Как выяснилось позже, эта вынужденная неподвижность спасла Джефу жизнь. Кусака не спустился с небес, чтобы добить противника. Зато из камышей выбежал другой ач, взъерошенный и весьма грозный с виду. «Как коршун на падаль», — подумал тогда Джеф и про себя окрестил нового знакомца Чилем. А тот принялся бегать вокруг, мощно грести лапами и забрасывать Джефа песком.
Слегка оправившись от падения, Джеф попытался наладить с местными контакт. Ачи общаться не желали, но и не запрещали чужаку свободно бродить по острову. В первый день Джефу удалось подсмотреть и заснять ряд коротких сцен. Так появился ролик минут на сорок, содержащий милые картины птичьего быта: похожий на танец обмен жестами с пусканием радуг и солнечных зайчиков, взаимная чистка оперения, купание птенцов на мелководье под надзором строгой мамаши, первые попытки бесед с Балаболом... Короче, всякая чушь. Но была там и пара действительно значимых эпизодов. Например, изготовление и обжиг контейнера.
Честно говоря, Джеф сперва подумал, что видит постройку гнезда. Из длинных, гибких веток прибрежного кустарника и широких листьев камыша пара ачей сплела ёмкость размером с небольшую ванну. Едва они закончили работу, прочие жители острова один за другим принялись подбегать, что-то срыгивать прямо в корзину и возить клювами по её дну.
Из любопытства Джеф тоже подошёл поближе, заглянул внутрь. Часть плетёной стенки и дно были вымазаны бело-голубой глиной. Ачи приносили её в своих желудках: тёплую, мягкую, тщательно разжёванную и смешанную со слюной. Джеф хотел было потрогать блестящую поверхность, но Чиль тут же больно треснул его клювом по руке.
Когда дно и стенки полностью скрыл толстый слой глины, ачи встали в полукруг, расправили крылья, поймали зеркальным оперением свет Астериона, и глиняную чашу наполнило нестерпимо яркое солнечное пламя! Этот момент был очень красив, но главное — он с полной ясностью демонстрировал мощь природного оружия ачей. Когда обжиг завершился, Джеф увидел, что оплётка сгорела, а глиняный корпус затвердел и покрылся прочной стекловидной глазурью. После остывания готовую ванночку вновь оплели снаружи гибкими прутьями и камышом, видимо, для защиты от случайных ударов.
Зачем ачам понадобилась эта ёмкость, Джеф узнал на следующий день. Чиль бесцеремонно растолкал его поутру, всучил небольшое щелястое лукошко с длинной ручкой из камышовой тесьмы, а потом щипками и жгучими солнечными зайчиками погнал к пляжу.
Всё знакомое Джефу население острова уже было там. Тощий долговязый ач, которого Джеф прозвал Дрищом, стоял между сделанной вчера посудиной и большой каменной чашей. Остальные бродили по мелководью с такими же, как у Джефа, хлипкими корзинками и собирали в них со дна ракушки, похожие на рапанов.
Как только корзинка наполнялась, ач тащил её на берег, вываливал добычу перед Дрищом, а тот ловко выковыривал моллюсков из раковин и мясо кидал в глиняную ванночку, а раковины — в каменную чашу. Она выполняла роль ступы: в свободное от чистки улова время Дрищ подсушивал ракушки отражённым жаром солнца, а потом гладким камнем, словно пестом, дробил их в перламутровый песок.
С тех пор для Джефа потянулись унылые, однообразные дни: утром сбор рапанов, днём сдача зполного контейнера четвёрке ачей под предводительством вспыльчивого гада, которого Джеф звал про себя Отморозком.
После, в самое пекло, ачи разбредались спать. Большинство новых знакомых Джефа жило в одиночку. Гнёзда их, похожие на неопрятные кучи из сухой соломы, чуть прикрытой свежими листьями, прятались в зарослях камыша. Очень скоро Джеф сделал себе точно такое же и пришёл к выводу, что это — не самый худший матрас в его жизни. Пришлось, правда, заодно сплести из листьев камыша одеяло. Джеф не мог спастись от жгучих лучей Астериона и неприлично яркого света местной луны так же ловко, как ачи, спрятав голову под крыло.
