Этой скрытой от глаз империей было всемирное Братство Нищих.

Примерно в полдень на площади Афродиты Айос заметил невысокого коренастого купца. Грек по происхождению, тот с нескрываемым восхищением любовался мраморной красотой богини.

Чужеземца звали Дат. Одетый не без изящества, с тяжелой золотой шейной цепью, украшенной тремя великолепными изумрудами, с аккуратно подстриженной бородкой, он держался уверенно и посматривал вокруг живыми пытливыми глазами.

— Обол! Один обол! — проквакал Айос. — Добрый чужестранец из Египта, пожалей несчастного горемыку!

Купец перевел взгляд со статуи на калеку, его рука потянулась к кошельку.

— Вот, возьми, — коротко проговорил он, бросая нищему не жалкий медяк, а целый серебряный денарий. Айос разразился в адрес щедрого чужеземца хвалебной тирадой, но прежде незаметно попробовал монету на зуб. Бородатый купец со спокойной улыбкой смотрел на урода, не торопясь уходить.

— Слушай, нищий, откуда тебе известно, что я из Египта?

— Я угадал это по вашей изысканной манере носить пеплум[10], — отвечал Айос со льстивой гримасой. — Я всегда считал, что Египет — страна мудрости и веселья. В особенности прославленная Александрия.

— Ну, раз ты так много знаешь, — рассмеялся польщенный Дат, — скажи, кто изваял эту прелестницу?

— Некоторые говорят — Пракситель[11], но никто не знает наверняка. Она появилась тут очень давно, еще до того, как Константин Великий сделал Византий своей столицей.

— Она прекрасна. Я привык ценить красоту.

— Ваша милость впервые в Константинополе?

— Да.

Этим утром Дат ступил на землю Византии в порту, куда его доставил его собственный корабль, груженный хлопком, слоновой костью, кожами и душистой смолой. Он в первый раз любовался этим удивительным городом. Все, что он видел, приводило его в восторг. Да, поистине столица была великолепна! Даже Александрия, жемчужина Египта, не могла сравниться с ней. Величественные здания, пестрая толчея на шумных улицах с многочисленными лавками и заведениями… И кого здесь только нет! Рыбаки, уличные менялы, торговцы сладостями и дичью, брадобреи, продавщицы улиток! Их крики смешиваются с грохотом повозок и экипажей, и все это сливается в сплошной мощный гул, напоминающий шум далекого океана.

Ранним утром, когда корабль Дата еще только приближался к порту, бороздя Пропонтис, названный позже Мраморным морем, купец ощутил близость огромного города. Прибрежные волны, насколько мог охватить взор, буквально кипели от обилия больших и малых судов. Тяжелые грузовые корабли со скотом, зерном, шерстью, фруктами, остроносые военные галеры, сверкающие веслами, утлые суденышки рыбаков, прогулочные лодки — все спешили в порт или прочь от него.

Дат с беспокойством размышлял о судьбе собственного товара. Будет ли на него спрос при таком размахе торговли и изобилии всякой всячины?

Но едва его корабль причалил к берегу, на борт хлынула толпа суетливых перекупщиков, старавшихся перекричать друг друга. Спустя несколько часов охрипший Дат продал все, причем прибыль превзошла самые смелые ожидания. Оставалось лишь разгрузить судно с помощью рабов. Таким образом, у него впереди был целый день для знакомства с этим чудесным городом, столицей столиц.

Мысли Дата прервал нищий на осле.

— Если ваша милость даст мне еще одну монету, я, пожалуй, смогу сообщить кое-какие сведения о Константинополе.

— Какие же это сведения? — спросил Дат, улыбаясь.

— Любые. Ваша милость ценит красоту. А раз так, ваша милость должна любить и наслаждения. Я могу дать совет, где найти и то, и другое сразу.

Купец ухмыльнулся.

— Держи свою монету. Да не кусай, она не фальшивая, настоящий серебряный империал. Ну, где же эта твоя обитель красоты и удовольствий?

Айос зажал монету в кулаке.

— Прежде всего, ваша милость, перед вами лежит улица Женщин, самая известная в стране.

