Выбравшись из-за стола, он, припадая на одну ногу и опираясь на костыль, заковылял к ней, осыпая ее при этом обвинениями и обличениями. Она же терпеливо ждала, пока несчастный выговорится.

Другие попрошайки, безразлично взглянув на нее, вновь уткнулись в миски.

— Трижды проклятая Иезавель[67]! — кликушествовал колченогий отшельник. — Гнусная змея, злосмрадная искусительница, порождение блудилища!

Феодора привыкла к такого рода речам из уст своих лицемерных гостей. Но что-то в этом человеке заставило ее присмотреться к нему более пристально. Кажется, она где-то видела его прежде… хотя отшельническое одеяние как-то не вязалось с этими неясными воспоминаниями.

— Покайся! — рычал схимник. — На коленях моли у Господа Бога отпущения грехов! — Он оперся о костыль, и голос его стал менее резок. — И знай, женщина, что Господь может простить даже такую грешницу, как ты. Мой настоятель по своей великой доброте прислал со мною молитвы, написанные им для тебя. Вот они — на этом пергаменте. И заклинаю тебя, не пренебреги ими, а отправляйся в покои и, прочтя, вознеси эти молитвы, потому что они могут помочь даже такой великой грешнице в Судный День.

Он протянул шелушащуюся от грязи руку, и она взяла пергаментный свиток.

— Мой добрый отче, — сказала она, глядя ему в глаза, — передай своему настоятелю, что я непременно вознесу эти молитвы сейчас же.

Бормоча слова анафемы, отшельник поковылял обратно к своему месту за столом, а Феодора торопливо возвратилась в свои покои.

Теперь она вспомнила, где видела этого человека прежде. Это был тот колченогий нищий по прозвищу Исавр, которого она не раз заставала за беседой с Айосом. Эти «молитвы» — самый безупречный способ снестись с нею, и нищий не ошибся, выбрав его. Всех этих проповедников, монахов и отшельников, чаще всего незнакомых друг с другом и явившихся из самых разных земель отведать от ее стола, никто никогда не досматривал. В это крыло дворца вел особый вход из города, а само оно было отгорожено от жилой части и двора. Это была прекрасная возможность для переодетого в одежду праведника встретиться с нею, ведь святых людей она навещала часто.

Оставшись в одиночестве, Феодора развернула свиток и принялась читать, и сейчас же у нее бешено заколотилось сердце. Записка гласила:

«Остерегайся того дня, когда скончается император! Его смерть станет сигналом к захвату престола. И тогда вы с наследником обречены на смерть. Пишущий не знает главарей заговора, но все же советует не доверять никому».

Внизу свитка был нарисован ослик.

Записка была загадочной. Конкретных указаний не было, и тем не менее это была вся информация, которой владел Айос. Имен заговорщиков он не знал, как не знал и того, каким образом они намерены захватить престол, но до его ушей дошло, что существует какой-то широкий тайный заговор. Феодора слишком хорошо знала Айоса, чтобы отнестись к его предупреждению легкомысленно.

Она еще раз перечитала записку. 'Слова «день, когда умрет император» были подчеркнуты.

А ведь это может произойти и завтра — или даже в ближайшие часы.

Ее охватила тревога. Она готова была броситься во дворец Дафны, где сейчас принимал чиновных посетителей Юстиниан, но вовремя остановилась — столь необычный поступок несомненно привлечет внимание. Заговорщики наверняка следят не только за наследником, но и за каждым ее шагом. Могут возникнуть подозрения, что заговор раскрыт, и тогда будут предприняты некие шаги, не дожидаясь кончины старого императора.

Тогда она принялась ждать Юстиниана, меряя шагами покой, бледная и едва ли не теряющая рассудок. В таком состоянии, к своему удивлению и беспокойству, ее и нашел Юстиниан, явившийся довольно поздно.

— И ты этому веришь? — было первое, о чем он спросил.

— Это передал тот, кто не станет обманывать, — ответила она.

— Кто он?

— Никто. Его имя, если я его назову, ничего не скажет. Это старик из самых низов, знавший меня в детстве.

— Но как такой человек сумел обнаружить заговор?