Чуть позже он узнал, что настоящие, семейные гнёзда делаются с куда большим старанием, а внутренность их самки ачей выстилают собственным пухом. Посмотреть на эти дивные перины вблизи Джефу не удалось: любого, кто смел вторгнуться на их берег, ачихи колотили нещадно, поднимая при этом дикий шум. Впрочем, парней, живших на другой половине острова, это не останавливало: время от времени кто-нибудь из них решался на пиратскую вылазку за порцией секса, щедро сдобренного тумаками. Единственным, кого дамы принимали без драки и даже одаривали чем-то наподобие грубых ласк, был Чиль.
Какое-то время Джеф полагал, что ачихи с «запретного» пляжа составляют личный гарем Чиля, однако для «султана» тот уж больно равнодушно относился к собственным жёнам и их потомству. Ачихи в свою очередь не утруждали себя верностью.
То, что на женском берегу охотно принимают Кусаку с Отморозком, Джефа не удивляло: таким попробуй откажи. Но с неменьшей благожелательностью там привечали Танцора — молодого и очень деликатного в манерах ача из Боссовой свиты. А уж во время редких визитов самого Большого Босса дамы не только радовались ему, но и всячески старались привлечь к себе внимание: принимали изящные и вычурные позы, метали под ноги важному гостю радужные блики…
Всего Джеф видел пять посещений острова Чиля высшим начальством. Ну, не то чтобы видел, скорее, подглядывал исподтишка. Как только над островом зависала большая стая ачей в окружении ярких радуг, тем, кто на земле, полагалось падать носом вниз и без особого разрешения не шевелиться. Но некоторых ачих это не касалось. Почему одним из них было можно пускать блики в сторону Босса, а другим — нет, Джеф для себя так и не выяснил: то ли он не до конца разобрался в иерархии ачей, то ли просто не понимал местных стандартов красоты. В любом случае, Большой Босс лишь однажды обратил внимание на заигрывания островных дам. Горделиво отвернувшись от особы, осыпавшей его радугами и отражениями неба, он поймал один из посланных ею бликов на зеркальное подкрылье. Радостно топоча и щёлкая клювом, избранница Босса поспешила пристроиться к его свите. В тот же день она покинула остров, и больше Джеф никогда её не видел. Зато вечером на собственной шкуре узнал, что бывает, если подвернуться раздосадованному Чилю под горячее крыло.
Увы, все эти занятные подробности ачьей жизни заснять не удалось. Покажутся ли зрителям увлекательными не окрашенные столь яркими эмоциями (и не расцвеченные столь щедро радугами) сцены сбора рапанов и ухода за оперением?
Кстати, внешне перья ачей не представляли из себя ничего особенного. Серенькие, почти прозрачные. Только повёрнутые под определённым углом к солнечным лучам, они могли казаться белоснежными, а зеркальный блеск и способность разбрасывать радужные блики, похоже, зависели от качества природной жировой смазки.
Понаблюдав за тем, как ачи обмениваются сигналами, а заодно убедившись, что речи в привычном, человеческом понимании у них нет, Джеф решил изучить их безмолвный язык. И насколько возможно научиться на нём «говорить». Он разрезал свой парус на светоотражающие «перья» и пришил их к рукавам, а для воспроизведения жестов сделал себе из куска килевой балки подобие длинной шеи. К настоящему времени Джефов «ачи-словарик» содержал около трёх сотен световых и радужных сигналов, большую часть из которых он не мог воспроизвести. Вот если вместо обрывков неодакрона взять набор подходящих зеркал… Кто знает, вдруг эту информацию удастся продать учёным?
Но прежде всего следовало вылезти с Парадиза. Неизвестный, так уверенно велевший Джефу готовиться к эвакуации, по зрелом размышлении не вызывал доверия. Кто он и откуда взялся? Чей это позывной — галат? В каталоге гражданских коммуникаторов Джеф такого не встречал. Военные? У них обычно меретта или сворд… Частный сыск? Или собственная служба безопасности ЕГЦ? Вот уж с кем не хотелось бы объясняться! Штрафы за нарушение правил посещения Парадиза настолько «увесисты», что их не окупит никакой гонорар. А ещё — этот тип вообще ни о чем не спросил. «Откуда он знает, вдруг я тут голый сижу или нуждаюсь в медицинской помощи? — думал Джеф, следя за тем, как трепещет марево над водой. — Хотя… Если его задача — просто шмальнуть по нарушителю из бластера, подробности, конечно, ни к чему».