— Что? Бордели? — купец нахмурился. — Это я уже видел. Меня в них ничто не прельщает.

На мгновение Айос задумался. Чем бы заинтересовать бородача и выудить у него еще один денарий? Что нового можно найти на улице Женщин?

Там обитали блудницы всех рангов: педаны — самые дешевые, пристающие к мужчинам на улице; квазиллярии — бедные служанки, продающие себя за несколько медных монет, спешащие потом к своим прялкам и домашним делам; копы, или девушки из винных лавок, накачивающие клиентов вином хозяина; перегрины — иностранки, обещавшие необычные услуги; сальтатрисы и фидицины, сочетающие свое ремесло с танцами и игрой на флейте, их обычно нанимали для обслуживания пиров; мимы, или актрисы цирков и театров, использующие сцену для привлечения клиентов; люпинарии, занимающие вполне приличные дома, где у каждой была комната и на дверях красовалась табличка «оккупато», если внутри был гость; даже саги, уродливые старухи, бывшие проститутки, продающие теперь любовные зелья, снадобья для избавления от нежелательной беременности и занимающиеся сводничеством, гнездились здесь.

Быстро перебрав в памяти эту сложную иерархию греха, Айос смекнул, что александрийцу вряд ли все это подойдет.

— Ваша милость, вы знакомы с борделями, но ни один из них не может сравниться с улицей Женщин! — живо возразил он. — Здесь рядом находятся кварталы, где живут куртизанки, женщины высшего сорта среди продающих себя для наслаждений, равных им нет во всей империи!

— Они живут прямо в этих домах на площади?

— О, нет! — торопливо ответил нищий. — Эти дома принадлежат фамозам — самым богатым из них. Я бы не рекомендовал вашей милости входить туда. Иностранец не может попасть в такой дом без должной рекомендации, проще попасть на прием к сенатору. Кроме того, услуги фамоз страшно дороги. Вот этот дом принадлежит Македонии, известной танцовщице и актрисе, ей покровительствует племянник императора Юстиниан. Справа дом Хионы Боэцианки, которая, по слухам, берет сотню золотых только за одну ночь. И находится немало богатых глупцов, готовых раскошелиться, чтобы потом вопить на весь свет, что провели ночь со знаменитой Хионой! Да будет вам известно, ваша милость, что фамозы враждуют между собой. Ревность, зависть, вероломство, предательство — все здесь налицо. А еще бывает, что красивейшие из женщин предпочитают находить возлюбленных только среди лиц своего пола. О, это худшие из них!

— Согласен, — произнес Дат довольно сухо.

— Но если вы, ваша милость, имеете утонченный вкус и не боитесь потратиться, вы получите за свои деньги то, что нужно: сразу за домами фамоз обитают маленькие деликаты, прекрасные девушки, берущие намного меньше, чем фамозы, зато куда более свежие и искусные в любовных делах и умеющие развлечь гостя.

Александриец, ведший дома жизнь весьма умеренную и трезвую, был все-таки человеком светским, к тому же он пребывал в том возрасте, когда мужчина начинает задумываться, долго ли ему осталось пользоваться земными радостями. У него было свободное время, его никто не знал в этом огромном городе, так что небольшое приключение ему не повредит, к тому же будет потом что вспомнить. Он бросил нищему еще денарий и, благословляемый им, зашагал по улице Женщин.

В окне, выходившем прямо на мостовую, сидела молодая женщина с темными волосами, уложенными в высокую прическу, и слегка помахивала миртовой веточкой.

Она молча улыбалась. Трудно судить, искренней или фальшивой была ее улыбка. Большие глаза смотрели невинно — так может смотреть только юное существо, хотя за улыбкой вполне могла скрываться женская мудрость и опытность в любовных делах.

Миртовая ветка была знаком Афродиты и говорила сама за себя. Дат остановился и в упор посмотрел на девушку.

«Очень хорошенькая», — подумал он. И вслух добавил:

— Милая сестрица, кого поджидаешь?

— Кого? Разумеется, тебя.

— Меня? Разумеется? — переспросил купец, немного озадаченный находчивостью девушки. — Такая юная красавица ожидает мужчину с седой бородой?