— Мне нужно поговорить с тобой наедине, — сказала она.

Он устало пожал плечами и отослал Виниция и прочих. Затем он сказал:

— Что ж, Лупицина, если речь снова идет о моих покоях…

Она сердито взглянула на него — она терпеть не могла, когда ее называли Лупициной, но Юстин неизменно употреблял это имя, ненавистное и отвергнутое ею, так что она больше и не пыталась бороться с этой привычкой.

— Твоя обстановка тут пока ни при чем, — не без желчи ответила она, — хотя мне было бы совестно жить так, как и базарный торговец почел бы недостойным.

— Что же здесь не так? — раздражительно спросил он. — Терпеть не могу всех этих безделушек — ты же знаешь.

— Сейчас это не имеет значения. Дело куда более важное.

— Нога болит сегодня сильнее, чем обычно, — захныкал он. — Я как раз собрался послать за аптекарем, чтобы сменить повязку…

— Юстин! — резко оборвала его Евфимия. Он покорно умолк. — Речь идет о твоем племяннике, — продолжала она.

Император знал, что Евфимия всегда говорит о Юстиниане как о своем племяннике, за исключением тех случаев, когда недовольна им.

— Что еще учудил парень? — спросил он. Хотя принцу было за сорок, для старика он все еще оставался «парнем».

— Дело в женщине, — сказала Евфимия с мрачной значительностью.

— В женщине? Пора бы, пожалуй. Он уже не первой молодости, знаешь ли… — Юстин хихикнул. — Кто же она? Небось не какая-нибудь из ворон твоей стаи?

Она поджала губы, и его усмешка исчезла.

— Мои дамы, — холодно проронила она, — возможно, и не отличаются теми качествами, какие, по-видимому, ценят распутники, но мне не нравится, когда их называют воронами.

— Уф, проклятая нога! — проговорил он, чтобы сменить тему. — Продолжай. Что же Юстиниан?

— Он держит в Гормиздах какую-то девицу.

— Вот как?

— Уличную девку!

— Неужели? А она хорошенькая?

— Я не хотела бы высказываться об этом.

— Значит, не хотела бы, — император поджал губы, — Ну и что же я, по-твоему, должен делать?

— По-моему, ты должен это прекратить!

— Ты видела ее?

— Нет.

— Но тебе ее описывали. И ты не хочешь ничего сказать о ней? Она, должно быть, необыкновенно хороша. — Он бросил на нее злой взгляд. — Отлично, Лупицина. Я займусь этой парочкой.

— Что же ты собираешься делать?

— Призвать их сюда.

— Ко мне, — заметила она с обидой, — твой племянник привести ее отказался.

— Отказался, говоришь? — престарелый император фыркнул, словно старый боевой конь, отпущенный на выгон и заслышавший в отдалении звук трубы и бой барабана. — Пришли-ка ко мне моего секретаря. Посмотрим, откажет ли он императору ромеев!

После этого он и продиктовал то послание, которое вызвало вечером того же дня беспокойство во дворце Гормизды.

Готовясь к предстоявшему ей испытанию, Феодора оделась тщательно, но исключительно просто. Тунику она выбрала белую, с бесчисленными мелкими складками, но без шитья. На шею она надела одну-единственную жемчужную нить — подарок Юстиниана, уши украсила маленькими, также жемчужными серьгами, а волосы не стала тщательно укладывать, но просто расчесала их так, что между ними пролег прямой и чистый пробор, как у незамужней женщины.

Это совершенно преобразило ее — она стала как бы гораздо меньше ростом, скромнее и смиренней, что Юстиниан заметил с удивлением, какое неизменно испытывают мужчины, видя такие перемены в женщинах. Она показалась ему столь миниатюрной, столь юной и беззащитной, что он был глубоко тронут.

— Я прикажу, чтобы тебя отнесли в Сигму на носилках, — сказал он.

Она бросила на него взгляд. Хотел ли он скрыть ее от глаз людей, потому что стыдился показаться рядом? Но в его глазах она не нашла ни отчуждения, ни холодности. Им двигала лишь забота. И благодарность теплой волной поднялась в ней.

— Спасибо за то, что ты хочешь избавить меня от взглядов любопытных, — сказала она. — Но я пойду рядом с тобой, гордо подняв голову.

