— Почему же невозможно? — поинтересовался Экебол.

— Из-за характера императрицы. Она исключила из своего окружения всех женщин, наделенных молодостью, красотой или остроумием. Патрицианки, выбранные для императорской свиты, слишком пресны и благоразумны, чтобы быть интересными. Беседы же с куртизанками столь же восхитительны, как и все остальное, что они предлагают.

— А вот наконец и Юстиниан! — прервал их Иоанн.

Экебол уставился на принца с любопытством провинциала.

Юстиниан, племянник императора, прибыл с опозданием, задержавшись из-за очередных дел. Как обычно, он был одет очень просто: скромная белая туника и пурпурная мантия. Это был рослый мужчина лет сорока, со свежим цветом лица, вьющимися густыми волосами и врожденным благородством осанки. Несмотря на любезную улыбку на губах, лицо его оставалось бесстрастным, так что невозможно было понять, что у него на уме. Он был вежлив и внимателен к каждому.

— Приветствую вас, ваше высочество, да пребудете вы в неизменном здравии! — проговорил префект.

— И да увенчаются успехом все ваши труды на благо империи! — добавил Трибониан.

— Благодарю вас, друзья, — отвечал Юстиниан.

Ему представили Экебола, которого он прежде никогда не видел.

Хотя Иоанн Каппадокиец беспрестанно льстил принцу-регенту, втайне он был невысокого мнения об умственных способностях его высочества. Все знали, что старый император доверил любимому племяннику управление империей, и подразумевалось, что именно Юстиниан станет преемником своего дяди на троне.

Но у Каппадокийца были кое-какие соображения, столь тайные, что он никогда не поделился бы ими ни с кем. Смена царствующих особ всегда непредсказуема. Разве не был Юстин простым начальником стражи? Другой начальник императорской гвардии тоже мог бы воспользоваться случаем и последовать его примеру. Конечно, у Юстина есть племянник, но и у старого Анастасия было целых два племянника, до сих пор, между прочим, живущих в столице, но это нисколько не повлияло на возвышение Юстина.

Иоанн, сделавший свою карьеру, шагая по трупам, вынашивал самые черные намерения в отношении наследника.

Однако сейчас он был сама доброта, забота и преданность.

— Мы так редко видим вас при дворе, дорогой принц. Боюсь, вы переутомляетесь.

— Слишком много дел, — коротко ответил Юстиниан.

В его манере говорить слышалась некоторая отчужденность.

— Вы должны позволять себе больше отдыха, благородный правитель.

Юстиниан пожал плечами. Он был здоровым, крепким холостяком, не отказывающим себе ни в каких удовольствиях, хотя его увлечения никогда не бывали чрезмерными. Можно даже было сказать, что наследник чересчур умерен во всем: у сильных мужских натур обычно обнаруживается какая-нибудь необыкновенная страсть, уравновешивающая силу. Юстиниан же имел репутацию человека холодного и невозмутимого.

То, что преподнес ему престарелый дядя, целиком поглотило его силы, ибо он в высшей степени серьезно относился к своим обязанностям. Юношей он попал ко двору из небольшой деревушки в Македонии, и сам император стал его наставником. В отрочестве его звали Юст — «честный» или «справедливый», и ему было легко принять латинское имя Юстиниан, которое оказалось созвучным и его македонскому имени, и имени его дяди-благодетеля. Ум его, не отличаясь ничем выдающимся, был, однако, тверд и настойчив, и состояние дел империи глубоко волновало его.

— Едва ли это возможно, — ответил он на замечание Иоанна. — Какой может быть досуг в моем положении?

— Империя вполне способна управляться сама по себе какое-то время, — пошутил Трибониан.

— Иногда мне кажется, что она управляется сама по себе уже слишком долго. В некоторых делах я сталкиваюсь с поразительной некомпетентностью! — нахмурился Юстиниан. — Все разъедено коррупцией снизу доверху!

— Так было всегда. Разве вы в состоянии изменить цвет пятен на шкуре леопарда или отложить восход солнца? — спросил Иоанн, чувствуя неприятное волнение при упоминании о коррупции после разговора с Полемоном.

