Возвращаю взгляд к Ив, и ее гнев превращается в самую душераздирающую из улыбок.
В третий раз.
Тройное дерьмо.
— Твой отец пытался связаться с тобой? — внезапно спрашивает ее Джозеп.
Удивленный, я вскидываю голову. Ив вздрагивает, будто он только что приставил к ней нож. Она не отвечает. Просто смотрит в землю, и мне приходится сжать ладони в кулаки, чтобы удержаться от того, чтобы не вырвать ему язык. Джозеп прекрасно знает, что отец Ив вычеркнул дочь из своей жизни. Он сделал это в тот момент, когда понял, что его дитя влюбилась в цель вендетты номер один. Я подложил бомбу в эту семью, и осколки от нее все еще ранят. Если что-то и может пустить под откос мою гребаную фантазийную жизнь с ней, так это эти неуклюжие напоминания обо всем том ущербе, который я причинил.
— Не знаешь, он все еще сотрудничает с УБН?
Еще одна неловкая тишина.
— Джозеп, иди сюда, — рычу я, отступая в тень ближайшей смотровой башни. Он следует за мной и смотрит на меня своим серо-голубым непроницаемым взглядом. Но я знаю его слишком хорошо. Его вопросы об отце Ив заряжены невидимыми пулями.
— Майерс — запретная тема, — говорю я ему, стараясь не обращать внимания на беспокойство, которое начинаю испытывать. — Если уж на то пошло, то и вся ее гребаная семья тоже.
— Я знаю.
Он оглядывается на Ив и проводит пальцами по губам. Выглядит напряженным. Взбудораженным. Примерно таким же далеким от естественного состояния Джозепа Грейсона, каким я его когда-либо знал.
— Нам нужно поговорить. Я не смог сделать этого в Бухаресте, но теперь, когда Петров сам во всем разобрался…
— В чем разобрался? — раздраженно спрашиваю.
— Не перед Ив, — оглядывается он туда, где она наблюдает за нами с расстояния примерно в десять метров, эти сапфировые глаза широко раскрыты и настороженны. Как обычно, ничего не упускают.
Этот страх снова поднимается из глубин. Это воспоминание, которое я не могу вспомнить, и в равной степени то, что я не могу подавить. Чувствую, как его темные корни обвиваются вокруг нашей удовлетворенности и убивают ее свет. Все становится еще более поэтично, когда Джозеп хватает меня за руку и тянет еще дальше в тень.
— Я не хочу делать это здесь, — шипит он на меня.
С меня хватит этого. Промедление — удел дураков и лжецов.
— Просто выкладывай, Джозеп, пока я не разбил твою чертову рожу, — теперь стою напротив него, нос к носу, темно-коричневые пялят голубые. Он сжимает челюсть, но не отступает. Джозеп никогда не отступал от меня за все время нашего знакомства. Вот почему он единственный человек, которому я доверяю в нашем запутанном мире.
— Майерс, — бормочет он, снова бросая быстрый взгляд на Ив.
Я делаю паузу чуть дольше положенного.
— Что с ним?
— В тот день, когда ты прилетел обратно в Майами, чтобы навести ужас на УБН. Ты оказался в больнице с пистолетом, направленным на Майерса.
Та ночь, когда она заключила со мной сделку и предложила свое тело в обмен на его жизнь.
— И что из этого?
— Перед смертью Иванов рассказал нам о паре продажных агентов УБН, которые пытались порвать с Севастьяном в ту же ночь. Он организовал покушение. Они выбрались живыми. Один оказался в больнице с двумя пулевыми ранениями в груди.
Все мое тело холодеет. Конечно же, он не предполагает что?..
— Я получил медицинские отчеты из всех больниц Майами. В ту ночь был зарегистрирован только один агент УБН, так что я копнул дальше. Связи между Севастьяном и этим человеком уходят корнями в десятилетия… В этом нет никаких сомнений, Данте. Человек, о котором говорил Иванов — Роберт Майерс, отец Ив… Мне очень жаль.
Жаль?
Нет, я единственный, кому жаль.
Жаль, что я так и не выстрелил этому больному ублюдку в голову, когда у меня был шанс.
Я отшатываюсь от него, когда все тени ада начинают окутывать меня. Никогда не испытывал подобной боли. Я истекаю кровью изнутри.