В этот момент в дверях показался с докладом Дромон.

— Велизарий, начальник эскувитов, и благороднейший Трибониан.

— Скажи — пусть немедленно войдут! — велел Юстиниан с просветлевшим лицом.

Но Феодора радости не ощутила. Имя Трибониана заставило ее затрепетать от предчувствий.

Трибониан… сластолюбец, с которым она делила ложе на достопамятном пиру у Хионы! Он многое знал о ней — слишком многое: она тогда предложила ему себя и лишь по случайности не досталась ему. Что он скажет? Даже брошенный украдкой взгляд мужчины способен сообщить женщине бесконечно много. От Юстиниана она знала, что законник один из ближайших его друзей, а друзья мужчины могут укрепить положение женщины при нем или повредить этому положению бесчисленным множеством коварных способов, в особенности когда оно двусмысленно или непрочно.

Трибониан вошел в сопровождении своего спутника, и она мгновенно узнала его — изысканность в одежде, небрежность в манерах, насмешливая полуулыбка.

— Рад видеть вас, мои добрые друзья! — воскликнул Юстиниан.

— Мы хотели бы отправиться во дворец 'Сигма в твоей свите, если ты окажешь нам эту честь, — произнес Трибониан.

— Милости прошу! — ответил принц. — Позвольте представить вам обоим госпожу Феодору.

Трибониан поклонился, и она взглянула ему в глаза.

— Мы когда-нибудь встречались? — спросила она. Это был вызов.

Трибониан улыбнулся, и его улыбка была на редкость обаятельна.

— Никогда, о блистательная. Клянусь всеми святыми, если бы моим глазам когда-либо прежде явилась красота, подобная твоей, я ни за что не забыл бы ее до самого смертного часа.

Это была, разумеется, речь придворного, но также и проявление доброй воли. Ей вспомнилась его записка к ней, полученная после падения Хионы: «О безжалостная, о несправедливая, о великолепная Феодора!»

Замечательно во всем этом было то, что Юстиниану отлично было известно все о пирушке у Хионы. Он сам поведал принцу об этих веселых приключениях, и принц с этой девушкой, несомненно, также обсуждали их между собою. Теперь он словно бы говорил ей: «Что касается дел прошлого, любезная госпожа, то в памяти у меня не сохранилось ровно ничего о тебе».

Она поняла его ответ и улыбнулась ему лучезарной улыбкой.

— Приветствую тебя, благородный Трибониан, и благодарю за изъявление дружбы.

Слова Феодоры относились как бы к его предложению сопровождать Юстиниана и ее в пути между дворцами под неприязненными взглядами двора, но Трибониан понял их скрытый смысл: она оценила тонко выраженное им заверение в дружественных намерениях..

Велизарий, спутник Трибониана, был человеком крупным и нескладным, он носил по обычаю военных того времени бороду, руки у него были большие, неуклюжие, как нельзя лучше приспособленные для владения оружием, а сложением он словно предназначался для ношения доспехов. Волосы и борода были цвета дубленой кожи и чрезвычайно густы, глаза же — небесно-голубые и холодные. На нем был нарядный сагум эскувитов и золотой пояс военачальника.

Феодоре он показался скорее забавным, чем привлекательным. Поклон его был скован, словно ему было трудно сгибать спину из-за жесткой военной выправки. И улыбался он необычно: наморщивал лоб, закатывал глаза и показывал сквозь светлую бороду блестящие и острые, как у собаки, зубы. Это несколько походило на оскал зверя, остающегося диким, даже когда он притворяется ручным.

Она мгновенно поняла, что для нее не было бы ничего проще, чем покорить его. Однако очевидное восхищение Велизария не порадовало, а обеспокоило ее и встревожило.

Впрочем, их с Трибонианом приход был как нельзя лучшим доказательством преданности Юстиниану. Все во дворце знали, что над головой принца сгущаются тучи. Идти вместе с ним на виду у всех туда, где Юстиниана ждал своего рода суд, значило разделить с ним все несчастья, которые могут постигнуть его, окажись приговор не в его пользу. Все четверо, покидая Гормизды, понимали это.

Снаружи, у стен дворца, застыл в строю эскорт гвардии. Этот отряд привел Велизарий, и неспроста, поскольку он придавал весомость и достоинство их визиту.