— Но, по-моему, дела никогда не были так плохи, как теперь, — с горечью проговорил наследник. — Дорогостоящие войны сократили границы империи от всего Средиземноморского мира во времена Константина до теперешнего жалкого клочка, включающего лишь Грецию, кусочек Азии, Египет и Киренаику. Мы потеряли Рим, Италия захвачена остготами, Галлия — франками, Испания — вестготами, Африка — вандалами. На севере — дикие племена гуннов, на востоке — Персия. Иногда, глядя на всех этих могущественных врагов, я чувствую себя Атлантом, которого заставили держать небо. Но эта задача — не по моим силам.

— Мы все сочувствуем вам, — проговорил Иоанн, — и все же я советую вам дать себе передышку ради одного скромного удовольствия.

Юстиниан вежливо, но без особого энтузиазма улыбнулся. Развлечения Константинополя уже давно потеряли для него былую притягательность. Иногда он даже спрашивал себя, является ли это признаком усталости, возраста или просто пресыщения. Временами это беспокоило его: кого может обрадовать потеря интереса к жизни.

Но Каппадокиец был настойчив, ибо стремился заинтересовать наследника пиром Хионы, так как присутствие Юстиниана придало бы особый блеск этому событию.

— Я знаю, как нелегко отвлечься от столь важных дел, — угодливо гнул он свое, — но могу ли я предложить вам нечто необыкновенное?

— Что именно?

— Пир и представление, на которые я имею честь пригласить вас от имени самой прекрасной женщины Константинополя.

— В Константинополе много прекрасных женщин.

— Я имею в виду несравненную Хиону.

— Хиону? — наследник казался озадаченным. Немного погодя он спросил:

— Вы имеете в виду куртизанку?

Даже Юстиниан слышал об этой фамозе, но ему и в голову не пришло оскорбиться подобным приглашением. Почти все мужчины высшего света были завсегдатаями салонов известных куртизанок. Женщины, посвятившие себя развлечениям, являли собой приятный контраст скучному домашнему однообразию. Но Юстиниан был не в духе.

— Я не люблю шумных сборищ, — проговорил он.

— Ничего подобного и не будет, ваше высочество. Наоборот, все очень конфиденциально. Приглашенных не более двадцати, это самые благородные мужи империи. Хиона, чья репутация хозяйки безупречна, всеми силами стремится сделать это событие памятным для всех.

— А что за событие?

— О, женские капризы, — желтые зубы Каппадокийца обнажились в ухмылке. — Она празднует победу над соперницей. Знаете, как все эти женщины любят вонзать свои коготки друг в друга, строя всякие мелкие козни.

— Кто же ее соперница?

— Куртизанка по имени Македония. Ее недавно выслали из столицы.

— Македония?

— Да, ваше высочество.

— Знакомое имя, имя моей родной провинции. По-моему, я даже знавал эту женщину когда-то. Высокая, изящная, с восхитительным профилем? Да, точно, это она. Я заинтересовался ею поначалу из-за имени и только потом обнаружил, что она превосходит многих и многих куртизанок. Но почему же она сослана?

— В ее доме собирались заговорщики.

— Почему тогда она не наказана? — нахмурился Юстиниан.

— Не удалось доказать, что она сама была вовлечена в заговор.

Юстиниан помрачнел еще больше:

— Но почему я ничего не знаю об этом?

Каппадокиец понял, что совершил ошибку.

— Но это совсем малозначительный… — начал он торопливо оправдываться.

— Любой заговор важен! — резко перебил его Юстиниан. — Немедленно доставьте мне отчет о деле Македонии с именами всех так или иначе причастных к нему! — Он посмотрел на префекта и откашлялся. — Что же касается вашего приглашения, то я чересчур занят.

С этими словами он отвернулся и направился к возвышению в конце зала.

Экебол прислушивался к разговору с удивлением и некоторой тревогой — его интересы были тесно переплетены с интересами Каппадокийца, его патрона.

— Надеюсь, вы не обидели его? — начал было он.

Иоанн пожал плечами. Он не переставая клял себя за то, что упомянул имя Македонии.