Страж вернулся в гостиную, положил меч на стол и бросил на него сверху пояс с ножнами. Сапоги он снял без помощи рук, поочерёдно наступая самому себе на пятки, и небрежно швырнул их к входной двери. Затем он скинул с себя на диван дублет и рубаху, взял со стола кувшин, уселся задницей на голый на пол в углу комнаты и выпрямил перед собой ноги. Сделав несколько коротких глотков прямиком из кувшина, Хромос вылил остатки воды себе на волосы, растёр прохладные капли по лицу и уставился в потолок.

Теперь он в полной мере ощутил утомление души и усталость тела, которые накопились за последние дни, но которые он прежде из всех сил старался не замечать. Ему не хотелось двигаться, и даже дышал он столь медленно и лениво, что со стороны его можно было принять за только что умершего человека. В голове, где прежде галдели спорящие друг с другом голоса логики и интуиции, теперь было совершенно тихо, а его редкие мысли приобретали форму расплывчатых образов и коротких сценок из его воспоминаний, без конкретного смысла или посыла. Незаметно для себя самого Хромос впал в глубокий транс и продолжал вот так неподвижно сидеть на жёстких и холодных досках, пока течение времени всё быстрее уносило его маленькую лодку навстречу новому дню.

— Чё-ё-ёрт, — подумал Хромос, едва вернувшись из безмятежной, лишённой красочных переживаний колыбели сна. Он лежал голышом на заправленной кровати поверх колючего покрывала из темной овечий шерсти. От соприкосновения с ней кожа на лице, плечах и животе безумно чесалась и зудела, но вместо того, чтобы подскочить на ноги и бодро задрыгаться в чесоточном танце, капитан грузно приподнялся на локтях, перевалился на спину и продолжил безмятежно лежать, пока тёплые солнечные лучи неспешно облизывали ему рёбра. На губах промелькнула лёгкая усмешка. В тот момент он был рад любым ощущениям; пускай он бы трясся в нескончаемых судорогах, изнывал от жажды и чувствовал, как его кожа обратилась в сухой, растрескавшийся пергамент, а перемешавшиеся внутренности неумолимо поднимались по горлу — любая из этих маленьких радостей холеры дала бы ему знать, что ему повезло остаться, что той ночью к нему никто не подкрался на цыпочках и не вспорол глотку одним взмахом бритвенно-острого лезвия, как обычно это делают с жертвенной скотиной. Впрочем, ничему иному радоваться он не мог.

Уставившись пустым и отрешённым взглядом в дощатый потолок, капитан мысленно задавал себе вопросы и ждал, пока несговорчивое и скрытное подсознание поможет принять верное решение. Хотя вернее будет сказать, что он не столько пытался размышлять, сколько ожидал внезапного, сверхъестественного озарения и последующего за ним прилива сил, который наконец-то столкнёт его с кровати.

Хромос был не из тех людей, что так любили бить себя кулаком в грудь, петь себе длинные хвалебные оды и разбрасываться громкими обещаниями грядущих подвигов, подобных личностей он искренне презирал и чувствовал нравственное удовлетворение, когда их соломенные дворцы сдували ветра неисполненных долгов, он принадлежал к тем людям, что довольно скупы на слова, но весьма щедры на дела, никогда не сбегая в трудный час, не бросая людей на произвол судьбы. Он был из тех людей, что всегда были готовы стиснуть зубы и добровольно взвалить на свои плечи самый тяжёлый хомут. Да, он был одним из тех славных и в чём-то наивных дураков, которых так не хватает этому, да и многим другим мирам. Теперь же он чувствовал себя каким-то бесполезным, обделённым, словно его вышвырнули с корабля на небольшой пятачок тропического рая посреди бескрайних морских просторов. Праздное, бестолковое безделье на белом песчаном берегу, отсутствие какой бы то ни было цели в жизни, кроме самого существования — вот самая изощрённая пытка, что могла сломать его в считанные дни, если не часы.