— Ты проверил его, — грубо говорю я. — Ты сказал мне, что он не был грязным копом.
— Технически, попросил Томаса провести проверку, и, как оказалось, он не стал сотрудником года, — Джозеп выглядит таким же шокированным, как и я. Он знает, что только что испортил мои отношения с Ив.
— Боже, — агония ослепляет. Меня избивали, пытали, кололи ножом, в меня стреляли, в конце концов, но ничто и близко не сравнится с этим. Ив была единственной истиной, в которой я был уверен. Теперь она запятнана связями.
Она знала?
Знала ли она, черт побери?
Это мое наказание за все те разрушения, которые я причинил? Я подвел свою дочь в жизни. И не могу подвести ее в смерти. Каждый ублюдок, связанный с этой бандой торговцев людьми, должен сгореть, похоже, включая меня.
— Данте?
Я поворачиваюсь, но будто больше ее не вижу. Этот выключатель вернул меня обратно в кромешную тьму, и я не могу найти ее свет.
Мягкий голос Ив снова взывает ко мне, но все, что я слышу — это предательство и обман, голос женщины, чей отец был замешан в похищении, изнасиловании и предполагаемом убийстве моей дочери.
— Данте, пожалуйста! — теперь в нем проскальзывает нотка паники.
Хорошо.
Моя реакция выводит меня из себя. Внезапно мне захотелось, чтобы она познала боль и страх, как это сделала Изабелла.
Она делает шаг к нам, но я вскидываю руку, чтобы остановить ее.
— Держись от меня подальше, черт возьми! — рычу я, выражая всю силу своего гнева, выражение моего лица показывает все виды предупреждающих знаков. Она в шоке отшатывается, но мне уже наплевать.
— Данте, — Джозеп пытается положить свою руку мне на плечо, но я отталкиваю и его. — Майерс изменил свое…
— Это не делает его порядочным гражданином сейчас… он все равно мертвец!
Я наблюдаю, как Джозеп бросает взгляд на Ив. Вижу вспышку беспокойства.
— Помнишь, что сказал Иванов? Севастьян так и не закончил свою работу. Майерс был легкой добычей в той больнице. Ты отправился туда по той же причине. Так что, черт возьми, помешало ему сделать то же самое?
— Чертово невезение.
Я должен был завершить свою миссию в ту ночь. О чем я думал, позволяя ей вскружить мне голову? Гнев, который я испытываю, больше не направлен на Майерса, он концентрируется на Ив. Иррациональный. Сумасшедший. Но в пылу этого момента для меня ничто не имеет смысла. Все, что я знаю, ― это то, что она помешала мне отомстить за свою дочь.
Именно она убедила меня, что ее отец был порядочным человеком.
Это она воззвала к моей гребаной человечности, или к тем крупицам, которые у меня от нее еще остались.
Мое сердце такое же черное и холодное, как в тот день, когда мы встретились.
— У Майерса есть кое-что на Севастьяна. Нам нужно выяснить…
— Нет, у него ничего нет, — выплевываю я. — Севастьян отступил не из-за какой-то гребаной магической информации. Он держался на расстоянии из-за защиты, которую мы обеспечили ему после того, как Эмилио выяснил, что я чувствовал к Ив.
Чувствовал.
Не чувствую.
Больше нет. Все, что когда-то было хорошим и истинным, теперь пустое и дешевое. Она умоляла меня уберечь ее семью, и, клянусь богом, я это сделал.
Ото всех.
Джозеп чертыхается и вскидывает руки над головой.
— Как ты думаешь, она знает о нем? — я больше не могу заставить себя произнести ее имя. Я даже не могу смотреть на нее.
Он качает головой, резко выдыхая. Его реакция почти насильственна.
— Не думай об этом ни секунды. Ты ее знаешь. Знаешь, что она невиновна во всем этом.
А знаю ли?
Мой худший кошмар сбылся, но, в конце концов, это я поджигаю то, что нас погубило.
— Она не знает о твоей дочери, Данте. Она не поймет последствий всего этого.
— Мне все равно. Увези ее с острова. Я хочу, чтобы она вернулась в Америку до рассвета.
Больше нечего спасать.
Она и ее семья противны мне.
Я хочу, чтобы она была как можно подальше от меня.
Выражение лица Джозепа такое мрачное, какого я у него никогда не видел.