— Не знаю. Но вот что я знаю точно: если бы он не был уверен, то не прислал бы этого предупреждения.

Больше Юстиниан вопросов не задавал, а принялся обдумывать ситуацию — нет ли еще каких-либо очевидных фактов, подтверждающих существование заговора.

— В городе тихо, — промолвил он. — В провинциях тоже спокойно. Во дворце ничто не внушает тревоги. Допустим, предатели решатся нанести удар. Как они собираются это сделать? Я приведу в готовность эскувитов.

— Эскувитов?! А разве на них можно положиться с тех пор, как отбыл Велизарий?

Внезапно она вспомнила странное выражение облегчения и едва сдерживаемой радости на лице Иоанна Каппадокийца, когда Юстиниан велел Велизарию выступить в поход против авар. Должно быть, избавиться от Велизария входило в планы заговорщиков — сомнений тут быть не могло.

Но может ли она выдвинуть обвинение против префекта претория? Нет. У нее нет ни малейших доказательств. Ничего, кроме интуиции и старой неприязни. И даже если он участвует в заговоре, он слишком умен, чтобы оставить хоть какой-то след.

И впрямь сейчас не время обличений. Если у нее не будет неопровержимых доказательств, непоколебимое доверие Юстиниана к Каппадокийцу ничем не преодолеть, и в бесплодных спорах будет впустую потеряно время. Сейчас гораздо важнее другое.

— Возможно, ты и права, — вдруг сказал Юстиниан, осознав, насколько плохо он знает того, кто сейчас стоит во главе эскувитов. Этого человека по имени Сергий, выходца откуда-то из Сирии, если ему не изменяет память, рекомендовал сам префект претория. Должно быть, этот Сергий человек неплохой, если Иоанн о нем столь высокого мнения, и все же в такое время едва ли разумно полагаться до такой степени на малоизвестного воина.

Он и прежде смутно догадывался о возможной опасности, теперь же не мог удержаться от замечания:

— Мой царственный дядюшка сам создал прецедент, которым, если заговор действительно существует, заговорщики вполне могут воспользоваться. Когда умер Анастасий и не нашлось прямого наследника, Юстин захватил престол, будучи попросту провозглашен императором дворцовой гвардией при бурном одобрении толпы…

И словно следуя мыслью вслед за его рассуждениями, Феодора воскликнула:

— Ты мог бы их опередить!

— Но как?

— А что, если ты взойдешь на трон прежде, чем умрет император?

— Разве это возможно? — нахмурился Юстиниан. — Я не посмею совершить предательство по отношению к человеку, который меня воспитал и наделил властью.

— Почему предательство? Нет, это может произойти только вследствие прямого волеизъявления императора!

Лицо ее вдохновенно засветилось, дерзновенные мысли, сменяя одна другую, проносились у нее в голове, пока она продолжала излагать свои доводы.

Какую-то минуту Юстиниан был не в силах уследить за их логикой.

Никому не доверяй — так писал Айос. Но им необходимо кому-то довериться!

— Пошли за Трибонианом! — вдруг воскликнула она.

— Почему за ним?

— Но ведь ему-то ты полностью доверяешь, верно? Я — тоже. Пошли за ним, и умоляю тебя — не медли! Нельзя терять ни минуты, ведь император может умереть в любой момент. А Трибониану ведомы юридические формулы и обороты, которые могут нам понадобиться, и он не откажется помочь.

Свидетелей борьбы, длившейся на протяжении всей ночи в опочивальне старого Юстина, не было.

Повелением наследника даже Виниций и Василий не присутствовали здесь. У изголовья императора остались лишь Феодора, Юстиниан и Трибониан.

Однако они столкнулись с непредвиденными трудностями. Старик поначалу сомневался, а потом и окончательно заупрямился.

Он был слишком стар, чтобы править самому, и все же его одряхлевший ум восставал против их замысла — он ворчливо отвергал саму мысль о полномочном соправителе, пусть даже это и его собственный племянник.

Мучительным, непереносимо мучительным было это острейшее противостояние умов и стремлений в царственной спальне. А также по-своему жестоким.