Разумеется, что капитан мог немедленно помчаться в Крепость, вломиться в покои господина Командующего и попытаться переубедить его, но Хромос прекрасно знал старика и понимал, что ни уговоры, ни слёзные мольбы, ни яростные угрозы на него не подействуют. Хейндир редко пересматривал уже принятые им решения, пока сама ситуация не изменялась в ту или иную сторону, требуя от него ответного хода. Что же до других вариантов? Сидеть над кружкой и ждать, когда же стражи нападут на след безжалостного преступника или, что более вероятно, когда они найдут ещё больше обезображенных мертвецов и таки пошлют за ним, капитану не хотелось от слова совсем. Сложно сказать откуда, но к нему в голову закрались подозрения, быстро переросшие в почти что абсолютную уверенность, что после вчерашнего побоища убийца перестанет действовать столь же скрытно и тихо, как он это делал прежде, и явит себя всему городу, радушно окрасив его стены в багряные цвета. Они осмелились ему помешать, и за эту дерзость он взыщет с них в тройном размере, чтобы впредь было не повадно совать нос в чужие дела.

К тому же обнаружившаяся пропажа лавовых опалов усложняла дело и создавала вилку из двух вариантов событий. В первом случае, если предположить, что кражу совершил кто-то из стражей и что именно они являются главной целью убийцы, то человек в чёрном может продолжать кровавые злодеяния пока не доберётся до их нового владельца, ну или пока не поймёт, что камни уже успели тайно покинуть город, и тогда он покинет город, оставляя за собой вереницу новых трупов. Иной вариант следовал из весьма смелого, но всё же не невозможного предположения, что кражу совершил убийца, сумевший словно мышь, паук, змея или иной маленький и тихий гад проскользнуть мимо всех караульных в Крепости и добраться до кабинета господина Уонлинга. И всё же, уже имея камни на руках, он убил того светловолосого парня и вероятно, что кража опалов не являлась единственной целью таинственно изувера. По всем признакам выходило так, что ничто не предвещало завершения цепочки смертей, и о количестве её дальнейших рубиновых звеньев можно было только догадываться.

Капитан понимал, что искать убийцу и его логово по веренице остывающих тел, как в той сказке, что рассказывала ему перед сном мама, где дети думали найти дорогу домой по оставленным хлебным крошкам — значило оставаться всегда на шаг, а то и на два позади, и, следовательно, заведомо проигрывать. Собственно те сказочные детишки тоже не преуспели в своих начинаниях. Стоило ещё раз взглянуть в прошлое и понять, что же он упускал раньше и почему этой ночью всё обернулось совершенно иначе.

Расплывчатые мысли стали принимать более чёткую форму и принялись цепляться друг за друга. Наконец-то почувствовав, в какую сторону дул его внутренний ветер, Хромос опустил ноги и с пронзительным треском каждого сустава в теле встал с кровати. Пришлось немного покрутить конечностями перед тем, как они вернули нормальную подвижность и стали вновь слушаться хозяина. На дальнейшие упражнения сил уже не хватило, так как желудок капитана пустовал ещё со вчерашнего обеда, и теперь настойчиво и остервенело требовал пищи, в знак протеста завязавшись тугим узлом вокруг позвоночника. Утолить голод было совершенно нечем; во всей квартире нельзя было сыскать и чёрствого сухаря. Пронырливые крысы и вездесущие тараканы непременно бы приползли на его скудный аромат, сточили его окаменевшее тесто нерушимыми зубами и стали бы незваными, но частыми гостями в доме.

Оделся Хромос довольно скоро, проблемы доставил лишь правый сапог, ловко скрывшийся в толстом и бархатистом слое пыли под комодом. Проверив сумму монет в кошельке, капитан вышел из квартиры и собирался незамедлительно направиться в ближайшую пекарню, когда, спустившись по лестнице и завернув за угол, он неожиданно наткнулся на домовладельца, вышедшего подышать на свежий воздух. Стройный и высокий, но малость сутулый мужчина с глубокими залысинами на покатом, морщинистом лбу держал в руках небольшую деревянную кружку, из которой поднимались белёсые струйки ароматного пара. С блаженным выражением на лице он вдыхал их узкими ноздрями крупного орлиного носа, стараясь уловить малейшие нотки запахов.