он.

Моя реакция инстинктивна, когда я падаю в его сторону, нанося удар по его открытой яремной вене и обрызгивая нас обоих кровью. Он падает обратно на пол булькающим трупом, а я в третий раз падаю на колени, осколки боли рикошетят вверх по моим ногам.

Тишина.

Я поднимаю взгляд на Данте, тяжело дыша. Он стоит в метре от меня с пистолетом в руке. Он вытащил его, как только русский задвигался, но я была быстрее. Его темные глаза наполнены жидким огнем, сравнимым только с таким же огнем в моих. Я ничего не чувствовала, когда убивала Эмилио, но на этот раз по моим венам течет нечто первобытное; нечто, чего я никогда раньше не пробовала. Нечто, что мне отчаянно нужно насытить.

Прежде чем я успеваю опомниться, Данте поднимает меня на ноги за руки и с силой прижимает к ближайшей стене. Мое избитое тело взрывается от боли, когда он обрушивает свои губы на мои, но ноющая боль между ног вытесняет все это.

— Прекрасна, — стонет он мне в рот, задирая то, что осталось от моего платья, до бедер. — Так чертовски прекрасна.

Я хнычу от того удовольствия, которое испытываю от его гордости, и мы тремся друг о друга, как дикие животные, оставляя пятна крови по всей стене и наслаждаясь хаосом, который мы сами создали.

— А что насчет его телохранителей? — задыхаюсь я.

— Мертвы, — рычит он, раздвигая мои ноги и толкая меня выше по стене. Его крепкое тело и его испорченная душа — это все, чего я жажду.

— Это так неправильно, Данте!

— Я уже говорил тебе раньше, мой ангел… в нас нет ничего неправильного.

Я тоже начинаю в это верить.

Обхватываю его ногами за талию. Секундой позже Данте проводит членом между моими складочками и вонзается в меня. Он заглушает мои крики поцелуем.

Такие слова, как «неправильно» и «великолепно», проносятся у меня в голове, когда он прижимает меня к стене, воздействуя на мои чувства так же, как и на тело. Вскоре я теряюсь в его обжигающем тепле внутри меня. В нескольких метрах от нас лежит труп, а снаружи сотни людей только и ждут, чтобы расправиться с нами, но в этот момент нет ничего, кроме его правильности.

Кончая, я рыдаю ему в плечо. Он ругается со сдавленным стоном, и я чувствую, как он тоже кончает, высвобождая свое сердце и душу в самую глубокую, темную часть меня.

— Я чертовски люблю тебя, Ив Миллер, — яростно заявляет он, лишая меня последних сил дышать. — Ты это слышишь? Воткни нож так глубоко, как захочешь вместе со мной. Я приму все, что ты можешь дать, и даже больше.

— Я тоже люблю тебя, Данте Сантьяго. Так сильно. Слишком сильно.

— Те вещи, что я натворил…

— Расскажи мне самое худшее, и я прощу тебя.

— Я стольких убил, — хрипло говорит он. — Я не заслуживаю счастья. Я не заслуживаю тебя.

— Я прощаю тебя, — тихо отзываюсь.

— Мать Изабеллы…

— Я прощаю тебя, — мои слова едва слышны, но правда достаточно громка, чтобы ее услышать. Он поднимает голову, и на выражение его лица больно смотреть. Данте наконец-то раскрывает мне свои внутренние терзания.

— Я прощаю тебя, — говорю я более решительно. — Прошлое ушло. Искупление — это наше будущее сейчас.

— Я проведу остаток наших дней, чтя эти слова.

— Знаю, ты это сделаешь.

Данте в последний раз целует меня, а затем опускает меня обратно на пол. Моя дикая эйфория рассеивается, оставляя тело избитым и в синяках. Все болит, когда я приваливаюсь к стене. Тем временем Данте отошел в сторону и роется в вещах русского, сложенных в изножье кровати. Когда мое зрение проясняется, я замечаю, что на нем смокинг. Я никогда раньше не видела его в таком наряде. Он выглядит потрясающе, несмотря на пятна крови и разорванный лацкан. Мой дьявол — величайшее искушение в любой одежде.

Он поднимает глаза и ловит мой пристальный взгляд.

— Прячется у всех на виду.

— Как тебе удалось пробраться сюда?

— Высокомерие, — говорит он, слегка ухмыляясь. — То же самое чувство, которое делает тебя такой влажной для меня.

— Все в тебе делает меня влажной, Данте.

Его ухмылка становится шире.

— Никто здесь не знает, кто я такой, кроме Севастьяна, и я с ним еще не встречался.